Короткая повесть о любви

В его рассеянном свете лоснился атлас розового пухового одеяла. Сквозь сон Александрина услышала возню за дверью, придушенный вскрик горничной девушки и сердитый голос тётушки Зинаиды:

- Агапка, холера! Куды лезешь, медведь! Разбудишь Лександру Афанасьевну. Она, моя голубка, и так за полночь уснула.

Согнав серого пушистого котёнка, юная барышня натянула одеяло на голову, спряталась. Вставать не хотелось. Лёжа в темноте под одеялом, она тоскливо думала: «Надо было ещё вчера взять в кладовой мышьяку и отравиться! Всё равно жизнь кончена... Ангел мой, свет мой, любовь моя, Владимир! Прости и прощай! Знай же, неблагодарный, твоя Александрина уснула навеки, но не дала Богу ложной клятвы!»

Перед мысленным взором девушки поплыли печальные картины. Вот она, бледная, прекрасная, в венчальном платье, в фате с флёрдоранжем, лежит в серебряном глазетовом гробу. Вокруг, в темноте, ряды огоньков тонких свечей. Из тьмы проступают скорбные лица – горные инженеры, дамы, губернатор Фёдор Фёдорович с губернаторшей Юлией Ермолаевной, папенька Афанасий Максимович с тётушкой Зинаидой и сёстрами. Рядом с ними соседка-вдова Анна Павловна в траурном платье с длинными, широкими рукавами, с горестными, покатыми плечами. Анна Павловна прижимает к лицу чёрный шелковый платок. Подле неё Константин Оляпкин… Его детское, круглое лицо в слезах. На рукаве парадного мундира чёрная креповая повязка. Он склоняется ко гробу, чтобы вложить в руки своей мёртвой невесты венчальную свечу…»

- Фу, дурак! – Александрина вскочила, откинув пуховое одеяло. – Непременно капнет воском на платье!

Сердито сбросив ночной чепец, барышня села за туалетный столик перед зеркалом и принялась расчёсывать длинные прекрасные волосы, строго изучая собственное отражение. Бледна, холодна – мраморная надгробная статуя, а не невеста! Ночная рубашка сползла с гладких, округлых плеч. Александрина зябко поёжилась и вдруг замерла, вспомнив страстные поцелуи Владимира.

- Господи, можно ли забыть его!

***
Владимир появился в городе прошлым летом. За ним, как за каждым вновь прибывшим человеком, тянулся шлейф слухов и сплетен. Во всех гостиных города приезд молодого поручика Воротынцева обсуждался с тем большим интересом, если в доме имелись девицы на выданье. Это событие взволновало гораздо сильнее, чем смерть молоденькой горничной, которая прижила ребёночка и от позора бросилась в Обь с обрыва. Агапка посвятила Александрину во все подробности этого происшествия.

В день царского тезоименитства на площади перед Петропавловским собором, как всегда по праздникам, был военный парад. Александрина с младшими сёстрами вышла на высокое крыльцо дома горного начальника полюбоваться на воинские экзерциции под марши и увертюры батальонного оркестра. Девицы скромно держались позади всех, в дверях, а впереди сидели в креслах сухопарый, моложавый губернатор, генерал-майор Бегер с губернаторшей и папенька.

Лысый, носатый губернатор, суровый и весьма раздражительный, в этот день пребывал в благодушном настроении и беседовал с папенькой без своей обычной язвительности, поэтому и папенька, горный начальник Афанасий Максимович, выглядел довольным.

На ступеньках крыльца сидел, вытянув больные ноги, тучный, ужасно сутулый, инспектор медицинской части округа, доктор Геблер. Не в пример многим он умеет держать себя просто, не козыряя чином, но и не роняя достоинства.

Майор Лука Александрович Соколовский, управляющий барнаульского сереброплавильного завода, картинно опираясь на перила, стоял на нижней ступеньке. Майор очень приятный человек, он – душа горного общества! Он всегда готов затеять какое-нибудь развлечение, обожает театр и музыку. Кроме того, он знает множество весёлых историй и с удовольствием смешит дам своей болтовнёй. На одной ступеньке с ним поместился высокий, дебелый герр Шпилер, дальний родственник губернатора. Этот сорокалетний мужчина явился в город будто бы для занятия золотопромышленностью, но пока более интересовался карточной игрой. Он один был в статском платье и шляпе-цилиндре среди горных мундиров и треугольных шляп.

Возле крыльца собралось всё прочее горное начальство со своими семьями. Глядя на нарядные дамские платья, шляпки в цветах и лентах, можно было решить, что на плотно утоптанной, глинисто-песчаной Соборной площади, перед домом горного начальника за один час расцвел пышный цветник.

Был солнечный, безветренный июньский день. Начальство обменивалось шутливыми замечаниями о происходящем действе и веселилось на счёт молодого красавца – поручика Воротынцева, который явно паясничал в строю. Молодой человек, сдвинув кивер «зверски набекрень», корчил забавные рожи. Расстроенный непорядком полковник бессильно грозил ему исподтишка кулаком, и это добавляло веселья.

Александрина сразу догадалась о причине шутовства поручика. Она уже имела удовольствие видеть его, сидя дома у раскрытого окна. Молодой человек проезжал верхом по Петропавловской улице и, заметив барышню, остановился напротив, у ворот Казённого сада. Как ей показалось, он уставился на неё довольно нагло, поэтому она закрыла окно и задёрнула шторы. Конечно, спрятавшись за занавеской, любопытная девица хорошо разглядела молодого человека. Офицерский мундир очень шёл к нему! Александрина залюбовалась статным, ловким всадником.

Вечером после парада, в гостиной у горного начальника за картами собралось всё высшее общество. Губернатор изволил пошутить, дескать, в наш курятник лису пустили, и попенял полковнику на молодого шалопая. Тут и дамы приступили с вопросами. Полковник даже рассердился.

- Нет, судари и сударыни мои – заявил полковник, - не так уж безобидны сии чудачества! Мне его мой благодетель, князь Пётр Дмитриевич Горчаков, преотлично аттестовал! Вы, может быть, слыхали о дуэли, когда был убит сочинитель Пушкин?

- Кажется, в прошлом году это случилось? – спросила майорша Соколовская, скользнув глазами по присутствующим.

- Так вот – продолжал полковник, – наш поручик, служа в гвардии, устроил у себя на квартире поминки, читал возмутительные стишки. Дело дошло до начальства. Стали его по-отечески журить да увещевать, дескать, нехорошо, молодой человек, а он, вместо раскаянья, слово за слово, надерзил, приплёл невесть к чему декабрь двадцать пятого года… Словом дурак, мальчишка! Ну, тут уж вы понимаете, дело так оставить было нельзя. Донесли государю. И в двадцать четыре часа велено нашему поручику отправляться из Петербурга на Кавказ. Так бы он и пропал совсем, да маменька у него оказалась решительной особой. Кинулась к государю, умолила, упросила помиловать сынка. Император оказал ему снисхождение и поручика перевели в Отдельный Сибирский корпус, под команду благодетеля моего, генерал-майора князя Горчакова. На грех, князь Пётр Дмитриевич – крестный отец этого молодца, и, поскольку в Степи-то нынче неспокойно, предприимчивая маменька принялась слать князю депешу за депешей, с мольбами помилосердствовать и держать крестника подальше от Омска. Благодетелю моему вздохнуть некогда было от просьб этой дамы, вот он и не нашел ничего лучше, как спихнуть голубчика в Барнаул.

Майор Лука Александрович Соколовский, сидевший в дамском кружке, рассмеялся: «В Омске, конечно, житьё спартанское. То ли дело у нас! Наш городок – Петербурга уголок». Губернаторша Юлия Ермолаевна воскликнула: «Господа! Как вам не наскучат разговоры! Давайте танцевать!» Тут же герр Шпилер, с важностью всеми признанного маэстро, сел за фортепьяно и начались танцы.

Александрина, в который уже раз, обратила внимание на руки господина Шпилера. Мягкие и белые, с длинными гибкими и чуткими пальцами, они легко порхали по клавишам, и так же ловко они тасовали карты и показывали карточные фокусы! Господин Шпилер казался приятным и милым, однако барышня подметила, каким презрительным бывает его взгляд из-под полуприкрытых век, обращённый на собравшееся общество.

Папенька Александрины, Афанасий Максимович, велел ей распорядиться, чтобы подали ещё шампанского. Старик хотел воспользоваться случаем и ублажить губернатора, не раз намекавшего ему, что пора на покой в отставку. Афанасий Максимович понимал, откуда ветер дует – Лука Александрович страстный охотник на пару с губернатором.

Принесли вино, и вскоре разговор в гостиной стал очень громким. Мешая русскую и французскую речь, дамы щебетали и смеялись, обсуждая репетицию нового спектакля и предстоящее развлечение – в город заехал бродячий цирк.

Александрина внимательно выслушала аттестацию, данную молодому поручику горного батальона его командиром, и сердце барышни невольно наполнилось состраданием к незадачливому молодому повесе. Он показался ей похожим на старших братьев, учеников кондукторского класса Горного института, таким же добрым и простодушным. И он явно нуждался в преданном друге и руководителе.

В восемнадцать лет Александрина была девицей на редкость рассудительной и строгой. Она заменяла мать своим сестрам Сонечке, Полиньке и Юлиньке с тех самых пор, как старшая сестрица Аннета вышла замуж и уехала в Иркутск. Александрина уж и не помнит, когда это было, когда сестрица Аннета нежно обнимала её, выспрашивала все мысли до самого донышка, все страхи и обиды, все радости и шалости. Рядом с сестрой она чувствовала себя птенчиком под материнским крылом. Уже давно сама Александрина для сестёр защита и оборона, и приголубит, и пожалеет. Кто бы её приголубил и пожалел! Ну, разве что соседка – вдова Анна Павловна. С ней одной девушка бывает порой откровенна.

Папенька в тринадцать лет назвал Александрину хозяйкой, спрашивал с неё, как со взрослой. Она видела, что папенька, любя своих дочерей и не желая приводить в дом мачеху, старается подыскать для них замену покойнице-маменьке. Он пригласил в помощь Александрине свою сестрицу, тётушку Зинаиду, недавно взял в дом старую даму – гувернантку. Но это всё не то!

***
За окном брякнули колокольчики. В доме раздались радостные крики. Через несколько минут в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату, громко шурша юбками, вплыла сестрица Аннета, только что прибывшая из Иркутска.

- Душа моя! Сестрица! Невестушка! – воскликнула она с порога и бросилась целовать Александрину. От её юбок, от её волос веяло морозной свежестью. Девушка рванулась к сестре, поплакать, излить душу, но вслед за Аннетой в комнату вбежали горничная Агапка и тётушка Зинаида. С тётушкой юная барышня была очень осторожна и держала её в неведении о своей беде.

– Пора, пора, дитя моё! Банька у нас готова! – торопила тётушка. Бестолково мешая друг другу, все трое кое-как одели Александрину. Тётушка кликнула других горничных девушек и те за руки повели невесту в баню, а Аннета, из суеверия, осталась на пороге спальни и крестила сестру вслед мелкими кресточками.

После бани девицу снова уложили в постель и оставили одну. В доме происходила праздничная суета: слышался топот множества ног, тащили и передвигали мебель, за стеной Аннета звонко отдавала приказания Агапке и гувернантке, те укладывали приданое в сундуки. Накануне показывали всем знакомым новые платья и драгоценности невесты.

Александрина слышала в этом шуме и суете неотвратимое приближение развязки всем тягостным событиям последних месяцев. На неё накатило уныние, сердце сжалось от горя и слёзы рекой полились из глаз. Вспомнился тот весёлый июньский день, когда Владимир впервые заговорил с ней.

В Казённом саду играла музыка, по песчаным дорожкам гуляли нарядные дамы и горные инженеры. Только что закончилось цирковое представление, но никто не спешил расходиться. Напротив, все оживлённо обменивались впечатлением от забавного негра-альбиноса, которого показывал англичанин. Александрина прогуливалась по дорожке со своей лучшей подругой, Юлией Геблер, и заметила, что господин поручик наблюдает за ними. Он постоянно фланировал поблизости и бросал на Александрину долгие взоры. Барышни переглянулись, и, сдерживая смех, свернули на пустынную боковую дорожку – тотчас они услышали за спиной приближающиеся шаги. Александрина уронила к ногам носовой платок, и поручик поднял его.

- Позвольте представиться, Александрина Афанасьевна – сказал он, подавая платок и серьёзно глядя в глаза девушке. – Владимир Воротынцев!

Руки их встретились. Девица оробела и застыдилась, никогда ещё взгляд и прикосновение мужчины не были ей столь приятны.

Они стали раскланиваться при встрече на улице и в гостях, иногда обменивались парой фраз. И хотя эти фразы были обычной светской учтивостью, но с каждым разом в них всё более вкрадывался иной смысл.

Ближе к зиме вернулись партии золотоискателей, и в город приехало много молодых горных инженеров. Начался сезон балов. Само собой оказалось, что первый вальс и мазурку Александрина всегда танцует с Владимиром. Она забыла все домашние обязанности – один Владимир был у неё на уме. Словно рыбку на крючке, её непреодолимо тянуло к нему. Одна была забота – уберечь от посторонних глаз свои чувства. Это было трудно, с каждой встречей обоюдная сердечная приязнь становилась всё сильнее.

В чертёжной мастерской, в больших и светлых комнатах устроили благотворительный концерт. Александрина прилежно разучила короткую пьеску из Шуберта, и недурно сыграла на публике. Завершилось выступление под громкие рукоплескания. Поручик Воротынцев, вместе с другими молодыми людьми подошел поздравить барышню с успехом и поцеловал ей руку. Его глаза блестели и ласкали Александрину, и этот невинный поцелуй произвёл в душе девицы такой переворот, что кровь внезапно бросилась ей в лицо. Из неловкой ситуации выручила Анна Павловна. Она обняла и поцеловала бедняжку, усадила рядом с собой и воскликнула: «Совсем захвалили Сашеньку! В краску её вогнали!»

Святки ознаменовались первым поцелуем. Катаясь в санях с сёстрами и подругами, в праздничной неразберихе и сгустившихся сумерках, Александрина улучила момент и улизнула из-под надзора тётушки и гувернантки. За углом, у забора Казённого сада её поджидал Владимир. Было уже довольно темно, однако она сразу узнала его в чёрной казачьей папахе и тулупчике. Он нарочно оделся ямщиком, чтобы не вызвать подозрений и пересудов, а для Александрины у него была припасена огромная доха.

Что это была за прогулка! Лёгкие санки летели стрелой, мороз щипал за щёки, свистел под полозьями. Звёзды ясно и спокойно горели над головой. И так же ясно и спокойно смотрел на Александрину Владимир. Сердце девушки бешено колотилось, она никак не могла унять дрожь. И Владимир, мягко обняв возлюбленную, нежно приник губами к её губам.

Возвращаясь обратно, Владимир признался, что просил у начальства отпуск. Маменька его серьёзно больна и он в этом виноват – много огорчений ей принёс. Ему позволили поехать домой и после новогоднего бала он должен отправиться в Петербург. Девушка не могла удержать слёз, а Владимир не мог удержаться, чтобы не поцеловать свою любимую ещё раз, причём весьма пылко.

Александрина потеряла покой. Расстаться с Владимиром было невозможно. Любовь к нему превратилась в мучительную страсть, она не помещалась в груди, душила и выдавливала слёзы из глаз. Напрасно поручик уверял, что отпуск дан только на три месяца, для нечастной страдалицы и месяц был равен году.

Тридцать первого декабря в доме горного начальника давали бал. Собралось всё высшее общество. Все дамы явились в модных платьях а ля рюс, или сарафанах на французский манер, только что полученных по почте из Петербурга. В комнатах было тесно от их юбок на широких руло – валиках, набитых ватой.

Афанасий Максимович немного сердился на дочь – ему пришлось напоминать ей об обязанностях хозяйки. Александрина весь день была в лихорадке. Когда в полночь зазвонили церковные колокола, и все гости стали пить шампанское и целоваться друг с другом, поздравляя с новым годом и новым счастьем, она была готова разрыдаться и, поцеловавшись с Владимиром, выпила свой бокал пополам со слезами.

В пятом часу был объявлен последний котильон. Господин Шпилер, весь вечер просидевший за картами, вдруг принялся настойчиво звать Александрину танцевать. Он даже попытался схватить её за локоть – она отдёрнула руку, рассмеялась ему в глаза и сказала, что он пьян. Владимир был достаточно близко, и герр Шпилер почёл за благо стремительно ретироваться.

Многие гости уже толпились в передней и одевались, другие были заняты танцем. Александрина настолько потеряла осторожность, что взяла Владимира за руку, повела за собой и сама спрятала его в своей комнатке. Едва уехал последний гость, она разбудила тетку, поручила ей дом, и ушла в свою спальню.

С трепетом вошла она к себе. Свеча озарила скромную девичью обитель, наполовину задёрнутый полог над кроватью, несмятую постель. В спальне никого не было! Девушка вздохнула – он благороден! Раздевшись, села к зеркалу в одной рубашке. Устало склонила голову на руку, случайно подняла глаза... Владимир тяжёлым взглядом пристально смотрел на неё из зеркального сумрака! В ужасе Александрина вскочила. Он склонился к ней, обнял страстно, жарко, шептал нежные, ласковые слова. Тонкая батистовая рубашка упала к её ногам…

Рассвет забрезжил в окно, но предстоящая разлука уже не казалась Александрине ужасной и роковой. Простились весело и надеялись на скорое свидание.

***
В доме ещё сильнее затопали, забегали, звонче зазвучали голоса. В комнату робко постучала горничная – пришли причесать и одеть невесту. Следом ворвалась тётушка Зинаида, сообщила, что приехала губернаторша Юлия Ермолаевна. При ней уже девицу обули в белые атласные ботиночки и в каждый, под пятку, положили по золотому империалу. Юлия Ермолаевна покрыла невесту фатой из газа и повела в кабинет к отцу – благословить. Девушка в последний раз бросила взгляд в зеркало – безвольно опущенные плечи, склонённая голова в цветах и бутонах – жертву ведут на казнь. Дурнота подступила к горлу, так же как на именинах у папеньки, восемнадцатого января, когда Александрина случайно подслушала разговор в кабинете. Полковник горного батальона за картами сообщил Афанасию Максимовичу о письме от генерал-губернатора Горчакова. В том письме князь мимоходом заметил, что рад избавить его от поручика Воротынцева, что поручик был у него проездом и получил настоятельный совет проситься в отставку.

– Спаси Христос! – Полковник торопливо перекрестился. – Ведь это такой варнак, так и ждал от него какой-нибудь каверзы!

– Как же его уволят по прошению? Разве он не здоров?

– По слухам, всё дело в разорении семейства!

Александрина упала без чувств…

Через несколько дней с визитом заехала соседка, вдова Анна Павловна. Папенька был занят, сёстры отвечали уроки гувернантке, тётушка бранилась на кухне с поваром. Строгая дама не велела никого звать и уселась напротив Александрины в гостиной на диванчике. Взглянула ей прямо в глаза пронзительным и всезнающим взглядом и сказала: «Ну, дитя моё, говори начистоту! Да не лги!» У девушки ноги подкосились. Как признаться, как сказать! Такое и матери не скажешь, не то, что чужому человеку. Хотя Анна Павловна и не вовсе чужая. Когда маменька умерла, именно она устроила счастье старшей сестрицы.

- Ничего! Ничего, душенька моя! Не ты первая, не ты последняя. Кого из нас не обманывали! – шептала добрая женщина, обнимая и целуя рыдающую девицу. – Надо подумать, чем горю помочь! Вот Костинька Оляпкин! Звезду с неба не снимет, но очень даже мил, славный молодой человек. Ты не смотри, что он простоват! Это хорошо, что он тихий, услужливый. Он влюблён. Ты его приласкай – век благодарен будет!

Александрина сомневалась, надеялась, ждала весточки от Владимира. Он часто снился ей. Его ласковый, бархатный взгляд из-под козырька офицерского кивера терзал душу и тело девушки, она просыпалась в холодном поту и кусала губы, сдерживая стон. Время шло, вестей от Владимира не было, Анна Павловна пугала, что медлить нельзя. Душевное смятение Александрины непременно заметили бы, но в те дни в городе живо обсуждали женитьбу экзекутора из канцелярии, и не осталось ни одной гостиной, где не судачили бы о том, каким позором закончилась широкая и шумная свадьба.

Экзекутор, незначительный чиновник, но тщеславный и самолюбивый человек, взял себе жену из купеческого сословия. Невеста была весьма гожа – молода, полна, лицом приятна. И приданое за ней дали довольно приличное. Но на второй день, при гостях, экзекутор выволок свою молодую жену из спальни в одной рубашке, и, намотав её волосы на руку, стал бить головой о печку.

- Братья, купчишки Варнаковы, вступились за сестру, и началась такая драка, не приведи господи! – усмехался городничий, раздавая карты. Разговор этот вёлся в кабинете у папеньки. Александрина зашла к отцу спросить, не время ли подавать наливку. В воскресенье у горного начальника обедали все высшие чины, а вечером они приехали с супругами играть в вист и танцевать под фортепьяно. Барышня уже знала от горничной Агапки, что в избе экзекутора купцы Варнаковы все окна выстеклили. Драчунов забрали в полицию, но сразу отпустили, поскольку они поднесли городничему барашка в бумажке. И теперь братья избивают свою сестру вместе с её мужем.

Дамы в гостиной за чаем делали круглые глаза и тоже вполголоса делились новостью – молодая супруга оказалась не девицей! У Александрины сжалось сердце, стало трудно дышать, словно это о ней говорили. Однако нужно было распорядиться насчёт наливки. Юркнув за дверь, барышня чуть не столкнулась с господином Шпилером. Тот проводил её удивлённо-высокомерным взглядом.

Утром Агапка принесла новость: бедная экзекуторша ночь простояла на лавке, привязанная косами за матицу в избе. Пьяный муж и братья грозили выбить скамью у неё из-под ног.

Александрина задрожала, быстро оделась и побежала к отцу, просить его заступиться за несчастную, иначе муж её убьёт. Папенька просматривал бумаги в кабинете, рассердился и не захотел слушать просьбу дочери. За завтраком он был хмур и неприветлив, и она не решилась просить его ещё раз, но он сам напомнил ей.

– Впредь, Александрина Афанасьевна, – прикрикнул он, бросив салфетку и выходя из-за стола – ко мне с подобными просьбами не обращаться! Это не вашего ума дело! И не беспокойтесь, муж её не убьёт – поучит только!

У девушки в глазах потемнело! Ей стало дурно, она убежала к себе в комнату. К ночи у неё сделался жар, она не могла заснуть. Над домом в кромешной темноте гудел буран, грохотал крышей, швырял снегом в окно спальни. Бедняжка давилась рыданиями и металась, как зверь в клетке. Она чувствовала неразрывную связь с несчастной истязаемой женщиной.

Когда рассвело, барышня оделась весьма скромно, накинула короткую шубейку и шаль и потихоньку ушла к заутрене в Петропавловский собор. Однако в храме, стоя в тени колонны, она не нашла в себе силы молиться. Обрывки мыслей мешались в голове, и перед глазами всё мелькало и плыло. Ноги ныли и казались ватными, жар сменялся ознобом. Шёпот за спиной заставил прислушаться – не о ней ли говорят, не её ли осуждают? Желчная старуха в чепце и шали втолковывала своей соседке в шерстяном платке.

- В хлеву её нашли – сама повесилась на вожжах! И померла-то не по-людски! Недаром говорят, кто лукавит, того чёрт задавит!

Барышня прикрыла лицо шалью и выбежала вон.

Мутное солнце висело низко над горизонтом, едкий дым от завода туманом окутал город. Александрина, не видя никого и ничего перед собой, бежала домой. Неожиданно герр Шпилер заступил ей дорогу. Он шел по Соборной площади навстречу юной барышне, и даже весьма громко приветствовал её, но не получил ответа и сильно раздражился. С гордым, высокомерным лицом встал он перед ней и злобно прошипел: «Вы, Александрина Афанасьевна, не желаете меня знать! Вы изволите считать меня глупым! Напрасно вы так думаете, я очень много вижу! И я советую вам быть со мной более любезной…»

Она взглянула в его пустые глаза, в его самодовольное лицо, и отшатнулась. Он попытался взять её под руку. Она отскочила, неловко замахнулась на него и кинулась бежать прочь. Сознанье вернулось к ней только у казармы на Иркутской улице. До слуха Александрины долетел глухой рокот барабана и визг флейты. Сегодня на площади у обелиска, обычно всегда пустынной, наказывают шпицрутенами провинившихся рабочих! Туда нельзя! Барышня оглянулась и увидела высокую фигуру господина Шпилера. Этот ненавистный человек шёл за ней! Она в отчаянии кинулась к площади – там отец, он всегда присутствует при казнях, при нём Шпилер не посмеет к ней подойти! Задыхаясь, она добежала до конца Иркутской улицы, и, возле домовой Дмитриевской церкви остановилась. Рослая фигура среди высоких сугробов, словно Цербер, караулила дорогу назад. Девица решительно повернула за угол здания Правления горного округа и чуть не наскочила на шеренги солдат. Между ними тащили нечто ужасное, человекоподобное, окровавленное, и удары палок сыпались на него без остановки.

Кровь! Брызги крови на грязном от заводской сажи снегу, на каменных лицах солдат. Александрина остановилась, будто резкий свет ударил ей в глаза, будто она до сих пор спала и вдруг проснулась! Силы оставили её. Пошатнувшись, она села на снег.

Перекошенный судорогой фельдшер, униженно заглядывал ей в лицо и она, словно из-под воды слышала его тихий, умоляющий голос: «Александрина Афанасьевна! Куда же вы! Вам сюда нельзя!»

После обеда явилась Анна Павловна, пришла в спальню к Александрине, попроведывать больную. С видом заговорщицы прикрыла плотнее дверь. Девушка вскочила с постели и в слезах бросилась к ней в объятия.

– Кровь! Кровь на рубашке! – смеясь сквозь слёзы, как безумная, с жаром шептала она.

– Всё, всё миновало… Да ничего и не было! – лаская девицу, как ребёнка, утешала Анна Павловна. Девушка оттолкнула её, дико вскрикнула и закрыла лицо руками. А в следующую минуту опустилась на колени перед Анной Павловной, скорчилась и уткнулась лицом в пол.

Анна Павловна с губернаторшей Юлией Ермолаевной явились к папеньке, и убедили его выдать Александрину замуж за инженер-поручика Константина Оляпкина. Папенька позвал дочь в кабинет и при дамах сообщил ей о своём намерении.

Седая голова и бакенбарды Афанасия Максимовича красиво сочетались с серебром густых эполет. Несмотря на бочкообразный корпус и невысокий рост, в полковничьем мундире он выглядел внушительно. Но Александрина всегда жалела отца. Он стар, а по должности своей вынужден каждый год путешествовать по всему Алтайскому горному округу для осмотра и ревизии заводов, золотых приисков и серебряных рудников. Нелегко в его лета ехать верхом или нестись по реке на плоту, ежеминутно рискуя быть разбитым о камни. Какое надо иметь чёрствое сердце, чтобы опозорить его на старости лет!

И девушка призналась в сердечной склонности к Костиньке! Свадьбу назначили на Масленицу.

***
За всеми приготовленьями в церковь поехали поздно, уж восемь пробили часы в кабинете у папеньки. Александрина плохо запомнила венчание, на жениха и глянуть не смела. За то время, что Костинька был принят в доме как жених, она не успела не то что привыкнуть к нему, а даже и понять, что он за человек. Угодлив, услужлив, папеньку боготворит за обещанную должность управителя серебряного рудника. За назначение сопровождать караван-серебрянку в Петербург, за это свадебное путешествие на казённый счёт, готов был ноги целовать. Костинька признался невесте, что получил на расходы восемнадцать тысяч – таких денег отродясь в руках не держал! Сумма доставляемого на Монетный двор серебра – десять миллионов рублей и вовсе его сокрушила. Александрина к денежным расчётам равнодушна – в деньгах отец никогда её не ограничивал, к тому же в такие подробности женщине не следует вникать. Однако она всегда с интересом прислушивалась к рассуждениям папеньки о покупке крепостных. Мечтой горного начальника было вернуться в Россию, зажить помещиком. Теперь и Костинька просматривает в газете объявления о продаже людей.

В домовой церкви было душно – присутствовали почти все инженеры со своими жёнами. Хоть тут и тесновато, но отец решил, что здесь удобней будет. Здесь легче оградить гостей от посторонних. На свадьбе у Аннеты неприятность была – казаки не доглядели – в собор проникли зайчанские и в тесноте покрали из карманов у господ инженеров дорогие носовые платки.

Хоть от церкви до дома горного начальника два шага, но невесту и жениха усадили в сани. У ворот их встретили хлебом и солью посажённая мать и посажённый отец. Эти роли исполняли бравый, франтоватый Лука Александрович и гувернантка Александрины. Ради большого жалованья эта немолодая чиновница оказалась в Сибири. Она была чересчур энергичной, чересчур весёлой и старалась понравиться всем без исключения. Александрину удивляло её желание одаривать всех дам дорогими безделушками. Однажды она укорила её за расточительность и услышала в ответ горькое признание – подарками и угождением покупается благосклонность инженерских жён! Случившаяся при этом тётушка Зинаида ехидно заметила: «Когда не умела быть хозяйкой, поступай в прислуги!»

Александрине хотелось, чтобы поскорее закончились церемонии – ей всё труднее становилось переносить присутствие Костиньки. Его прерывистое, взволнованное дыхание, его дрожащие руки раздражали и нервировали её. Но судьба решила вдоволь посмеяться над несчастной. Молодых усадили в гостиной, принесли шампанское. Лишь только зазвенели бокалы и раздались крики «Горько!», Костинька крепко обхватил свою молодую жену и прилепился мокрыми губами к её плотно сомкнутым губам. Новобрачная побледнела и упёрлась кулачками в грудь молодого супруга. Гостей это развеселило. Особенно громко и утробно хохотал господин Шпилер. Александрина встретила его взгляд, полный ненависти.

Губернаторша обняла новобрачную, поцеловала и велела подавать чай – невеста с утра ничего не ела. Но Александрина даже глотка не могла сделать – слёзы вдруг хлынули рекой. Казалось, это ещё сильнее позабавило гостей, да и папенька тоже посмеивался и смущённо погладил дочь по голове.

Гости уселись за чай. Губернаторша велела Аннете и гувернантке увести Александрину в спальню, и следом сама к ним пришла с дамами – помочь новобрачной переодеться. Дамы надели на неё шёлковый капот и новенький чепец, уютно расположились за чайным столиком и принялись с аппетитом кушать пирожки и болтать о разных хозяйственных заботах. Александрина немного успокоилась под их болтовню и даже съела половинку пирожка и выпила чашку чая. Часы в папенькином кабинете пробили двенадцать. Дамы уложили новобрачную в постель, гувернантка поправила свечи и все ушли...

***
Серебряный караван прибыл в Петербург в апреле. Долгая дорога утомила Александрину, развеяла её горе, а столица и вовсе заставила забыть о нём. Невский проспект прельстил молодожёнов модными магазинами. Хоть батюшка наградил богатым приданым, Александрина накупила гри-де-перлевых и палевых перчаток, шляпок и прочих дамских штучек. Целую неделю они с Костинькой в счастливом возбуждении бегали по магазинам и покупали всё, что в глаза бросится. Молодая жена наряжалась, как модная картинка из журнала, похорошела на удивление самой себе. Молодой муж ни в чём не смел отказывать супруге и усердно старался заслужить её расположение. Представляя начальству рапорты об алтайских заводах, он был польщён ласковым приёмом, оказанным ему вышестоящими лицами, и добродушными, шутливыми поздравлениями с выгодным браком. Благосклонность эту нельзя было ничем объяснить, кроме родства с горным начальником. Тем же объяснялись приглашения на обед у Начальника Штаба Горного корпуса и у министра финансов. Костинька, в благодарность, водил жену в Эрмитаж, на концерты, баловал билетами в театр.

Перед самым отъездом домой, в Большом театре, на площадке парадной лестницы, они неожиданно столкнулись с Владимиром Воротынцевым. Он был с дамой.

Александрину словно громом поразила эта встреча – она совершенно забыла о хороших манерах, онемела и застыла на месте! Она даже не разобрала – молодой или старой была дама! В память врезались лишь бриллианты на её шее. Владимир же весьма любезно поклонился Костиньке и его молодой супруге, взглянул насмешливо и прошёл мимо. Светский лев. Статный, элегантный.

Александрина не была готова к такому свиданию. То есть она представляла себе нечто подобное, но никак не ожидала, что он женится! Обида, словно кипятком обдала. На кого он её променял?! Она приказала себе не оглядываться, не высматривать Владимира в партере и в ложах. Утешалась мыслью, что бриллианты на мадам Воротынцевой непременно фальшивые. Ей досадно сделалось, что она не сумела скрыть первое чувство изумления и растерянность, показала себя глупой провинциальной девочкой, и эта досада и злость на себя превратились в невыносимый, жгучий стыд. Александрина едва дождалась антракта и почти выбежала из театра.

Она готова была наутро выехать в Барнаул, но Костинька проявил неожиданную твёрдость и вечером они отправились в маскерад. Муженёк ни за что не желал покидать столицу, не побывав в маскераде! Александрина уже привыкла обращаться с мужем как с ребёнком, поэтому ужасно рассердилась на него за этот каприз, и только маска примирила её с Костинькой. В таком раздражительном состоянии Александрина была весьма привлекательна, и танцевать её приглашали наперебой. В кадрили они сошлись с Владимиром. Он узнал свою желанную даже в маске, осторожно и вкрадчиво пожал ей руку, взглянул просительно.

Вокруг были люди, музыка гремела. Мстительное, нехорошее чувство нахлынуло – она опустила глаза, рука её не дрогнула. Тихий, полный нежности зов «Сашенька!», остался без ответа.

Ночью, когда муж уснул, она лежала, глядя в темноту, и корила себя за холодность с Владимиром. Злое удовлетворение от горького вздоха разочарования недолго тешило самолюбие. Владимир, словно живой, встал перед глазами. Что он хотел ей сказать? Что объяснить? Почему бы ей не поговорить с ним, не выслушать его! Почему бы не дать ему возможность оправдаться? Скорчившись от невыносимой боли, от невозможности ничего изменить, поскольку и вещи упакованы, и отъезд назначен на утро, Александрина кусала подушку и рыдала молча. Потом, босая, подбежала к окну и распахнула его настежь, чтобы остудить голову.

***
Пока доехали до Екатеринбурга, Костинька узнал почём фунт лиха. Целыми днями жёнушка то молчала, уставившись неподвижным взглядом в одну точку, словно прислушивалась, то принималась плакать, но стоило сунуться к ней с лаской – превращалась в настоящую фурию. Он в толк не мог взять, что стряслось с женой. А она вела непрерывный мысленный разговор с Владимиром. Александрина простила и оправдала его, но строго казнила себя за минуту злобного торжества над ним, и не сомневалась, что поступила ужасно, непоправимо и бессмысленно, как неразумное дитя, которое вместо игрушки схватило нож и ранило и себя и окружающих. Ах, если бы под сердцем у неё сейчас билось крохотное сердечко! Ах, если бы всё вернуть! Какой смысл жить, когда ничего не осталось от любимого? Жестокая правда терзала сердце – не сама ли отчаянно молила об этом?

Чем дальше она уезжала от Петербурга, тем яростнее душа её рвалась обратно, тем неистовее терзала её страсть. Юная женщина до ломоты в глазах вглядывалась в экипажи и всадников, изредка нагонявших караван, надеялась и замирала от страха. Надежда сменялась разочарованием и досадой…

В Екатеринбурге молодые получили приглашение на бал у генерала Глинки. Господин инженер-поручик не посмел отказаться. Александрина старалась выглядеть спокойной и довольной, но молодой муж подозревал – добром это не кончится. Молодая супруга вновь много танцевала и была милее всех присутствующих дам. Костинька страшно гордился женой. Под утро, садясь в тарантас, он робко чмокнул её в щёчку и спросил: «Душенька, ты вся горишь! Здорова ли ты, матушка моя?»

К вечеру пришлось послать за доктором. Жена бредила, звала какого-то Владимира. Доктор, хмурый, некрасивый немец, строго спросил: «Не беременна ли мадам? В её состоянии это было бы весьма опасно». Костинька покраснел, как нашкодивший школьник.

Александрина сутки пролежала в горячке. Несколько дней её нездоровье возбуждало серьёзные опасения. Жизнь и смерть боролись в ней. Жизнь ничего не могла посулить, кроме страданий душевных и телесных. Смерть утешала забвением и покоем. Но юность победила, и больная пошла на поправку. Жалкий вид несчастного Костиньки вызвал у обессиленной страданьями молодой жены раскаянье и прилив стыдливой нежности. Она мучилась сознаньем своей вины и была благодарна ему за терпение, собачью преданность и любовь, однако не решилась покаяться и признаться в своей страсти к Владимиру.

В городе у молодых оказалось много родни и знакомых, все их навещали, жалели, старались приласкать и развлечь. Время летело незаметно и весьма приятно. Не раз по утрам Костинька с восторгом говорил своему обожаемому ангельчику – жёнушке, что хотел бы навеки остаться здесь, в этой постели, где он испытывает райское блаженство, жена смутно улыбалась в ответ, но однажды сухо заметила – надобно ехать домой.

Наконец, в сентябре, добрались до Барнаула. Долго погостить в отцовском доме не пришлось. Тут всё напоминало об утрате. Была и другая, потаённая причина – с возвращением домой вернулся прежний страх разоблачения и позора. Герр Шпилер улыбался ей двусмысленно и мерзко, предвкушая игру кота с мышью.

Отъезд на рудник, в свой дом, был похож на бегство.

Отдав и приняв необходимые визиты, молодые повели уединённую жизнь, лишь по воскресеньям Костинька обедал с подчинёнными, но вечером к себе никого не приглашал – отговаривался нездоровьем супруги. У неё и в самом деле не хватало сил устраивать в казённой, служебной квартире, среди казённой мебели, семейное гнёздышко.

Костиньку теперь абсолютно не беспокоило, что его дорогая жёнушка снова сделалась похожа на сомнамбулу, он знал – причиной является соперник, и был весьма доволен, что тот далеко. Молодой муж пребывал в твёрдой уверенности, что будущий ребёнок заставит жену образумиться, она поневоле привыкнет и всё наладится.

За окнами лил дождь, улица была серой и грязной. Костинька с удовольствием думал, что теперь ему нет нужды таскаться по работам. Растягиваясь на диване с намерением вздремнуть часок после обеда, он погружался в сладостные мечты о капитанском чине, обещанном к Пасхе. В печи приятно потрескивали дрова, на окне мирно зудели полусонные мухи. Судьба улыбалась!….

Александрина часами сидела в спальне у окна и тупо глядела на голые деревья в саду. В сердце своём она горячо раскаивалась перед Владимиром в новом преступлении, молила о прощении и терзалась неопределённостью своих отношений с мужем. Она чувствовала – Костинька о многом догадывается, но боится говорить с ней о своих подозрениях. А может, он намерен молчанием наказать её за грех? Вынудить признаться и молить о пощаде? Но разве она способна унизиться до бесстыдства? Ведь это значит отвергнуть себя.

Она и не подозревала, что положение замужней женщины стиснет её волю железным обручем.

Отец часто писал ей – Сонечка, Полинька и Юлинька не слушают гувернантку, не учатся, просил намылить сёстрам голову, и, наконец, на Рождество прислал погостить двух старшеньких с тётушкой Зинаидой. В первый день, за ужином, девочки хвалились, как убегали от «губернанки», не брали её с собой на прогулку, дескать, в санках и без неё тесно, и вообще не подчинялись её требованиям. Им казалось это невероятно забавным. Тётушка Зинаида и Костинька смеялись вместе с ними от всего сердца. Ужин проходил довольно весело. Когда подали чай, Костинька, который взял себе за правило каждый вечер докладывать жене о работах на руднике, воскликнул: «Послушайте, какие штуки у нас бывают, я записал несколько комических случаев для Афанасия Максимовича!» Он побежал в кабинет, вернулся с листом бумаги и принялся читать.

Александрина, немного располневшая, утомлённая и рассеянная, казалось, благосклонно слушала, но на лице её постепенно проступила страдальческая гримаска. Презрение и ненависть к мужу готовы были выплеснуться наружу, и одновременно откуда-то со дна души поднималась бешеная злоба на себя, за то, что была вынуждена обмануть этого ягнёнка!

Пустая чайная чашка отлетела в угол столовой и разбилась вдребезги! От неожиданности все остолбенели. Александрина уронила голову на локоть и завыла в голос по-бабьи.

- Что ты, что ты, душенька! Что ты, матушка моя! – перепуганный муж, дрожащей ладонью гладил её по плечу

- Что вы от меня хотите! – сквозь слёзы крикнула Александрина, гневно сбрасывая его руку. – Что вы все от меня хотите?!

Если бы Костинька сейчас крепко обнял её, как муж, как мужчина! Если бы пожалел, простил, защитил! Но нет, он сидел перед ней с потерянным лицом, робкий и несчастный! Александрина с трудом поднялась и медленно побрела в свою спальню. Как она одинока! Какое немыслимое, оглушительное одиночество! Но разве это не справедливо? Разве она не заслужила наказания за то, что оттолкнула Владимира? Разве не достойна презрения за измены и грехи?

В спальне молодая женщина опустилась на колени перед иконой и долго стояла молча. Потом прошептала: «Да будет воля Твоя!» И перекрестилась с мрачной решимостью.

Ей становилось хуже день ото дня. Она уже не вставала с постели, равнодушно принимала заботы сестёр, не выносила присутствия мужа, и мучилась подозрениями на счёт тётушки – не догадалась ли та о Владимире, не разнесёт ли, по глупости своей, сплетню по округе... Хотя не всё ли равно теперь? С каждым днём Александрина всё острее чувствовала, как летит в объятия смерти, словно с ледяной горы, и нет никакой возможности остановиться или задержаться в этом стремительном падении.

По просьбе Афанасия Максимовича, в мясопустную неделю на рудник приехал доктор Геблер. Осмотрев Александрину, и поняв, что ситуация становится угрожающей, он приказал послать в Барнаул за опытной повитухой и устроился в Костинькином кабинете.

***
В окна ломится ветер. В спальне душно и жарко. Множество горящих свечей с трудом рассеивают сумрак. Гнетущая тишина царит во всём доме. В комнате беспорядок – распахнуты дверцы шкафа, у комода выдвинуты все ящики, откинута крышка большого сундука в углу – в доме открыты все замки ради облегчения роженице. Тётушка Зинаида сидит у изголовья постели, и, оправляя на племяннице мокрую рубашку, плотно облепившую грудь, тягостно вздыхает и бормочет молитву.

Измученная повитуха и доктор склонились над больной. Та в забытьи, лицо у неё бледное, восковое, глаза провалились, губы запеклись и потрескались. Дышит она тяжело, с ужасным хрипом. Повитуха шепчет: «Плод погиб». Мрачный доктор напряженно прислушивается к ударам затухающего пульса.

А в этот миг Александрина бежала босая, в летнем платье, по берегу заводского пруда навстречу Владимиру, и он бежал, раскинув руки, навстречу ей. Солнце слепило глаза, она задыхалась от счастья.