«Что делать, когда слов уже нет?» Так думала молодая женщина, возвращаясь из школы вместе с сыном-пятиклассником. Сегодня, как обычно, она выслушала претензии и упреки учителей. Ничего нового: ленив, разболтан, учиться не хочет.
По пути домой выволочку ему обычно устраивала уже она. То есть повторяла все то же, но в виде вопросов и не монотонно, как учителя, а с раздражением и обидой. Сын либо молчал, либо огрызался. Так у них были распределены роли.
Но в этот день что-то случилось: усталость ли чувствовалась больше обычного и не было сил повторять заново педагогический спектакль? Что-то надо было делать, конечно. Но что? Все слова были сказаны, и не по одному разу. Даже негодование и обида требуют воодушевления, а она давно в себе его не чувствовала, говорила с механическим раздражением. Сын отвечал, видимо, тем же, принимая порцию положенного. В эти минуты не было людей, более чужих друг другу, нежели они.
Ей вдруг стало жалко сына, и она неожиданно для самой себя погладила его по волосам. В первый момент он было дернулся в сторону, но потом уткнулся в нее головой. Они посмотрели друг на друга. Она не могла скрыть, что несчастна и разбита, но все же сквозь все это улыбнулась ему. И тут увидела, что в глазах ее мальчика, который никогда – даже от боли – не плакал, выступают слезы.
В этот день она сделала для себя несколько важных открытий. Впервые ей не удалось скрыть от сына, что она расстроена, и тут же она поняла, что это правильно, что это и не нужно скрывать. Раздражение – это совсем другое. Его выказывают только слабому (а к сильному испытывают страх или скрытую ненависть). Поэтому раздражение невольно принижает. Раньше ей это не приходило в голову.
В ней сложилось неожиданное сочетание слов: «презумпция совести». По-русски это значило предположить, что в сыне ее совесть есть, как и во всех людях, что он сам расстроен и винит себя в происходящем. А ведь слово «бессовестный» было обычным в ее выговорах. То есть получалось, что именно ее упреки должны были эту совесть в нем пробудить. Глупо. И выходило-то, скорее всего, наоборот.
Не она одна – он тоже попал в беду. Почему? Надо вместе разбираться. Но именно вместе, сочувствуя друг другу, а не воюя. Наверное, и после этого сын не проснется назавтра готовым к штурму школьных высот. Но у нее уже не будет необходимости в понукании, а у него – в настороженности и стремлении обмануть. Ведь оба они – прежде всего неплохие люди. Оба любят и нуждаются друг в друге, оба одинаково переживают неудачи. Презумпция совести. Как она могла раньше этого не понимать?
Но в этот день что-то случилось: усталость ли чувствовалась больше обычного и не было сил повторять заново педагогический спектакль? Что-то надо было делать, конечно. Но что? Все слова были сказаны, и не по одному разу. Даже негодование и обида требуют воодушевления, а она давно в себе его не чувствовала, говорила с механическим раздражением. Сын отвечал, видимо, тем же, принимая порцию положенного. В эти минуты не было людей, более чужих друг другу, нежели они.
Ей вдруг стало жалко сына, и она неожиданно для самой себя погладила его по волосам. В первый момент он было дернулся в сторону, но потом уткнулся в нее головой. Они посмотрели друг на друга. Она не могла скрыть, что несчастна и разбита, но все же сквозь все это улыбнулась ему. И тут увидела, что в глазах ее мальчика, который никогда – даже от боли – не плакал, выступают слезы.
В этот день она сделала для себя несколько важных открытий. Впервые ей не удалось скрыть от сына, что она расстроена, и тут же она поняла, что это правильно, что это и не нужно скрывать. Раздражение – это совсем другое. Его выказывают только слабому (а к сильному испытывают страх или скрытую ненависть). Поэтому раздражение невольно принижает. Раньше ей это не приходило в голову.
В ней сложилось неожиданное сочетание слов: «презумпция совести». По-русски это значило предположить, что в сыне ее совесть есть, как и во всех людях, что он сам расстроен и винит себя в происходящем. А ведь слово «бессовестный» было обычным в ее выговорах. То есть получалось, что именно ее упреки должны были эту совесть в нем пробудить. Глупо. И выходило-то, скорее всего, наоборот.
Не она одна – он тоже попал в беду. Почему? Надо вместе разбираться. Но именно вместе, сочувствуя друг другу, а не воюя. Наверное, и после этого сын не проснется назавтра готовым к штурму школьных высот. Но у нее уже не будет необходимости в понукании, а у него – в настороженности и стремлении обмануть. Ведь оба они – прежде всего неплохие люди. Оба любят и нуждаются друг в друге, оба одинаково переживают неудачи. Презумпция совести. Как она могла раньше этого не понимать?
Обсуждения Презумпция совести