Язва

В Сихем колена от Израиля Навин
Собрал, призвал начальников, старейшин.
(Здесь раньше до Исхода, случай был один:
Сыны Иакова, весь пол мужской раздевши,

Склонили жителей священный ритуал
Свершить, обрезаться… и те свершили.
Пока Сихем-град, обессиленный лежал,
Сыны его мужей мечами порубили,

Сожгли иконы их языческих богов.
Пока народ на возмущенье прыткий
Не отомстил - сыны бежали со всех ног
С Сихема лихо, прихватив свои пожитки.

Иаков, правда, осудил их горячо
Не столько...

Что в несчастьях искать женщину -
В ночь не проглядеть глаза,
То левитами подмечено
Много сотен лет назад.

Больше дня не мог бездействовать
Израиль, в субботу пьян
Стал негодный блудодействовать
С дочерьми моавитян.

Хорошо бы в дни рабочие,
Что не запрещал закон,
Он же, как кретин законченный,
Лез с цветами на балкон,

Напрягался в дни субботние
Племенной наш жеребец.
Ну, а кто в тот день работает,
Ждёт того плохой конец.

Наступило поражение,
Покраснение и зуд,
Жжение и...

«Лишь перейдёшь ты Иордана воды
И будешь слушать Иеговы глас,
Тебя поставят выше всех народы,
Левитов касту – выше прочих каст.

И снизойдёт на вас у стоек бара
Избранничества элитарный дух,
Не в смысле избранить, иль брать из тары,
А в смысле, круче быть иных братух.

Когда проявишь ты свою отвагу,
С небес услышав окрик Цоб-цобе!
Придут к тебе обещанные блага,
Исполнится их благость на тебе.

Благословен ты в городе и в поле.
Твой чрева плод благословен. Твой скот
Благословен и...

«Сделай жертвенник для приношенья
Мне курений...» (Угости, браток.
- Извини, ведь я при исполненье.
У меня особый табачок,

А не «Нашей марки» папироски,
Что смолит ростовская шпана.)
«...Из акаций струганные доски,
Локоть ширина ему, длина

Меньше метра, высота в два локтя.
Пусть дымок струёй за облака
В небо аромат несёт глубокий,
Словно от цыплёнка-табака.

Жертвенник курения несложен -
Сбитый ящик, несколько колец,
Чистым золотом зато обложен,
На рогах покоится венец...

Люблю вот так, скаку на полном,
В карету праздника влететь,
Бокалы пенистым наполнив,
Взбодрить руки уставшей плеть.
Гасить пьянящим буден язвы,
Душой от болей оживать,
В том Храме призрачном и праздном,
Стихами купол расшивать!
Просить возничего прибавить,
Как бы волков почуяв близь,
Лететь к столетья переправе,
Чтоб колокольцы в такт зашлись!
Чтоб только ты, Мон Шер, напротив
Целила лаской синих глаз,
Где голос твой в хрустальном гроте,
Запястья пламенный атлас!
Люблю такие вот...

Я свой выстрою храм, не считаясь с канонами зодчества,
В нем не будут сиять купола позолотой пластин.
Это будет мой личный храм, Храм Моего Одиночества
И в нем буду молиться я Богу один на один.

В нем не будет икон и не будет народа стечения,
И на исповедь я не пойду к неизвестно кому,
Я устал от речей их про муки и долготерпение,
Я и сам разберусь, что сказать лишь Ему, одному.

Мне не нужен посредник в беседе моей со Всевышним,
Я не верую в право посредника грех отпускать...

Не пил бы, как всегда, помногу,
А собирался бы в дорогу,
Покуда панамерикан
Ирак не схавал, как Афган.

Чужой бедою он зальётся,
А вот блевать тебе придётся
Сибирской язвой полным ртом,
А то ещё каким дерьмом.

Что вам арабы и сауды,
У нас в стране свои Иуды.
Чтоб жажду мести утолить
Вернись своих хазар месить.

Как сыну блудному, приятель,
Раскроет родина объятья
И тихо скажет: Игорёк,
Усвоил княжеский урок?

Позора нет, чтоб несмываем.
Есть свет в окне незабываем,
Коровка...

И всё-таки Апрель…, пусть пасмурно-холодный,

И грязный, словно пёс, живущий во дворе,

Ненужный никому, и ни на что не годный,

Тоскующий с дождём по ласковой руке.

А снег ещё лежит, разбитый и колючий,

Сжимаясь в мрачный ком, весь в язвах талых пор,

И синий звон пока заляпан серой тучей

От краешка земли, до Воробьёвых Гор.

И всё-таки Апрель… - ветра уже теплее,

Несут с собой стрижи все запахи морей,

И акварель вот-вот прольётся на аллеи,

И скроет зелень трав...

Сегодня на рассвете,
Чуть задрожали звёзды в небе, тая,
А утро мне в лицо зевнуло лёгким ветерком,
Свободною стрелою, пробивая синь, промчалась птичья стая
И кровью налился восход, утираясь туманным платком.

«Грядёт! Грядёт!» — затрепетали рощи.
Звериный рой ревёт и метит в бой,
И мы, подобные кустам, обезвоженные и тощие,
Пригибаясь от ветра к земле, теперь, как щитами,
Укрылись зелёной листвой.

Нас сотни и тысячи, рассыпавшихся по пустыням,
Тихий шелест листвы сменился лязгом...

…и с радостью он сбросил сам одежды,
и тело Истины подставил под удар,
и плоть дробилась от жестоких ран,
и в землю сеяла пунцовая роса,
и заключен был он в ночи гнилой,
но зажигаясь верой и надеждой,
клоками плоти, гноем, язвами шептал
его язык стихи любви…