Встречи

Курю одна. Почти в темноте. Только свет в коридоре и тень на стене. Моя. Понимаю, что моя только по тому, что Она повторяет все мои движения. Сигарета и дым – тоже Её. Они её слушаются. А еще на стене граффити. Она затеяла какую-то замысловатую игру с этими черточками и штрихами на стене: сигарету к черточке прямо – тень превращается в букву «Т», чуть наклонила – 7, …

И… Она такая красивая! Для того, чтобы это понять, не нужно видеть, как она выглядит, какой у неё парфюм…

Кажется, я её...

Жабы пели мокрый вальс.
Тучи плевались молниями.
Крупная рыба водила леску -
Не оторваться.
Вожделенно звенел комар.
Напряжение нарастало.
Гром – дёрг – подсечка!
Ааа….! Сорвалась.
Рухнул на всё ливень.
И гром гремел,
и молнии сверкали.
Потоки дождя смывали
солёные слёзы.
Небо, небо! Я так устала.
Я не хочу убивать рыб!
Я никого не хочу убивать!
Я хочу танцевать,
под дождём, мокрый вальс.
Раз – два – три,
Раз – два – три…
Можно я ещё поплачу,
пока никто не видит,
пока...

5

Умер один мой знакомый, с которым мы когда-то давно дружили. Я пришёл почтить его память и проводить в последний путь. Было раннее пасмурное утро, когда я пришёл к зданию морга. Близкие родственники усопшего тихо плакали, остальные стояли по сторонам группами по три-четыре человека. Курили.

На кладбище стояла дождливая промозглая погода. Прощание с покойным оказалось недолгим — торопили могильщики, «работы много...»

Положили гроб в яму и через пять минут всё было закончено. Свежая...

Голос
из пространства
вливался в меня
вместе с праной.
Растекался по каналам.
Непроходимость.
ВСПЫШКА…
КЗ…

***
Музыка любви
лилась в сердце,
наполненное ненавистью
Сердце не выдержало и…
влюбилось-)

***
Где-то восход.
А где-то закат.
Цвета одни.
Интонации противоположные.
Неисчислимы оттенки.
А если наложить друг на друга
вибрации восхода и заката?!
Что получится?!

***
Солнце
захотело
посмотреть
на своё «лицо».
Заглянуло в корочку льда и…
Провалилось...

Просто уходи... не оборачивайся, не целуй меня на прощание, ни чего не говори пожалуйста, просто уходи. Даже если я буду держать тебя, умолять, плакать, не слушай, просто уходи...Чем дольше ты задержишься, тем тежелее мне будет отпустить тебя.

Я привыкаю каждым сантиметром кожи к твоему дыханию, и это просто не выносимо. Пожалуйста сделай вид при встречи что ты меня не знаешь... Даже если я буду биться в истерике, даже если ударю тебя, ты прости меня и просто уйди..А лучше обидь меня сильно...

В ящике стола лежит оптимизатор.
Давно лежит. С того памятного визита к Смотрящему за областью.

Я боюсь цеплять его на руку. Боюсь…. нет, ни воркотни, нравоучений виртуального друга, а очень недружественной акции. Боюсь, он отключит моё сознание и умыкнёт из Зазеркалья. Это для него – порядок вещей, и никаких комплексов по поводу моих мнений и желаний. Он лучше знает, что мне надо. Тиранит своим оптимизатором, водит, как малыша на помочах. Попробуй, поспорь.

Но ведь я знал, что однажды...

Старик с мерзким, покрытым бородавками, морщинистым лицом и слезящимися, воспаленными от слез глазами, крепко вцепившись в меня своими сухими и тощими, как птичьи лапки руками, и не думал отпускать. Так, во всяком случае, мне тогда показалось.

Он, дыша мне прямо в лицо, все время что-нибудь спрашивал. То, как пройти до ближайшей аптеки. То, где по близости находиться булочная. А то вдруг начинал назойливо, по подхалимски подмигивая и потрясывая своей лысой, как биллиардный шар головой...

По пыльным дорогам убегающего лета, вооружившись своей старой подругой души кобзой, я шел навстречу приближающейся осени. Цветы склоняли предо мной свои бутоны, травы стелились ковром, деревья махали вслед своими ветвями…

Все они помнили. Помнили так же хорошо, как помнил я…

Это был первый день после недельного труда Создателя. Эдем был завершен, погода стояла великолепная, одно только беспокоило Его в этот день… Все вокруг казалось Ему восковым, не живым. Надо было срочно что-то...

Музыка Шопена тихо и нежно звучала в небольшой, погруженной в вечерние сумерки, комнате. Грустная, сомнамбулическая мелодия шопеновского ноктюрна, печально замирала в сонной синеве томного вечера и таяла в сгущающем воздухе.

Чтобы потом, в тишине и полумраке, певуче возродиться из ниоткуда, завораживая своей волшебной мелодией, унося на своей вечерней волне нежнейших звуков в неведомо-прекрасные дали грёз, неуловимых, как обволакивающее дыхание тихих ночей, как прощальные сумерки умирающей...

- «А, что это за мерзость передо мной?» - спросил я у мамы.

- «Это не мерзость, как Вы изволили назвать, а каша гречневая, которую Вы изволили попросить!», - с ехидством в голосе ответила мама.

- «И что с того?».
- «А, то, что ты две ложки съел и опять уснул! И где это ты так нахлебался?...», - недоумённо спросила мама?

- «Хорошо, что она не догадалась!» - подумал я. А мама уложила меня на кровать и занялась глажением своей рабочей одежды. Ведь завтра, ей надо иметь приличный вид...