Могучий монолит плиты наклонился (почти беззвучно) и над могильным холмиком выставилась среброволосая под луной Венкина голова. Рот у головы открылся, однако вместо слов раздалось змеиное шипение, и что окончательно добило оскорбляющих память предков пьянкой на могильном холмике, это черный Венкин саван с развевающимися под ночным бризом невесомыми рукавами.
17
И щемящей тоской наполняя
Вы ползете за край земли
Невозвратные годы мои.
Ребята чухнули от меня, точно увидали привидение. Признаться, я оцепенел от неожиданности встречи. Оцепенел настолько, что вместо слов приветствия сипел горлом нечто невразумительное. Тем не менее, закуску они оставили как у Высоцкого «на бугорке», и я не преминул воспользоваться счастливой для меня оплошностью, исключив из рациона водку. Побоялся за слишком долгий тощак своего живота. Да, черт с ней с водкой! Плохо, что ребята сдрейфили! Я хотел объяснить им, что сегодня должен, просто обязан, совершить непотребный поступок! Надеялся на понимание, на прикрытие с их стороны. Несподручно одному идти на...
– А!
Меня замутило. Топая следом за ребятами, я испытывал и удушающие спазмы и невероятные колики, складывающие тело пополам. Наказание за импровизированный ресторан «В гостях у смерти» разошлось на всю катушку.
«Надо было хлебнуть чего покрепче», – подумал я, досадуя на тошнотные ощущения под солнечным сплетением, и вдруг резко и неожиданно меня вывернуло наизнанку. Куски сала плавали в черной луже. Я, вытирая вонючими обносками рот, поспешил к роднику.
В ста метрах ниже по течению колобродил лагерь, разметывая по палаткам, дувалам и ближним мулушкам оранжевые сполохи кострового пламени. Суматохой для задуманного мною непристойного действа следовало воспользоваться незамедлительно. Черная хламида на теле способствовала умыслу, оставляя в душе сожаление по моей запасной одежде, что ждала своего хозяина под тентом палатки в рюкзачке, ни кем не востребованная.
«И письма моего никто не получил», – от огорчения на глазах навернулись слезы. «Черная полоса после светлой. Лучше б жил ровненько!»
Ноги отнесли меня за дувалы. Я проделал крюк, чтобы оказаться в тени избранной для исполнения умысла развалюхи, в аккурат позади палатки Геннадия Иваныча, геолога партии.
Маневр удался с блеском. В смысле скрытности, иначе бы я попался. Я подполз к «объекту» и, запустив руку под брезент, вытягивал ткань на себя с едва различимыми шорохами, пока не получил требуемого результата. Перевернувшись на спину, я пролез под полог, радуясь яркости близкого костра, вокруг которого суетились ребята. Видимость внутри палатки оказалась вполне сносной, тем более нечто внутри меня знало, где и что я должен найти.
Я обшарил истертый до дыр рюкзак геолога и убедился, что дыры мне откровенно приснились. Рюкзак изнутри оказался не только достаточно прочным, но и снабженным неисчислимым количеством карманов и карманчиков, назначения которых я представить себе не мог. Однако, повторяю, руки мои понимали, чего искали, напрочь отключив мозги. Нужная «кладовая» оказалась стремительно вскрытой, и заветная тряпица с тяжелым образцом легла в мою ладонь. Синий глаз кристалла подмигнул успокаивающе.
«Пора уходить!» Я проскользнул наружу и сколько мог, замаскировал свое вторжение. Светлый квадратик бумаги хрустнул в складках брезента. Я машинально подхватил его и в нос ударил слабый запах мочи. Брезгливо отбрасывая листок от себя, я вновь ощутил под пальцами его нежное похрустывание, такое не характерное для обычной бумаги. «Да леший с ним! Пускай лежит в тряпке «синего глаза»! Потом разберусь!»
Ноги, огибая Дерево духов, несли меня к могиле бая, в лагере царила не свойственная времени суток неразбериха, а голову сверлила обида. Образец, что я нес, не был образцом гранита с расколотым вдоль изумрудом, как я полагал, отправляясь на сомнитедльной чистоты подвиг. Я незаслуженно отрабатывал чужой грех! За что? Почему?
18
Разбуди меня, разбуди!
Разведи с бедой, что приснилась;
Поцелуем своим раствори,
Уведи половодьем любви…
Свет фар со стороны поселка, но с дальней от лагеря стороны кладбища, заставил меня насторожиться и прибавить ходу.
«Дорога для Ак-булакских покойников вьется оврагом, она от палаток не просматривается и, минуя кладбище, сворачивает возле мулушки с гранитным памятником на «шоферский ресторан». Кому приспичило ночью ехать?» Вывод теркой прошелся по нервам: обрекшие жертву на смерть под пыткой водой, не обязательно ходили по земле пешком и не всегда днем. Я с горечью вспоминал головоломные размышления об образце, что отколол в порыве трудоголизма, о коренном камне, что могли привезти в пещеру на телеге! Как я был глуп! Русских телег я вообще в тех краях не встречал ни разу. Может, и были они у кого в хозяйстве, но для тайной махинации не годились. Мысль о машине в голову не шла. Слишком бы она бросалась в глаза рядом с просматриваемой со всех направлений могилой. Как я был глуп, не приняв в расчет ночи! И вес валуна, что покоится в ногах ледяного божества: о-го-го! Не всякая кляча потянет.… Потом, не вяжущийся с памятью глубокий синий, синий свет кристалла! С памятью и с ложью. Подобное чудо не могло лгать! «Нет, тайна кристалла много сложнее, – она другое!» Свет болью незаживающей раны стоял перед глазами и вел! Я ощущал его волю, не сомневаясь, что исполню свою миссию без сучка и задоринки.
Фары… Фары… Фары бесспорно настораживали. Я прибавил ходу. Заваленная на бок могильная плита с черным зевом входа под ней манила окончанием всех моих злоключений. Отбросив в темноту брошенный ребятами брезент (не водку) я нырнул в щель, нимало не беспокоясь последствиями необдуманного поведения. Поворот рычага, и чуткая тишина могилы окатила меня душем присущего пещерам чувства отрешенности от внешнего мира и особого слышания своего тела, его внутренней работы, если хотите; слухового восприятия тока крови, наполненного гаммой шелестящих с перезвоном звуков.
Задержался я под могильным камнем, что служил входом, не больше минуты. Те (на машине) наверняка выгребали на гребень отрога, где успокоилась душа их несравненного бая. Продолжавший гореть факел, ждал меня за массивной дверью, обитой листовой сталью. Когда я выходил из последнего помещения пещеры, то не мог не заметить щеколды в руку толщиной, и успокоился лишь тогда, когда она заняла положенное ей место в стальных пазах.
Приглушенный скрежет металла о камень над моей головой живо нарисовал мне «светлую» картинку вероятного будущего, опоздай я со своим возвращением.
19
Мир велик, он тесен сейчас.
Мир сложился в объятия рук.
Ты его своей лаской согрей,
Без тебя Мир и темен и глух.
«Сейчас начнут ломиться!» Светлая мысль, побуждающая к действию, когда знаешь, что нужно делать. Я оглядел мрачный каземат, увешанный по стенам балахонами сектантов, сливающимися с чернотой прокопченных стен. Азарт ли погони, реальная ли опасность от встречи с садистами профашистского толка, не знаю. Решение родилось мгновенно: провонявшие сыростью и потом балахоны мучителей полетели в кучу.
В поезде, что привез меня с Олегом в Алма-Ату, я от кого-то слышал, что водка горит. Помнится, я не поверил дорожной байке. Сейчас остатки «горючего» собратьев по геологическому разуму впитались в тряпье и на моих глазах возгорались от чадившего с неимоверной силой факела. Режущая гортань вонь в считанные секунды заполнила тесное помещение, я рванул вовнутрь пещеры, задыхаясь от кашля и протирая ладонями неудержимые сомнительной чистоты ручьи собственных слез.
«Олег жив!» Господи, я видел своего друга удирающего с ингушом и Колькой во все лопатки, а понимание важности события настигло меня лишь на обратном пути, едва зашевелилась мысль о поезде. «Олег жив, а сволочь Микола, не дай Бог ему…. Убью суку!» Подхваченный (непонятно откуда) попутным током воздуха, дым играл на опережение, заставляя меня бежать, согнувшись в три погибели. Я несся по длинному ходу, не забывая выдергивать из щелей, подсвечивающие повороты факелы, оставленные сектантами горящими, для каких-то своих целей. Каких? «Да чего думать? Фары чьи? Возвращаются они, убедиться в смерти твоей, милый Венка!» Слуги дьявола за стальной дверью, заочно, натягивали нервы до звона гитарной струны, но от радости открытия об Олеге, я подпрыгивал (душой, при низком потолке) и несся по коридору к избавлению от, навязанного синим чудовищем долга, с удвоенной энергией. Самое страшное позади…. Не надо ни перед кем оправдываться, не надо везти домой горе… Я верил камню, не понимая в простоте души, что этой уверенностью добровольно ставил себя в ряды идолопоклонников.
У входа в зал ледяного Божества я выбросил собранные четыре факела, предоставляя им счастливую возможность закончить существование на костре из собственных деревянных позвоночников. Еще семь факелов освещали статую и развалины помоста, заблудится в темноте, я не боялся. Дым втягивался «в трубу», через которую я проник в пещеру левой стороной «алтаря».
Мальчишка (на этот раз без кошки) стоял у выдвинутого козырьком ледяного колена идола, словно только тем и занимался весь вечер, что ожидал моего прибытия.
– Привет, – на фоне благополучно разрешившейся эпопеи, я радовался присутствию мальчишки вдвойне. – Не пропадай! Ты друг, правда?
Мумии фараонов разговорчивее. Мальчишка не ответил на приветствие, не потянись голая рука к свертку с образцом, я принял бы неподвижное с мраморной синевой тельце за привидение. Развернув тряпицу, я протянул камень. Указав пальцем мне под ноги, мальчишка забрал образец, приложил для верноподданнического поцелуя к губам и, перебирая паучьими лапками, споро перебрался к гранитной глыбе. Я глянул на разбитые вдребезги доски, куда указал «молчаливый» палец и едва не завыл от радости и огорчения одновременно. На щепках валялась моя одежда, которой (могу поклясться) перед моим уходом там не лежало! Я искал ее, и искал основательно! Ни синий свет камня, от которого в голове складывался образ трепещущей в ознобе раны, ни исчезновение мальчишки, ни чудо ледяного алтаря меня не волновали – я искал свою рабочую форму с дотошностью обворованного в бане.
– Спасибо, ангел-хранитель! – Рука, прикладывающая образец к «ране», заметно дрогнула, но образец нашел «рану» и удивительным образом прилип.
Синий глаз исчез. Мальчишка заскользил книзу, а я торопливо натягивал на себя влажное и холодное тряпье, от которого по всему телу ползла ледяная дрожь. – Спа-пасибо… – Мальчишка достиг пола, хламида его неприлично задралась, и под ней мелькнули красные плавки. Стандартное продолжение про ангела-хранителя зависло в воздухе. Я торопливо опустил глаза к шнуркам. Жгучее прозрение согрело меня куда лучше одежды. Мальчик, тем временем опустился на колени перед алтарем. Я сделал вид, что следую его примеру. «Ангел» прянул в сторону, шестым чувством распознав, исходящую от меня опасность. Я же не собирался упускать возможность разузнать хотя бы частичку истины в свалившихся на меня неприятностях. Прихватив левую руку пацана, я для верности уцепился в его волосы, своевременно вспомнив захват из книжки про боевое самбо. Я несколько передергиваю, догадка исподтишка мельтешила в голове, когда я приводил свое решение к логическому завершению. Прошу прощения за оговорки, мысли мои путались во множестве вариантов…
Прическа целиком оказалась у меня в руке, а до последней веснушки знакомая белобрысая башка без моего вмешательства уткнулась в острые мозолистые коленки. Плечи мальчишки затряслись в беззвучном рыдании.
– Ты чего, Васька? Ты меня спас! Я друг!
Васькины плечи затряслись с новой силой. Я опешил. Васька жил под присмотром двух пожилых мужиков разнорабочих. Один из них тянул ленту в бригаде, другой бегал с буссолью и треногой, строго следя за выдерживанием профиля по направлению. Среди разнорабочих он считался за старшего. Оба спокойные, но строгие. В лагерном быту вся троица держалась особняком, ловила вшей в своей отдельной палатке, а мы смеялись еще, что между ними заключено пари, кто кого перемолчит.
Из-за привычки троицы к молчанке, да к неусыпному контролю со стороны одного из взрослых, Ваське помогали с натяжкой. У меня лично каждый раз внутри свербело ощущение, будто дядья мне делают одолжение, разрешая племяннику помогать.
– Я узнал тебя по плавкам. Из наших только у тебя красные. Помнишь, когда всей партией вшей на арыке выводили. Вы метров за сто отошли, а у меня глаз… – Васька продолжал молча трястись в беззвучном реве. – Ты меня спас, я по гроб тебе обязан, не молчи! Я никому не скажу! Уеду скоро…
Выскочило. Минуту назад я про отъезд не помышлял. С другой стороны, вот оно логическое завершение. Я никому ничего не должен. Разве что, морду набить той суке, из-за которой меня водой пытали, да еще той, что камчой протянула. Так поди, узнай его?
– Вась! Кто меня камчой?..
20
Приласкай меня, приласкай!
Позабудь об обидах напрасных,
Не давай им пройти, не давай
В сад цветущий и в юности май.
«Не уезжай!» Васькины губы слюнявили рубашку на моем плече, а я вертел головой, пытаясь отыскать источник звука. «Молчи, не спрашивай!»
«Чертовщина какая-то. Но пора сматываться!»
Васька насторожился и, ухватив меня за ковбойку, потащил к «алтарю».
«Бежим!»
У самого пола ледяная кромка подтаяла, размытая сотней неразличимых струек и я увидел узкую горизонтальную щелку.
«Так вот куда ты слинял в прошлый раз! Я не пролезу!»
«Протиснешься, ты тонкий! Не обломи край, заметят!»
Васька читал мои мысли!
– Легко сказать!
«На выдохе лезь, на спине – не на пузе! На спину, на спину ложись!» Прозрачная наледь в белых пузырьках кромки широким веером источала воду. Васька плюхнулся рядом и нетерпеливо подталкивал меня плечом. «Быстрее, быстрее…»
– Как же ты голой спиной?
«Привык. За лазом просторно. Выдыхай, выдыхай-давай! Пролезешь, сразу вставай!» Я, скрежеща позвонками по мокрой гальке, протиснулся под лед, и тотчас возникло «ощущение бочки», тесного замкнутого пространства. Васькино плечо уперлось в мой локоть. «Поднимайся, я не до конца пролезла!»
– Кто пролезла?
Оберегая голову руками, я шустро поднялся на ноги, а Васька уже тянул меня в темноту. Пробежали мы совсем чуть.
«Стой!» Васька затормозил настолько резко, что я едва не расплющил нос о его парик. «Здесь гупер висит». Васька отыскал мою ладонь, липкая шероховатость провода сомнений не оставляла. «Не дергай! Кто-то гупер кинул?»
– Если перекрыли верхний выход, почему не спускаются? Гупер бы дергался! – Мне потихонечку становилось жарковато.
«Не! Здесь узко. Они станут ждать, где тебя поймали или наверху».
Васька занырнул в такой омут собственный мыслей, что до меня от них не доносилось и всплеска. Долгая минута пилила мое терпение неизвестностью, покуда не перепилила окончательно.
– Интересно, другие промоины наверх есть? – я перетасовывал варианты в голове, но секретов от Васьки не существовало.
«Одна к Богине на колени, другая – за ее го-голову, тебе не пролезть». Для убедительности Васька постучал ладонями по (моим) спине и груди. «Вот здесь застрянешь, на спину в перегибе завалиться не сумеешь… И назад не спустишься, коленки не дадут. А потом, все равно у выхода ждут. Деваться нам некуда».
– Постой! Со мной все понятно! Как ты объяснишь, почему помогаешь мне?
«Я наверху расскажу!»
– Ты знаешь выход?
Мой «ангел-хранитель» замолчал надолго.
– Ты не уедешь, правда? – Васька не говорил в моей голове, он шептал робко, я бы сказал, по-женски робко.
– Ты в меня влюбился? – На мою шутку Васька ответил вздохом со всхлипом. – Ты!.. – Я не находил слов для продолжения, но Васька, похоже, и не пытался вникнуть в двусмысленность своего положения.
«У нас будет ребенок, Венка…» Кисть моей правой руки хрустнула хрящиками под ледяными цепкими пальцами, я вдруг почувствовал, что в понимании реальности оказался несколько не прав по отношению к Ва… Ва… Ну, не к Ваське же, черт возьми!
Мозговой штурм.
Без надрыва, что по сердцу бьет
Снова робко признайся в любви…
Повтори еще раз, повтори…
Говори, говори, говори!
Задрожит на ресницах роса,
Талой каплей прольется на грудь…
Никогда… никогда… никогда…
Ты меня не забудь, не забудь!
«Отец, кончай народу шляпы парить! Никому не интересно!»
– Кому не интересно? – подхватилась повариха тетя Таня, прозванная ровесниками «теткой» за необъятные габариты натечных форм.
– Не интересно, топай и спи! – Тощий, кожа да кости, Сашка-флюгер, окатил собравшихся у костра искрами отсветов пламени в черных зрачках. – Тебе? Тебе? Тебе? Кто сказал про шляпы? – Выдающееся горбатое устройство под крыльями смоляных бровей по очереди нацеливалось клювом хищной птицы и отступало к очередной жертве покуда Лерка, оказавшаяся последней в избранной Сашкой очередности, не пискнула умирающей мышью:
– Ну, кто про шляпы сказал? Все слышали!
Молодежный набор чернорабочих партии Уссурийского института заволновался, но автор возмутившего Сашку предложения предпочел хранить инкогнито. Вениамин Макарович прошуровал угольки костра кедровой веткой, резким не сильным ударом сбил вспыхнувший на ее конце язычок и заключил свою исповедь миролюбиво:
– Основное я рассказал, захочется вам продолжить, придумайте силами собственной фантазии. Интереса получится больше, и сравним попадания.
– Значит, Ваш сын работает с нами? – рассказчик, напрашивающийся на некорректное, по мнению Флюгера, закругление темы огорчал душевно, и он дотошными вопросами хотел выжать из того крупицу продолжения.
– Завтра после работы подходите к нашему с Евой Генриховной костру, кому интересно. На часах одиннадцать, вставать в пять утра. Закругляться, Саша, действительно надо!
– Ну, признайся, сын Макарыча?! – не унимался настырный Флюгер – Половина бригады от любопытства уснуть не сможет!
Уставший от беготни по профилям лагерь «отключился» через четверть часа. Начальник партии обошел по-военному ровный строй палаток.
«Ох, задала ты перцу мозгам молодняка, Ева Генриховна! Ох, и задала!»
«Сам укладывайся, бабка-говорушка моя! Ты впрямь надумал детям всю подноготную выложить?»
«Почему нет? Правду сказать, хочу исподволь посоветоваться с ними, Сообща помыслить, как нам с тобой быть дальше. День и ночь – сутки прочь! Не селедки мы, Васька, разлагаться в собственном соку!»
2
Один в тридцать три закопал свой талант,
Другой – свой закончил полет,
Трус Света бежит, как печной таракан,
Смельчак сам Свет людям несет.
– Ну-с, начинающие будут? Надеюсь, помните об уговоре, каким образом продолжить историю Венки-Веника? Без слюнявых церемоний с именем, попрошу; пускай до окончания имена останутся как есть! – Вениамин Макарович с хрустом расколол об камень усохший хлыст пихты толщиной в руку и подбросил его в огонь. – Я рассчитываю на понимание и поддержку. Интуиция подсказывает, в целом вам удастся сложить правильную картинку. Не старайтесь шпарить в одиночку до конца. Выбрали свою нишу, рассказали. Другой кто, или другая продолжит с выбранного самостоятельно места. Подчеркиваю приоритет нового рассказчика, согласившегося на продолжение. Он имеет право не согласиться с предыдущим рассказчиком и дать свою версию. К сожалению, приза – ёк, нет по-казахски.
– Без приза, и за зрительское признание! Не возражаете, я начну ужастик, – вызвался Флюгер, уставившись в одну точку разгорающегося пламени нарочито сосредоточенно мрачно, и было заметно, что в своем старании нагнать на слушателей тревожное ожидание он переигрывает. – Откровенно говоря, в основной части рассказа многое для меня непонятно, концы буду склеивать, как Бог на душу положит или по подсказке.
Вениамин Макарович утвердил предложение кивком и жестом о-кей.
– Я первую магистраль сегодня из-за этого продолжения едва отыскал, азимут выпал из башки, – продолжил Сашка, не останавливаясь. – Хорошо, нас много стояло, когда утром задачу ставили, я записал, сам черт не разберет…
Признание Флюгера ни для кого из будущих студентов, что нанялись на работу сразу после вступительного экзамена, секретом не было. Ошибки случаются со всяким, да и времени потеряли чуть. Макарыч каждый день талдычил, что записная книжка – лучшая память, и пример приводил про раскопки, про папирусы.
«Людей, что клинописью писали, тыщи лет как нет, а память…» В общем, на ошибках народ учится, опыта набирается, а Флюгер для разогрева языка базар затеял. С одной стороны, самокритику начальнику продемонстрировал, с другой, мозги растормошил… Хитрый, не одним своим флюгером вилять умеет! Соображает, что с Макарыча характеристики на каждого затребуют.
Флюгер-легенда.
Помечтай со мной, помечтай!
О последней и будущей встрече…
В этот грустный и ласковый вечер
Не давай мне уснуть, не давай!
Венка ошарашенным оказался не на шутку. Потел он, или в холод его кинуло, не скажу. Мне бы такое сейчас… повеситься легче.
– Выходим наверх, – выдавил Венка не надеясь на вскую там передачу мыслей, прямым текстом, правда тихо-тихо сказал и нащупал упругую петлю на гупере. – Я не понял, когда мы…
«По бокам для ног зацепы есть». Васька осталась верной себе, «разговаривая» молча, но ее ответ прозвучал в Венкиной башке недосказанной печалью. Девчонка надеялась на другую реакцию того, кого она избрала… «Об остальном после, после…»
Несмотря на сплошную темень, продвигались шустро. Венка использовал гупер, отыскивая руками опоры. Ваське путь к верхнему выходу был известен наощупь по памяти или… Кто изучал особенности ее зрения в темноте? Она не прикасалась к проводу и лезла настолько бесшумно, что Венка останавливался, и старательно проговаривая каждое слово про себя спрашивал: «Васька, ты где?», оставив имя, потому как другого варианта не имел.
«Стой! Слушай!» Васькина команда несла тревогу. Венка замер. «Мы рядом с ледяной лестницей. На уровне твоей макушки и прямо, ход к изумрудам».
Венка хорошо помнил место, где его глушанули. Шишка на темечке прощупывалась, откликаясь болью, стоило прикоснуться. Он замер, прислушиваясь. Нечто (ниже их с Васькой уровня) шкрябало о разделяющую два хода ледяную или обледеневшую стенку.
«Он близко!»
По неприличным сталагмитам, что оказались в полуметре от Венкиной головы, тускло заиграли блики от факела. В одно касание Венка вывалился по пояс на площадку перед ледяной лестницей. Выше не полез, опасаясь неминуемого стука подошв ботинок. Снизу из-за тени он не просматривался совершенно.
В голове металась буря неразборчивых Васькиных мыслей, мешая сосредоточиться, что было совершенно ни к черту. Венка готовился к атаке. Сняв стремена и надежно раскрепившись распором ног, он терпеливо ждал, проигрывая в уме варианты атаки, опасаясь шелохнуться раньше времени,.
Факел выплыл из колодца, едва не припалив чуб совершенно неожиданно. Несший его человек, очевидно, принял решение основательно осмотреться, прежде чем пройти остаток расстояния до цели. Пособник дьявола выплыл по плечи, и они с Венкой увидели друг друга одновременно. Не пытаясь выхватить огненное копье, лишь используя крепкую рукоятку в качестве сковывающей руку противника опоры, Венка извернулся, прижал ее ногой, одновременно выбрасывая себя кверху.
Вложив в подошвы семьдесят килограммов тела, жертва обрушилась обвалом на голову преследователя. Тот не успел уклониться от удара или вовремя вырвать пальцы из придуманного Венкой зажима, чтобы, отпустив факел, соскользнуть вниз. От соприкосновения укрытой обгоревшим балахоном рожи с твердыми, словно саксаул подметками, преследователь рухнул вниз тушей сырого мяса.
Покуда Венка переворачивал факел и отправлял своеобразный огнемет хозяевам, Васька со стремительностью кошки уже перебирала ледяные ступени сталагмитов, ничуть не смущаясь их вульгарно-мужской видимости. Остановилась она, закрепившись на том самом обледеневшем обломке, что не позволил в свое время Венке пересчитать прелести черной дыры белокурой головой. Едва признанный муж поравнялся с ней, Васька торопливо приложила палец к губам и прислушалась.
«Наверху засады нет. Там другой…» Она не договорила. Никак не отреагировав на попытку Венки, выйти вперед, Васька упорхнула к выходу, цепляясь за петли гупера одними руками. Как не спешил Венка за обретенной вдруг подругой жизни, Васька выбралась из дыры заметно раньше.
Когда, запыхавшись от постоянного соскальзывания ног, Венка выбрался наружу, то едва не свалился назад, увидев рядом с собой нечто непредсказуемое. Успокоенный Васькой, он не придал особого значения непонятно откуда исходящим стонам, перемежаемым приглушенным рычанием. Его, не готового к новой опасности, вид девчонки возле лап привалившегося к камню медведя, потряс до основания копчика.
«Потерпи, мой хороший, будет немного больно!» Васька заметила появление Венки, но ни на миг не отвела от зверя напряженного взгляда, от которого косматый ее пациент, отвернув морду, жалобно скулил, не предпринимая попыток к нападению.
Венка, по причине темноты ночи, Васькиного взгляда на медведя не видел, просто ощущал его всеми фибрами души или тела, как говорят некоторые его знакомые. Несколько раз, прошлепав губами и давясь удивлением, он разглядел, наконец, что явилось причиной столь спокойного поведения зверя. Из подушечки задней медвежьей лапы торчал острым штыком сучок, который, медведь не сумел вытащить сам.
Васька, прижала пострадавшую конечность к земле и резко дернула занозу кверху. Медведь зарычал, реагируя на боль совершенно по-человечески, досадливо повел громадной башкой из стороны в сторону, но в целом остался недвижим, время от времени, поскуливая на собачий манер.
«Я принесу золы и подорожник, а ты обработай рану! Перевязать бы…»
«Чем я обработаю, посс… что ли?» – Венка не заметил, когда принял, навязанную девчонкой слышимую игру мыслей.
«Ты правильно понимаешь, – засмеялась Васька. – Лучшая в мире дезинфекция всегда при нас». Она скрылась в темноте по направлению к шоферскому ресторану. «Не бойся, медведь не тронет…» – прозвучало между висками веселым колокольчиком, но Венка вновь уловил оттенок грусти.
Медведь лежал, отвернув башку с прижатыми до полной невидимости ушами. Венка продолжал стоять в нерешительности.
«Я нашла подорожник!» – Васька предупреждала о скором своем появлении. Ей оставалось всего-то зачерпнуть горсть золы из постоянно освежаемого, а потому богатого на сей предмет кострища, и Венка решился. «Вот и молодец, по известным причинам подобная процедура мне не удобна для исполнения».
Венка едва не поперхнулся слюной, Васька стояла за спиной и наблюдала происходящее перед ней чисто мужское священнодействие абсолютно спокойно.
– Ну, ты даешь! – Венка снова сорвался на живой голос.
«Нам поздно скромничать, – Васька передавала мысли привычно четко и с непонятной грустинкой. – И мне, и тебе.… Найди, чем завязать!»
Покуда Венка возился с рубашкой, отрывая рукав, Васька нажевала листья подорожника вместе с принесенной золой и залепила кровоточащую рану. Ловко натянув отодранный по шву рукав в два слоя, она умудрилась застегнуть пуговицу и похлопала медведя по больной лапе.
«Топай по своим делам, Топтыгин, нам о себе пора позаботиться!»
Мишка вскинулся тушей и дернул на трех лапах за череду камней сократа.
– Так и пойдешь: в парике полуголой и в юбке ведьмы? – Венка говорил скорее потому, что молчание терзало затянувшейся неизвестностью. – Ты ведьма! Из нормальных медведи готовят обеды... Как у нас с тобой получилось, что я не знаю?
«Мы с этим медведем встречались. Часто. Я вылезаю, он на камушке сидит, смотрит. Провожал до лагеря. Я его из рук рафинадом угостила... Безобидный и одинокий, как я. Мы не враги!»
«Васька, – Венка не перенес прозвучавшего вдруг отчаяния и обнял девушку за плечи. – Я растерялся, Васька. Мне семнадцать, а тебе двенадцать! Меня же…»
«Мне через месяц шестнадцать, Венка. Я сама, ты крепкий… Я ничего не требую, давно сохну,… Ты Светку не тронул,… Мог, хотел, а не тронул. Она проболталась. Я думала, утоплюсь, когда узнала, к кому она пошла! Ушла Светка смелая, а вернулась злая, и поливала тебя последними словами. Она знала от Олега, ты любишь ее!» Васька провалилась в бурю кричащих болью мыслей.
Идти вниз по проселку, минуя каменистые сократы ни с чем не сравнимое удовольствие. Над головой горели лампады звезд,… Он присмотрелся к своей спутнице и разглядел те же золотые небесные точки в ее глазах. Как он дурак не видел, не понимая себя самого! Сердце Венки сжалось не столько от пугающего пустотой впустую прожитого времени, сколько от нахлынувшей вдруг жалости к любящему существу, выдержавшую без стона нанесенную им обиду и крушение призрачной надежды на счастье.
«Прости! Прости меня, Васька: мою слепоту! Прости, за растерянность там, внизу … за трусость по большому счету!» Он обнял девушку за плечи и повернул к звездам ее совершенно мокрое от слез лицо.
Неожиданно для себя за струящимся золотом в черной глубине Васькиных глаз Венка прочитал страх. Страх светился за него, Венку. И вдруг предчувствие трагической непоправимости произошедшего укололо Венку в самое сердце. Венка сверх верхним чутьем уловил, черную кошку беды, терпеливо поджидающую их, овеянную романтикой рока привязанность, где-то в невероятно близком будущем. Уловил и отмел, как нечто совершенно не укладывающееся в голове, переведя пальцы стрелок на понятный и соответствующий живой реальности аккорд. «Прошу тебя поверь! Я только сию секунду понял, что умру без тебя, Ва.… Как тебя по-настоящему то зовут?»
«Васька… Василиса Геннадиевна… Сестру Светлана Геннадиевна, а матери у нас разные…»
«Отец – геолог нашей партии?»
«Кто б меня хилого в геологоразведку взял? Светка пости (она хотела сказать почти, но получилось совсем по-детски шепеляво и наивно) Светка двумя годами старше. Год назад Светка рюмочкой выглядела! Грудь, талия… Щеки – бархат персика, твоими словами!»
Венка посмотрел на Василису более чем с удивлением. Год назад он поделился впечатлением, лучше назвать, потрясением души единственно с Олегом. Очевидно, Василиса умела видеть образы сознания собеседника, поэтому продолжала озвучивать мысли в Венкиной голове без заметной паузы.
«Олег давно тебе не друг. Не враг, просто равнодушный. Не из-за Светки вы поссорились, все раньше вышло…»
«Я не вижу причин ни сейчас, ни раньше! – Венка отвернулся, выискивая глазами последний сократ, выводящий на дорогу перед самым лагерем без боязни свернуть шею в хаосе каменных ступеней. – Светка Олегом меня остудила, а Олег трепло! Ему со Светкой понравилось, он и меня уговаривал попробовать, а мне вдруг стало брезгливо. Когда она пришла…. Я любил, жалел ее. Обнял, и все поплыло... Хотелось взять свое, свое до боли: преданное на всю жизнь и чистое. А получилось преданное с другой стороны. Не переборол я элементарной брезгливости. Обиды за себя и на Олега, знающего про меня все.… На Кольку никакой злости не осталось бы, а от друга подобное! Обидно. Мне не раз и не два предлагали дружбу и мальчишки, и девчонки. Я отказывался. Олегу, чтобы не обидеть, не говорил. Ты себе представить не можешь, насколько ты сейчас права! Покажется смешным, моя бабка Аксинья про нас с Олегом давно предсказала на ушко. «Пробежит черная кошка между вами!» Как она знала?
«Мудрая была, царствие ей!»
Венка уставился на Василису, цирковым клоуном переломив брови.
«Она живая! Провожала меня…»
Василиса прижалась к Венке, на сколько могла, крепко.
«Прости за худую весть, Венка! Только я вижу…»
Венка опустился на бугор колеи и заплакал. Василиса, присев на корточки, нежно принялась топорщить промокшую от пота боксерскую челку. «Ты сильный, ты справишься!»
Венка подхватил Василису под руку, потом обнял за плечи, и они заторопились книзу, думая, каждый о своем.
«Я очень люблю тебя, Васька. Оно будет твоим самым ласковым именем… от меня, до смерти!»
Васька согласно кивнула.
Флюгер молчал невыносимо долго, а потом, точно решившись на важный для себя шаг, вдруг выпалил:
– Баста, стоп! Дальше белиберда получается. Можно закруглить на сопливую счастливую законцовочку.
Рассмотрим в принципе: у сектантов причин для преследования Венки не осталось. С Васькой у них тип-топ и вась-вась! Продолжение у меня не идет, хоть лопни! – Выдающееся дуло ноздрей уставилось в яркие угли с выражением обреченного на поражение. – Разгадок не вижу! Все варианты вокруг да около, а четкости ноль!
Никто не шелохнулся, не забалагурил, не засмеялся. Бригада молчала в ожидании чуда, отторгая, подобно вчерашнему вечеру, сам факт окончания Сашкиного рассказа. Не поднимая головы, Флюгер ковырял палкой в костре. Пару раз приоткрыл рот, собираясь оправдаться, но его стараний хватило лишь на вялый взмах обуглившимся концом, затлевшей в углях ветки, и каждый осознал, наконец, что Флюгер заглох надежно.
И вдруг, призрачный круг гаснущего костра взорвался аплодисментами. Горбатое устройство для дыхания повело по замысловатой синусоиде. Сашка вскочил, прохрипел дурашливое «мерси» и, не оглядываясь, канул в темноту.
– Красивый мужчинка Сашка! На костер смотрит глазищи – пламень преисподней. Мрачные, а горят и в свой черный пламень тянут.
– Вот ты и влюбилась, Танюшка!
Вчерашним вечером Дашка со своими уложенными корзиночкой косами над мечтательными подернутыми загадочной поволокой глазами и вечной улыбкой в приподнятых уголках губ, у костра не показалась. Жгучий блондин Гавря (почему бы не применить к блондину сочный эпитет), увлекшись спелой вишней ее губ, также прогулял начало. Тетя Таня попинала по-дружески Дашку в целях профилактики целомудрия, и сегодня Дашка не удержалась от восстановления равновесия отношений.
– А Сашка никакой он не «Флюгер»! Правда, Гавря?
– Я когда-нибудь его так называл?
– Не.
– Других и спроси! – Гавря положил руку на потянувшиеся к нему плечи, нежными пальцами пощекотал податливый изгиб шеи у подбородка, отпустил и, минуя переходную часть разговора, спросил: – Сашкин вариант продолжать будем, или все сначала начнем?
Макарыч принял вопрос на себя.
– Ограничений нет. Полная свобода мысли, так сказать.
– А сын Ваш, взаправду, с нами?
– Вчера мы пришли к выводу, Гавря. Интерес не в моих ответах, а в умении будущих ученых фантазировать. С другой стороны, вам в школе рассказывали о так называемом мозговом штурме? Волей случая, в услышанной всеми фразе завуалировано прозвучал финал. Я уверен, сообща вам удастся вычислить, кто сказал: – Отец, кончай шляпу парить! Не детали ушедших событий. Суть, канву. Ты продолжишь, Гавря?
Гавря приложился к шее звонкой ладошкой, сшибая комара.
– Повременю. Плохо врубился в те самые детали, не прослушав вчерашнего рассказа. Ребята, конечно, просветили, кто и что запомнил…
– Вчера, по сути, мы услышали откровение, исповедь, если хотите. – Лерка глядела на огонь не мигая, сосредоточенно округлив брови и зажав зубами сухую травинку. Вениамин Макарович вздрогнул от неожиданности, Лерка на глазах перестала быть простодушной девчонкой, явив обществу бескомпромиссную целеустремленность мысли, отразившуюся в жестких линиях, на глазах постаревшего лица. – Я рискну собрать факты в кучу, помогите, если ошибусь.
Просьбу каждый воспринял на свой счет, в том числе и Сашка, нарисовавшийся размытым силуэтом на грани света и тьмы. Кто взмахом руки, кто кивком – каждый по-своему, вразнобой проголосовали «за», оставаясь напряженно серьезными и немногословными в выражении своих сугубо личностных переживаний.
– Тогда, по порядку! – Лерка, не поднимая глаз, ощутила поддержку и продолжила без тени кокетства или показной небрежности. – Нам не известно, кто и за что наградил Олега (без малого) смертью. Деньги? Смело исключим. Клад? Возможно. Места под Ак-булаком изумрудные. Детали? Я не рассказчица, детали Гавря придумает! Не суетись, Гавря. Твое хотение высказаться на кончике носа написано, спроси Дашутку! Проехали-с. И два, два покушения на Венку: первое на дороге, второе под землей. Пещерные сектанты похожи на сатанистов. Признаюсь, не лучший вариант, но другими соображениями не располагаю.
Без вариантов, дело замешано на религии. Вникаешь, Гавря? Сказала тебе, не суетись! Не ты у нас один маслом по небу нарисован, откажешься – найдется, кому продолжить. А над выявленными причинами головы поломать придется, боюсь, дальше гипотез не потянем…
Проехали. Непонятно с Васькой! Она в пещере, что рыба в воде; отец скрывает ее пол и родство; ее отношение к Венке выглядит сложнее тривиальной любви: она рискует жизнью, уходя за рамки секты или? Или – вербует очередного адепта, что не похоже на ее личность. Скорее всего, расчетливым взрослым за спинами детей виднее пути обмана. Васька совершает, если хотите, запрещенный законом женский подвиг, не рассчитывая на продолжение романа. Предвычисленный ею страх за Венку? Здесь у меня снова выплывает старшее поколение. Объяснить не могу, констатирую факт не поддающегося анализу наития.
Или? Или? Или? Каждый из нас свою собственную школу помнит! Судьба героев упирается в Ваську, и нужна помощь главного рассказчика, полагаю без отказа. Вашу жену Яна Генриховна зовут? – Получив утвердительный ответ начальника, Лерка продолжила с ноткой волнующей грусти: – Васьки среди нас нет! Что я пропустила? Давайте порассуждаем. Затянем, продолжим завтра?
Предложение прозвучало вопросом Макарычу. Повариха тетя Таня, непостижимым образом подобрав тяжеловесные складки рано полнеющего лица, прилежной школьницей потянула руку:
– Вениамин Макарович, можно я продолжу? – и, выдержав паузу, засеменила словами, опасаясь в глубине души, что ее не примут всерьез или перебьют дурашливым предлогом. – Не хочу все сначала. Я влюбилась в Сашкин вариант и именно его продолжу.
– И в рассказчика… – вякнула неугомонная Дашка.
– И в рассказчика! – тетя Таня оказалась готовой к подковырке подруги, мгновенно победив, откровением в лоб. – Слышишь, Сашка? Подходи, чего прячешься. В поле – все на ладони. Я и ты в том числе. Прости, Сашка, мое глупое сочинение про флюгер. А настоящий флюгер, он у Дашки под ее любимой «корзиночкой» сквознячками качается. Я тебе утром ее тушенку отдам, если продолжит зарываться. Кого люблю, тому и мясо!
Гавря хрюкнул смешком. Сашка на границе света и тени улегся прямо на сухие колючки пробившейся к жизни похожей на сено травы. Тетя Таня, не оборачиваясь, поняла Сашкин выбор светотени по-своему.
– Тебе нечего стыдиться, Сашка. Лерка предельно четко сформулировала: кто наберется смелости разгадывать Венкину загадку, хотя бы черточкой поведает кусочек собственной судьбы. И, не спорьте, – повариха обвела присутствующих зверскими очами Отелло. – Мы не сочиняем, не придумываем. Мы ищем умение понимать людей, ищем смелость оценивать себя через себя, ищем понимание жизни. Наша судьба – геология, а геологи ищут, чего никто никогда не терял, и находят!
17
И щемящей тоской наполняя
Вы ползете за край земли
Невозвратные годы мои.
Ребята чухнули от меня, точно увидали привидение. Признаться, я оцепенел от неожиданности встречи. Оцепенел настолько, что вместо слов приветствия сипел горлом нечто невразумительное. Тем не менее, закуску они оставили как у Высоцкого «на бугорке», и я не преминул воспользоваться счастливой для меня оплошностью, исключив из рациона водку. Побоялся за слишком долгий тощак своего живота. Да, черт с ней с водкой! Плохо, что ребята сдрейфили! Я хотел объяснить им, что сегодня должен, просто обязан, совершить непотребный поступок! Надеялся на понимание, на прикрытие с их стороны. Несподручно одному идти на...
– А!
Меня замутило. Топая следом за ребятами, я испытывал и удушающие спазмы и невероятные колики, складывающие тело пополам. Наказание за импровизированный ресторан «В гостях у смерти» разошлось на всю катушку.
«Надо было хлебнуть чего покрепче», – подумал я, досадуя на тошнотные ощущения под солнечным сплетением, и вдруг резко и неожиданно меня вывернуло наизнанку. Куски сала плавали в черной луже. Я, вытирая вонючими обносками рот, поспешил к роднику.
В ста метрах ниже по течению колобродил лагерь, разметывая по палаткам, дувалам и ближним мулушкам оранжевые сполохи кострового пламени. Суматохой для задуманного мною непристойного действа следовало воспользоваться незамедлительно. Черная хламида на теле способствовала умыслу, оставляя в душе сожаление по моей запасной одежде, что ждала своего хозяина под тентом палатки в рюкзачке, ни кем не востребованная.
«И письма моего никто не получил», – от огорчения на глазах навернулись слезы. «Черная полоса после светлой. Лучше б жил ровненько!»
Ноги отнесли меня за дувалы. Я проделал крюк, чтобы оказаться в тени избранной для исполнения умысла развалюхи, в аккурат позади палатки Геннадия Иваныча, геолога партии.
Маневр удался с блеском. В смысле скрытности, иначе бы я попался. Я подполз к «объекту» и, запустив руку под брезент, вытягивал ткань на себя с едва различимыми шорохами, пока не получил требуемого результата. Перевернувшись на спину, я пролез под полог, радуясь яркости близкого костра, вокруг которого суетились ребята. Видимость внутри палатки оказалась вполне сносной, тем более нечто внутри меня знало, где и что я должен найти.
Я обшарил истертый до дыр рюкзак геолога и убедился, что дыры мне откровенно приснились. Рюкзак изнутри оказался не только достаточно прочным, но и снабженным неисчислимым количеством карманов и карманчиков, назначения которых я представить себе не мог. Однако, повторяю, руки мои понимали, чего искали, напрочь отключив мозги. Нужная «кладовая» оказалась стремительно вскрытой, и заветная тряпица с тяжелым образцом легла в мою ладонь. Синий глаз кристалла подмигнул успокаивающе.
«Пора уходить!» Я проскользнул наружу и сколько мог, замаскировал свое вторжение. Светлый квадратик бумаги хрустнул в складках брезента. Я машинально подхватил его и в нос ударил слабый запах мочи. Брезгливо отбрасывая листок от себя, я вновь ощутил под пальцами его нежное похрустывание, такое не характерное для обычной бумаги. «Да леший с ним! Пускай лежит в тряпке «синего глаза»! Потом разберусь!»
Ноги, огибая Дерево духов, несли меня к могиле бая, в лагере царила не свойственная времени суток неразбериха, а голову сверлила обида. Образец, что я нес, не был образцом гранита с расколотым вдоль изумрудом, как я полагал, отправляясь на сомнитедльной чистоты подвиг. Я незаслуженно отрабатывал чужой грех! За что? Почему?
18
Разбуди меня, разбуди!
Разведи с бедой, что приснилась;
Поцелуем своим раствори,
Уведи половодьем любви…
Свет фар со стороны поселка, но с дальней от лагеря стороны кладбища, заставил меня насторожиться и прибавить ходу.
«Дорога для Ак-булакских покойников вьется оврагом, она от палаток не просматривается и, минуя кладбище, сворачивает возле мулушки с гранитным памятником на «шоферский ресторан». Кому приспичило ночью ехать?» Вывод теркой прошелся по нервам: обрекшие жертву на смерть под пыткой водой, не обязательно ходили по земле пешком и не всегда днем. Я с горечью вспоминал головоломные размышления об образце, что отколол в порыве трудоголизма, о коренном камне, что могли привезти в пещеру на телеге! Как я был глуп! Русских телег я вообще в тех краях не встречал ни разу. Может, и были они у кого в хозяйстве, но для тайной махинации не годились. Мысль о машине в голову не шла. Слишком бы она бросалась в глаза рядом с просматриваемой со всех направлений могилой. Как я был глуп, не приняв в расчет ночи! И вес валуна, что покоится в ногах ледяного божества: о-го-го! Не всякая кляча потянет.… Потом, не вяжущийся с памятью глубокий синий, синий свет кристалла! С памятью и с ложью. Подобное чудо не могло лгать! «Нет, тайна кристалла много сложнее, – она другое!» Свет болью незаживающей раны стоял перед глазами и вел! Я ощущал его волю, не сомневаясь, что исполню свою миссию без сучка и задоринки.
Фары… Фары… Фары бесспорно настораживали. Я прибавил ходу. Заваленная на бок могильная плита с черным зевом входа под ней манила окончанием всех моих злоключений. Отбросив в темноту брошенный ребятами брезент (не водку) я нырнул в щель, нимало не беспокоясь последствиями необдуманного поведения. Поворот рычага, и чуткая тишина могилы окатила меня душем присущего пещерам чувства отрешенности от внешнего мира и особого слышания своего тела, его внутренней работы, если хотите; слухового восприятия тока крови, наполненного гаммой шелестящих с перезвоном звуков.
Задержался я под могильным камнем, что служил входом, не больше минуты. Те (на машине) наверняка выгребали на гребень отрога, где успокоилась душа их несравненного бая. Продолжавший гореть факел, ждал меня за массивной дверью, обитой листовой сталью. Когда я выходил из последнего помещения пещеры, то не мог не заметить щеколды в руку толщиной, и успокоился лишь тогда, когда она заняла положенное ей место в стальных пазах.
Приглушенный скрежет металла о камень над моей головой живо нарисовал мне «светлую» картинку вероятного будущего, опоздай я со своим возвращением.
19
Мир велик, он тесен сейчас.
Мир сложился в объятия рук.
Ты его своей лаской согрей,
Без тебя Мир и темен и глух.
«Сейчас начнут ломиться!» Светлая мысль, побуждающая к действию, когда знаешь, что нужно делать. Я оглядел мрачный каземат, увешанный по стенам балахонами сектантов, сливающимися с чернотой прокопченных стен. Азарт ли погони, реальная ли опасность от встречи с садистами профашистского толка, не знаю. Решение родилось мгновенно: провонявшие сыростью и потом балахоны мучителей полетели в кучу.
В поезде, что привез меня с Олегом в Алма-Ату, я от кого-то слышал, что водка горит. Помнится, я не поверил дорожной байке. Сейчас остатки «горючего» собратьев по геологическому разуму впитались в тряпье и на моих глазах возгорались от чадившего с неимоверной силой факела. Режущая гортань вонь в считанные секунды заполнила тесное помещение, я рванул вовнутрь пещеры, задыхаясь от кашля и протирая ладонями неудержимые сомнительной чистоты ручьи собственных слез.
«Олег жив!» Господи, я видел своего друга удирающего с ингушом и Колькой во все лопатки, а понимание важности события настигло меня лишь на обратном пути, едва зашевелилась мысль о поезде. «Олег жив, а сволочь Микола, не дай Бог ему…. Убью суку!» Подхваченный (непонятно откуда) попутным током воздуха, дым играл на опережение, заставляя меня бежать, согнувшись в три погибели. Я несся по длинному ходу, не забывая выдергивать из щелей, подсвечивающие повороты факелы, оставленные сектантами горящими, для каких-то своих целей. Каких? «Да чего думать? Фары чьи? Возвращаются они, убедиться в смерти твоей, милый Венка!» Слуги дьявола за стальной дверью, заочно, натягивали нервы до звона гитарной струны, но от радости открытия об Олеге, я подпрыгивал (душой, при низком потолке) и несся по коридору к избавлению от, навязанного синим чудовищем долга, с удвоенной энергией. Самое страшное позади…. Не надо ни перед кем оправдываться, не надо везти домой горе… Я верил камню, не понимая в простоте души, что этой уверенностью добровольно ставил себя в ряды идолопоклонников.
У входа в зал ледяного Божества я выбросил собранные четыре факела, предоставляя им счастливую возможность закончить существование на костре из собственных деревянных позвоночников. Еще семь факелов освещали статую и развалины помоста, заблудится в темноте, я не боялся. Дым втягивался «в трубу», через которую я проник в пещеру левой стороной «алтаря».
Мальчишка (на этот раз без кошки) стоял у выдвинутого козырьком ледяного колена идола, словно только тем и занимался весь вечер, что ожидал моего прибытия.
– Привет, – на фоне благополучно разрешившейся эпопеи, я радовался присутствию мальчишки вдвойне. – Не пропадай! Ты друг, правда?
Мумии фараонов разговорчивее. Мальчишка не ответил на приветствие, не потянись голая рука к свертку с образцом, я принял бы неподвижное с мраморной синевой тельце за привидение. Развернув тряпицу, я протянул камень. Указав пальцем мне под ноги, мальчишка забрал образец, приложил для верноподданнического поцелуя к губам и, перебирая паучьими лапками, споро перебрался к гранитной глыбе. Я глянул на разбитые вдребезги доски, куда указал «молчаливый» палец и едва не завыл от радости и огорчения одновременно. На щепках валялась моя одежда, которой (могу поклясться) перед моим уходом там не лежало! Я искал ее, и искал основательно! Ни синий свет камня, от которого в голове складывался образ трепещущей в ознобе раны, ни исчезновение мальчишки, ни чудо ледяного алтаря меня не волновали – я искал свою рабочую форму с дотошностью обворованного в бане.
– Спасибо, ангел-хранитель! – Рука, прикладывающая образец к «ране», заметно дрогнула, но образец нашел «рану» и удивительным образом прилип.
Синий глаз исчез. Мальчишка заскользил книзу, а я торопливо натягивал на себя влажное и холодное тряпье, от которого по всему телу ползла ледяная дрожь. – Спа-пасибо… – Мальчишка достиг пола, хламида его неприлично задралась, и под ней мелькнули красные плавки. Стандартное продолжение про ангела-хранителя зависло в воздухе. Я торопливо опустил глаза к шнуркам. Жгучее прозрение согрело меня куда лучше одежды. Мальчик, тем временем опустился на колени перед алтарем. Я сделал вид, что следую его примеру. «Ангел» прянул в сторону, шестым чувством распознав, исходящую от меня опасность. Я же не собирался упускать возможность разузнать хотя бы частичку истины в свалившихся на меня неприятностях. Прихватив левую руку пацана, я для верности уцепился в его волосы, своевременно вспомнив захват из книжки про боевое самбо. Я несколько передергиваю, догадка исподтишка мельтешила в голове, когда я приводил свое решение к логическому завершению. Прошу прощения за оговорки, мысли мои путались во множестве вариантов…
Прическа целиком оказалась у меня в руке, а до последней веснушки знакомая белобрысая башка без моего вмешательства уткнулась в острые мозолистые коленки. Плечи мальчишки затряслись в беззвучном рыдании.
– Ты чего, Васька? Ты меня спас! Я друг!
Васькины плечи затряслись с новой силой. Я опешил. Васька жил под присмотром двух пожилых мужиков разнорабочих. Один из них тянул ленту в бригаде, другой бегал с буссолью и треногой, строго следя за выдерживанием профиля по направлению. Среди разнорабочих он считался за старшего. Оба спокойные, но строгие. В лагерном быту вся троица держалась особняком, ловила вшей в своей отдельной палатке, а мы смеялись еще, что между ними заключено пари, кто кого перемолчит.
Из-за привычки троицы к молчанке, да к неусыпному контролю со стороны одного из взрослых, Ваське помогали с натяжкой. У меня лично каждый раз внутри свербело ощущение, будто дядья мне делают одолжение, разрешая племяннику помогать.
– Я узнал тебя по плавкам. Из наших только у тебя красные. Помнишь, когда всей партией вшей на арыке выводили. Вы метров за сто отошли, а у меня глаз… – Васька продолжал молча трястись в беззвучном реве. – Ты меня спас, я по гроб тебе обязан, не молчи! Я никому не скажу! Уеду скоро…
Выскочило. Минуту назад я про отъезд не помышлял. С другой стороны, вот оно логическое завершение. Я никому ничего не должен. Разве что, морду набить той суке, из-за которой меня водой пытали, да еще той, что камчой протянула. Так поди, узнай его?
– Вась! Кто меня камчой?..
20
Приласкай меня, приласкай!
Позабудь об обидах напрасных,
Не давай им пройти, не давай
В сад цветущий и в юности май.
«Не уезжай!» Васькины губы слюнявили рубашку на моем плече, а я вертел головой, пытаясь отыскать источник звука. «Молчи, не спрашивай!»
«Чертовщина какая-то. Но пора сматываться!»
Васька насторожился и, ухватив меня за ковбойку, потащил к «алтарю».
«Бежим!»
У самого пола ледяная кромка подтаяла, размытая сотней неразличимых струек и я увидел узкую горизонтальную щелку.
«Так вот куда ты слинял в прошлый раз! Я не пролезу!»
«Протиснешься, ты тонкий! Не обломи край, заметят!»
Васька читал мои мысли!
– Легко сказать!
«На выдохе лезь, на спине – не на пузе! На спину, на спину ложись!» Прозрачная наледь в белых пузырьках кромки широким веером источала воду. Васька плюхнулся рядом и нетерпеливо подталкивал меня плечом. «Быстрее, быстрее…»
– Как же ты голой спиной?
«Привык. За лазом просторно. Выдыхай, выдыхай-давай! Пролезешь, сразу вставай!» Я, скрежеща позвонками по мокрой гальке, протиснулся под лед, и тотчас возникло «ощущение бочки», тесного замкнутого пространства. Васькино плечо уперлось в мой локоть. «Поднимайся, я не до конца пролезла!»
– Кто пролезла?
Оберегая голову руками, я шустро поднялся на ноги, а Васька уже тянул меня в темноту. Пробежали мы совсем чуть.
«Стой!» Васька затормозил настолько резко, что я едва не расплющил нос о его парик. «Здесь гупер висит». Васька отыскал мою ладонь, липкая шероховатость провода сомнений не оставляла. «Не дергай! Кто-то гупер кинул?»
– Если перекрыли верхний выход, почему не спускаются? Гупер бы дергался! – Мне потихонечку становилось жарковато.
«Не! Здесь узко. Они станут ждать, где тебя поймали или наверху».
Васька занырнул в такой омут собственный мыслей, что до меня от них не доносилось и всплеска. Долгая минута пилила мое терпение неизвестностью, покуда не перепилила окончательно.
– Интересно, другие промоины наверх есть? – я перетасовывал варианты в голове, но секретов от Васьки не существовало.
«Одна к Богине на колени, другая – за ее го-голову, тебе не пролезть». Для убедительности Васька постучал ладонями по (моим) спине и груди. «Вот здесь застрянешь, на спину в перегибе завалиться не сумеешь… И назад не спустишься, коленки не дадут. А потом, все равно у выхода ждут. Деваться нам некуда».
– Постой! Со мной все понятно! Как ты объяснишь, почему помогаешь мне?
«Я наверху расскажу!»
– Ты знаешь выход?
Мой «ангел-хранитель» замолчал надолго.
– Ты не уедешь, правда? – Васька не говорил в моей голове, он шептал робко, я бы сказал, по-женски робко.
– Ты в меня влюбился? – На мою шутку Васька ответил вздохом со всхлипом. – Ты!.. – Я не находил слов для продолжения, но Васька, похоже, и не пытался вникнуть в двусмысленность своего положения.
«У нас будет ребенок, Венка…» Кисть моей правой руки хрустнула хрящиками под ледяными цепкими пальцами, я вдруг почувствовал, что в понимании реальности оказался несколько не прав по отношению к Ва… Ва… Ну, не к Ваське же, черт возьми!
Мозговой штурм.
Без надрыва, что по сердцу бьет
Снова робко признайся в любви…
Повтори еще раз, повтори…
Говори, говори, говори!
Задрожит на ресницах роса,
Талой каплей прольется на грудь…
Никогда… никогда… никогда…
Ты меня не забудь, не забудь!
«Отец, кончай народу шляпы парить! Никому не интересно!»
– Кому не интересно? – подхватилась повариха тетя Таня, прозванная ровесниками «теткой» за необъятные габариты натечных форм.
– Не интересно, топай и спи! – Тощий, кожа да кости, Сашка-флюгер, окатил собравшихся у костра искрами отсветов пламени в черных зрачках. – Тебе? Тебе? Тебе? Кто сказал про шляпы? – Выдающееся горбатое устройство под крыльями смоляных бровей по очереди нацеливалось клювом хищной птицы и отступало к очередной жертве покуда Лерка, оказавшаяся последней в избранной Сашкой очередности, не пискнула умирающей мышью:
– Ну, кто про шляпы сказал? Все слышали!
Молодежный набор чернорабочих партии Уссурийского института заволновался, но автор возмутившего Сашку предложения предпочел хранить инкогнито. Вениамин Макарович прошуровал угольки костра кедровой веткой, резким не сильным ударом сбил вспыхнувший на ее конце язычок и заключил свою исповедь миролюбиво:
– Основное я рассказал, захочется вам продолжить, придумайте силами собственной фантазии. Интереса получится больше, и сравним попадания.
– Значит, Ваш сын работает с нами? – рассказчик, напрашивающийся на некорректное, по мнению Флюгера, закругление темы огорчал душевно, и он дотошными вопросами хотел выжать из того крупицу продолжения.
– Завтра после работы подходите к нашему с Евой Генриховной костру, кому интересно. На часах одиннадцать, вставать в пять утра. Закругляться, Саша, действительно надо!
– Ну, признайся, сын Макарыча?! – не унимался настырный Флюгер – Половина бригады от любопытства уснуть не сможет!
Уставший от беготни по профилям лагерь «отключился» через четверть часа. Начальник партии обошел по-военному ровный строй палаток.
«Ох, задала ты перцу мозгам молодняка, Ева Генриховна! Ох, и задала!»
«Сам укладывайся, бабка-говорушка моя! Ты впрямь надумал детям всю подноготную выложить?»
«Почему нет? Правду сказать, хочу исподволь посоветоваться с ними, Сообща помыслить, как нам с тобой быть дальше. День и ночь – сутки прочь! Не селедки мы, Васька, разлагаться в собственном соку!»
2
Один в тридцать три закопал свой талант,
Другой – свой закончил полет,
Трус Света бежит, как печной таракан,
Смельчак сам Свет людям несет.
– Ну-с, начинающие будут? Надеюсь, помните об уговоре, каким образом продолжить историю Венки-Веника? Без слюнявых церемоний с именем, попрошу; пускай до окончания имена останутся как есть! – Вениамин Макарович с хрустом расколол об камень усохший хлыст пихты толщиной в руку и подбросил его в огонь. – Я рассчитываю на понимание и поддержку. Интуиция подсказывает, в целом вам удастся сложить правильную картинку. Не старайтесь шпарить в одиночку до конца. Выбрали свою нишу, рассказали. Другой кто, или другая продолжит с выбранного самостоятельно места. Подчеркиваю приоритет нового рассказчика, согласившегося на продолжение. Он имеет право не согласиться с предыдущим рассказчиком и дать свою версию. К сожалению, приза – ёк, нет по-казахски.
– Без приза, и за зрительское признание! Не возражаете, я начну ужастик, – вызвался Флюгер, уставившись в одну точку разгорающегося пламени нарочито сосредоточенно мрачно, и было заметно, что в своем старании нагнать на слушателей тревожное ожидание он переигрывает. – Откровенно говоря, в основной части рассказа многое для меня непонятно, концы буду склеивать, как Бог на душу положит или по подсказке.
Вениамин Макарович утвердил предложение кивком и жестом о-кей.
– Я первую магистраль сегодня из-за этого продолжения едва отыскал, азимут выпал из башки, – продолжил Сашка, не останавливаясь. – Хорошо, нас много стояло, когда утром задачу ставили, я записал, сам черт не разберет…
Признание Флюгера ни для кого из будущих студентов, что нанялись на работу сразу после вступительного экзамена, секретом не было. Ошибки случаются со всяким, да и времени потеряли чуть. Макарыч каждый день талдычил, что записная книжка – лучшая память, и пример приводил про раскопки, про папирусы.
«Людей, что клинописью писали, тыщи лет как нет, а память…» В общем, на ошибках народ учится, опыта набирается, а Флюгер для разогрева языка базар затеял. С одной стороны, самокритику начальнику продемонстрировал, с другой, мозги растормошил… Хитрый, не одним своим флюгером вилять умеет! Соображает, что с Макарыча характеристики на каждого затребуют.
Флюгер-легенда.
Помечтай со мной, помечтай!
О последней и будущей встрече…
В этот грустный и ласковый вечер
Не давай мне уснуть, не давай!
Венка ошарашенным оказался не на шутку. Потел он, или в холод его кинуло, не скажу. Мне бы такое сейчас… повеситься легче.
– Выходим наверх, – выдавил Венка не надеясь на вскую там передачу мыслей, прямым текстом, правда тихо-тихо сказал и нащупал упругую петлю на гупере. – Я не понял, когда мы…
«По бокам для ног зацепы есть». Васька осталась верной себе, «разговаривая» молча, но ее ответ прозвучал в Венкиной башке недосказанной печалью. Девчонка надеялась на другую реакцию того, кого она избрала… «Об остальном после, после…»
Несмотря на сплошную темень, продвигались шустро. Венка использовал гупер, отыскивая руками опоры. Ваське путь к верхнему выходу был известен наощупь по памяти или… Кто изучал особенности ее зрения в темноте? Она не прикасалась к проводу и лезла настолько бесшумно, что Венка останавливался, и старательно проговаривая каждое слово про себя спрашивал: «Васька, ты где?», оставив имя, потому как другого варианта не имел.
«Стой! Слушай!» Васькина команда несла тревогу. Венка замер. «Мы рядом с ледяной лестницей. На уровне твоей макушки и прямо, ход к изумрудам».
Венка хорошо помнил место, где его глушанули. Шишка на темечке прощупывалась, откликаясь болью, стоило прикоснуться. Он замер, прислушиваясь. Нечто (ниже их с Васькой уровня) шкрябало о разделяющую два хода ледяную или обледеневшую стенку.
«Он близко!»
По неприличным сталагмитам, что оказались в полуметре от Венкиной головы, тускло заиграли блики от факела. В одно касание Венка вывалился по пояс на площадку перед ледяной лестницей. Выше не полез, опасаясь неминуемого стука подошв ботинок. Снизу из-за тени он не просматривался совершенно.
В голове металась буря неразборчивых Васькиных мыслей, мешая сосредоточиться, что было совершенно ни к черту. Венка готовился к атаке. Сняв стремена и надежно раскрепившись распором ног, он терпеливо ждал, проигрывая в уме варианты атаки, опасаясь шелохнуться раньше времени,.
Факел выплыл из колодца, едва не припалив чуб совершенно неожиданно. Несший его человек, очевидно, принял решение основательно осмотреться, прежде чем пройти остаток расстояния до цели. Пособник дьявола выплыл по плечи, и они с Венкой увидели друг друга одновременно. Не пытаясь выхватить огненное копье, лишь используя крепкую рукоятку в качестве сковывающей руку противника опоры, Венка извернулся, прижал ее ногой, одновременно выбрасывая себя кверху.
Вложив в подошвы семьдесят килограммов тела, жертва обрушилась обвалом на голову преследователя. Тот не успел уклониться от удара или вовремя вырвать пальцы из придуманного Венкой зажима, чтобы, отпустив факел, соскользнуть вниз. От соприкосновения укрытой обгоревшим балахоном рожи с твердыми, словно саксаул подметками, преследователь рухнул вниз тушей сырого мяса.
Покуда Венка переворачивал факел и отправлял своеобразный огнемет хозяевам, Васька со стремительностью кошки уже перебирала ледяные ступени сталагмитов, ничуть не смущаясь их вульгарно-мужской видимости. Остановилась она, закрепившись на том самом обледеневшем обломке, что не позволил в свое время Венке пересчитать прелести черной дыры белокурой головой. Едва признанный муж поравнялся с ней, Васька торопливо приложила палец к губам и прислушалась.
«Наверху засады нет. Там другой…» Она не договорила. Никак не отреагировав на попытку Венки, выйти вперед, Васька упорхнула к выходу, цепляясь за петли гупера одними руками. Как не спешил Венка за обретенной вдруг подругой жизни, Васька выбралась из дыры заметно раньше.
Когда, запыхавшись от постоянного соскальзывания ног, Венка выбрался наружу, то едва не свалился назад, увидев рядом с собой нечто непредсказуемое. Успокоенный Васькой, он не придал особого значения непонятно откуда исходящим стонам, перемежаемым приглушенным рычанием. Его, не готового к новой опасности, вид девчонки возле лап привалившегося к камню медведя, потряс до основания копчика.
«Потерпи, мой хороший, будет немного больно!» Васька заметила появление Венки, но ни на миг не отвела от зверя напряженного взгляда, от которого косматый ее пациент, отвернув морду, жалобно скулил, не предпринимая попыток к нападению.
Венка, по причине темноты ночи, Васькиного взгляда на медведя не видел, просто ощущал его всеми фибрами души или тела, как говорят некоторые его знакомые. Несколько раз, прошлепав губами и давясь удивлением, он разглядел, наконец, что явилось причиной столь спокойного поведения зверя. Из подушечки задней медвежьей лапы торчал острым штыком сучок, который, медведь не сумел вытащить сам.
Васька, прижала пострадавшую конечность к земле и резко дернула занозу кверху. Медведь зарычал, реагируя на боль совершенно по-человечески, досадливо повел громадной башкой из стороны в сторону, но в целом остался недвижим, время от времени, поскуливая на собачий манер.
«Я принесу золы и подорожник, а ты обработай рану! Перевязать бы…»
«Чем я обработаю, посс… что ли?» – Венка не заметил, когда принял, навязанную девчонкой слышимую игру мыслей.
«Ты правильно понимаешь, – засмеялась Васька. – Лучшая в мире дезинфекция всегда при нас». Она скрылась в темноте по направлению к шоферскому ресторану. «Не бойся, медведь не тронет…» – прозвучало между висками веселым колокольчиком, но Венка вновь уловил оттенок грусти.
Медведь лежал, отвернув башку с прижатыми до полной невидимости ушами. Венка продолжал стоять в нерешительности.
«Я нашла подорожник!» – Васька предупреждала о скором своем появлении. Ей оставалось всего-то зачерпнуть горсть золы из постоянно освежаемого, а потому богатого на сей предмет кострища, и Венка решился. «Вот и молодец, по известным причинам подобная процедура мне не удобна для исполнения».
Венка едва не поперхнулся слюной, Васька стояла за спиной и наблюдала происходящее перед ней чисто мужское священнодействие абсолютно спокойно.
– Ну, ты даешь! – Венка снова сорвался на живой голос.
«Нам поздно скромничать, – Васька передавала мысли привычно четко и с непонятной грустинкой. – И мне, и тебе.… Найди, чем завязать!»
Покуда Венка возился с рубашкой, отрывая рукав, Васька нажевала листья подорожника вместе с принесенной золой и залепила кровоточащую рану. Ловко натянув отодранный по шву рукав в два слоя, она умудрилась застегнуть пуговицу и похлопала медведя по больной лапе.
«Топай по своим делам, Топтыгин, нам о себе пора позаботиться!»
Мишка вскинулся тушей и дернул на трех лапах за череду камней сократа.
– Так и пойдешь: в парике полуголой и в юбке ведьмы? – Венка говорил скорее потому, что молчание терзало затянувшейся неизвестностью. – Ты ведьма! Из нормальных медведи готовят обеды... Как у нас с тобой получилось, что я не знаю?
«Мы с этим медведем встречались. Часто. Я вылезаю, он на камушке сидит, смотрит. Провожал до лагеря. Я его из рук рафинадом угостила... Безобидный и одинокий, как я. Мы не враги!»
«Васька, – Венка не перенес прозвучавшего вдруг отчаяния и обнял девушку за плечи. – Я растерялся, Васька. Мне семнадцать, а тебе двенадцать! Меня же…»
«Мне через месяц шестнадцать, Венка. Я сама, ты крепкий… Я ничего не требую, давно сохну,… Ты Светку не тронул,… Мог, хотел, а не тронул. Она проболталась. Я думала, утоплюсь, когда узнала, к кому она пошла! Ушла Светка смелая, а вернулась злая, и поливала тебя последними словами. Она знала от Олега, ты любишь ее!» Васька провалилась в бурю кричащих болью мыслей.
Идти вниз по проселку, минуя каменистые сократы ни с чем не сравнимое удовольствие. Над головой горели лампады звезд,… Он присмотрелся к своей спутнице и разглядел те же золотые небесные точки в ее глазах. Как он дурак не видел, не понимая себя самого! Сердце Венки сжалось не столько от пугающего пустотой впустую прожитого времени, сколько от нахлынувшей вдруг жалости к любящему существу, выдержавшую без стона нанесенную им обиду и крушение призрачной надежды на счастье.
«Прости! Прости меня, Васька: мою слепоту! Прости, за растерянность там, внизу … за трусость по большому счету!» Он обнял девушку за плечи и повернул к звездам ее совершенно мокрое от слез лицо.
Неожиданно для себя за струящимся золотом в черной глубине Васькиных глаз Венка прочитал страх. Страх светился за него, Венку. И вдруг предчувствие трагической непоправимости произошедшего укололо Венку в самое сердце. Венка сверх верхним чутьем уловил, черную кошку беды, терпеливо поджидающую их, овеянную романтикой рока привязанность, где-то в невероятно близком будущем. Уловил и отмел, как нечто совершенно не укладывающееся в голове, переведя пальцы стрелок на понятный и соответствующий живой реальности аккорд. «Прошу тебя поверь! Я только сию секунду понял, что умру без тебя, Ва.… Как тебя по-настоящему то зовут?»
«Васька… Василиса Геннадиевна… Сестру Светлана Геннадиевна, а матери у нас разные…»
«Отец – геолог нашей партии?»
«Кто б меня хилого в геологоразведку взял? Светка пости (она хотела сказать почти, но получилось совсем по-детски шепеляво и наивно) Светка двумя годами старше. Год назад Светка рюмочкой выглядела! Грудь, талия… Щеки – бархат персика, твоими словами!»
Венка посмотрел на Василису более чем с удивлением. Год назад он поделился впечатлением, лучше назвать, потрясением души единственно с Олегом. Очевидно, Василиса умела видеть образы сознания собеседника, поэтому продолжала озвучивать мысли в Венкиной голове без заметной паузы.
«Олег давно тебе не друг. Не враг, просто равнодушный. Не из-за Светки вы поссорились, все раньше вышло…»
«Я не вижу причин ни сейчас, ни раньше! – Венка отвернулся, выискивая глазами последний сократ, выводящий на дорогу перед самым лагерем без боязни свернуть шею в хаосе каменных ступеней. – Светка Олегом меня остудила, а Олег трепло! Ему со Светкой понравилось, он и меня уговаривал попробовать, а мне вдруг стало брезгливо. Когда она пришла…. Я любил, жалел ее. Обнял, и все поплыло... Хотелось взять свое, свое до боли: преданное на всю жизнь и чистое. А получилось преданное с другой стороны. Не переборол я элементарной брезгливости. Обиды за себя и на Олега, знающего про меня все.… На Кольку никакой злости не осталось бы, а от друга подобное! Обидно. Мне не раз и не два предлагали дружбу и мальчишки, и девчонки. Я отказывался. Олегу, чтобы не обидеть, не говорил. Ты себе представить не можешь, насколько ты сейчас права! Покажется смешным, моя бабка Аксинья про нас с Олегом давно предсказала на ушко. «Пробежит черная кошка между вами!» Как она знала?
«Мудрая была, царствие ей!»
Венка уставился на Василису, цирковым клоуном переломив брови.
«Она живая! Провожала меня…»
Василиса прижалась к Венке, на сколько могла, крепко.
«Прости за худую весть, Венка! Только я вижу…»
Венка опустился на бугор колеи и заплакал. Василиса, присев на корточки, нежно принялась топорщить промокшую от пота боксерскую челку. «Ты сильный, ты справишься!»
Венка подхватил Василису под руку, потом обнял за плечи, и они заторопились книзу, думая, каждый о своем.
«Я очень люблю тебя, Васька. Оно будет твоим самым ласковым именем… от меня, до смерти!»
Васька согласно кивнула.
Флюгер молчал невыносимо долго, а потом, точно решившись на важный для себя шаг, вдруг выпалил:
– Баста, стоп! Дальше белиберда получается. Можно закруглить на сопливую счастливую законцовочку.
Рассмотрим в принципе: у сектантов причин для преследования Венки не осталось. С Васькой у них тип-топ и вась-вась! Продолжение у меня не идет, хоть лопни! – Выдающееся дуло ноздрей уставилось в яркие угли с выражением обреченного на поражение. – Разгадок не вижу! Все варианты вокруг да около, а четкости ноль!
Никто не шелохнулся, не забалагурил, не засмеялся. Бригада молчала в ожидании чуда, отторгая, подобно вчерашнему вечеру, сам факт окончания Сашкиного рассказа. Не поднимая головы, Флюгер ковырял палкой в костре. Пару раз приоткрыл рот, собираясь оправдаться, но его стараний хватило лишь на вялый взмах обуглившимся концом, затлевшей в углях ветки, и каждый осознал, наконец, что Флюгер заглох надежно.
И вдруг, призрачный круг гаснущего костра взорвался аплодисментами. Горбатое устройство для дыхания повело по замысловатой синусоиде. Сашка вскочил, прохрипел дурашливое «мерси» и, не оглядываясь, канул в темноту.
– Красивый мужчинка Сашка! На костер смотрит глазищи – пламень преисподней. Мрачные, а горят и в свой черный пламень тянут.
– Вот ты и влюбилась, Танюшка!
Вчерашним вечером Дашка со своими уложенными корзиночкой косами над мечтательными подернутыми загадочной поволокой глазами и вечной улыбкой в приподнятых уголках губ, у костра не показалась. Жгучий блондин Гавря (почему бы не применить к блондину сочный эпитет), увлекшись спелой вишней ее губ, также прогулял начало. Тетя Таня попинала по-дружески Дашку в целях профилактики целомудрия, и сегодня Дашка не удержалась от восстановления равновесия отношений.
– А Сашка никакой он не «Флюгер»! Правда, Гавря?
– Я когда-нибудь его так называл?
– Не.
– Других и спроси! – Гавря положил руку на потянувшиеся к нему плечи, нежными пальцами пощекотал податливый изгиб шеи у подбородка, отпустил и, минуя переходную часть разговора, спросил: – Сашкин вариант продолжать будем, или все сначала начнем?
Макарыч принял вопрос на себя.
– Ограничений нет. Полная свобода мысли, так сказать.
– А сын Ваш, взаправду, с нами?
– Вчера мы пришли к выводу, Гавря. Интерес не в моих ответах, а в умении будущих ученых фантазировать. С другой стороны, вам в школе рассказывали о так называемом мозговом штурме? Волей случая, в услышанной всеми фразе завуалировано прозвучал финал. Я уверен, сообща вам удастся вычислить, кто сказал: – Отец, кончай шляпу парить! Не детали ушедших событий. Суть, канву. Ты продолжишь, Гавря?
Гавря приложился к шее звонкой ладошкой, сшибая комара.
– Повременю. Плохо врубился в те самые детали, не прослушав вчерашнего рассказа. Ребята, конечно, просветили, кто и что запомнил…
– Вчера, по сути, мы услышали откровение, исповедь, если хотите. – Лерка глядела на огонь не мигая, сосредоточенно округлив брови и зажав зубами сухую травинку. Вениамин Макарович вздрогнул от неожиданности, Лерка на глазах перестала быть простодушной девчонкой, явив обществу бескомпромиссную целеустремленность мысли, отразившуюся в жестких линиях, на глазах постаревшего лица. – Я рискну собрать факты в кучу, помогите, если ошибусь.
Просьбу каждый воспринял на свой счет, в том числе и Сашка, нарисовавшийся размытым силуэтом на грани света и тьмы. Кто взмахом руки, кто кивком – каждый по-своему, вразнобой проголосовали «за», оставаясь напряженно серьезными и немногословными в выражении своих сугубо личностных переживаний.
– Тогда, по порядку! – Лерка, не поднимая глаз, ощутила поддержку и продолжила без тени кокетства или показной небрежности. – Нам не известно, кто и за что наградил Олега (без малого) смертью. Деньги? Смело исключим. Клад? Возможно. Места под Ак-булаком изумрудные. Детали? Я не рассказчица, детали Гавря придумает! Не суетись, Гавря. Твое хотение высказаться на кончике носа написано, спроси Дашутку! Проехали-с. И два, два покушения на Венку: первое на дороге, второе под землей. Пещерные сектанты похожи на сатанистов. Признаюсь, не лучший вариант, но другими соображениями не располагаю.
Без вариантов, дело замешано на религии. Вникаешь, Гавря? Сказала тебе, не суетись! Не ты у нас один маслом по небу нарисован, откажешься – найдется, кому продолжить. А над выявленными причинами головы поломать придется, боюсь, дальше гипотез не потянем…
Проехали. Непонятно с Васькой! Она в пещере, что рыба в воде; отец скрывает ее пол и родство; ее отношение к Венке выглядит сложнее тривиальной любви: она рискует жизнью, уходя за рамки секты или? Или – вербует очередного адепта, что не похоже на ее личность. Скорее всего, расчетливым взрослым за спинами детей виднее пути обмана. Васька совершает, если хотите, запрещенный законом женский подвиг, не рассчитывая на продолжение романа. Предвычисленный ею страх за Венку? Здесь у меня снова выплывает старшее поколение. Объяснить не могу, констатирую факт не поддающегося анализу наития.
Или? Или? Или? Каждый из нас свою собственную школу помнит! Судьба героев упирается в Ваську, и нужна помощь главного рассказчика, полагаю без отказа. Вашу жену Яна Генриховна зовут? – Получив утвердительный ответ начальника, Лерка продолжила с ноткой волнующей грусти: – Васьки среди нас нет! Что я пропустила? Давайте порассуждаем. Затянем, продолжим завтра?
Предложение прозвучало вопросом Макарычу. Повариха тетя Таня, непостижимым образом подобрав тяжеловесные складки рано полнеющего лица, прилежной школьницей потянула руку:
– Вениамин Макарович, можно я продолжу? – и, выдержав паузу, засеменила словами, опасаясь в глубине души, что ее не примут всерьез или перебьют дурашливым предлогом. – Не хочу все сначала. Я влюбилась в Сашкин вариант и именно его продолжу.
– И в рассказчика… – вякнула неугомонная Дашка.
– И в рассказчика! – тетя Таня оказалась готовой к подковырке подруги, мгновенно победив, откровением в лоб. – Слышишь, Сашка? Подходи, чего прячешься. В поле – все на ладони. Я и ты в том числе. Прости, Сашка, мое глупое сочинение про флюгер. А настоящий флюгер, он у Дашки под ее любимой «корзиночкой» сквознячками качается. Я тебе утром ее тушенку отдам, если продолжит зарываться. Кого люблю, тому и мясо!
Гавря хрюкнул смешком. Сашка на границе света и тени улегся прямо на сухие колючки пробившейся к жизни похожей на сено травы. Тетя Таня, не оборачиваясь, поняла Сашкин выбор светотени по-своему.
– Тебе нечего стыдиться, Сашка. Лерка предельно четко сформулировала: кто наберется смелости разгадывать Венкину загадку, хотя бы черточкой поведает кусочек собственной судьбы. И, не спорьте, – повариха обвела присутствующих зверскими очами Отелло. – Мы не сочиняем, не придумываем. Мы ищем умение понимать людей, ищем смелость оценивать себя через себя, ищем понимание жизни. Наша судьба – геология, а геологи ищут, чего никто никогда не терял, и находят!
Обсуждения Чела