Век учись, век живи

Серебряный век поэзии в России, да и всей русской литературы ознаменовался революционными событиями. Конец XIX и начало ХХ века в России принято называть «Серебряным веком русской литературы». Почему Серебряным, а не платиновым или революционным? Потому что «Золотым веком» называют другую эпоху — время, когда творили А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь и пр. Первоначально этот термин, придуманный критиком М. А. Антоновичем, относился лишь к первой половине XIX века, но затем «захватил» и И. С. Тургенева, и Ф. М. Достоевского, и А. А. Фета с Ф. И. Тютчевым. Но, по-моему мнению этот век лучше назвать веком революций благодаря поэтам футуристам, призывающим к свершению Мировой революции и зачастую пропагандирующим свои идеи, шокируя общественность. Они наносили на лица грим, а В. В. Маяковский, однажды, даже явился на публике в женской жёлтой кофте. Футуристы — « из будущего» не пытались сбежать от мира в «башню из слоновой кости»: они мечтали этот мир изменить. Представители этого направления прославились наиболее эпатажными заявлениями и выходками. Так, в 1912 году они издали манифест под названием «Пощёчина общественному вкусу», в котором утверждали: «Прошлое тесно. Пушкин непонятнее иероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности». Далее они перечислили писателей и поэтов, которым, по их мнению, «нужна лишь дача на реке»: в этот список вошёл символист А. А. Блок, а также — ни много ни мало —Максим Горький. В манифесте утверждались следующие права поэтов:

Оставаясь верными принципам, отражённым в манифесте, футуристы ломали нормы русского литературного языка. Маяковский, как многим известно, выработал свой способ графического написания стихов — «лесенкой» Рядом с ними появились поэты новаторы, символисты, имажинисты С. А. Есенин, и др. И наконец, ещё одним заслуживающим внимания литературным направлением Серебряного века стало ОБЭРИУ — «Объединение реального искусства» , которое никто не читал, кроме отдельных лиц, которых интересовало не так искусство, как желание самоутвердится. Были и такие акметисты, проповедовавшие «прекрасную ясность» и вместо символов использовали вполне конкретные детали, пришедшие из «грубого», но всё равно прекрасного, по их мнению, мира. Их никто не читал, из-за малограмотности и отсутствия интереса к поэзии среди подавляющего числа пролетариата, хотя послушать выступление в кабаке поэта не против.

Пользуясь материалами переписей населения столиц, проведенных в начале XX в., В. Михайловский в статье «Грамотность населения г. Москвы» опубликовал интересные данные о различиях в грамотности коренного и пришлого населения. На основании анализа материалов переписи Москвы 1902 г. он пришел к следующему выводу: «Коренное московское население, родившееся в столице и в ней проведшее свою жизнь, отличается весьма высоким уровнем грамотности: в возрасте от 8 лет и старше грамотно более 9/10 коренного мужского населения и более 4/5 женского. Напротив, в пришлом населении грамотность развита гораздо слабее; из пришлых мужчин неграмотно более ¼, а среди пришлых женщин наблюдается даже ужасающая безграмотность: 3/5, а в- старших возрастах 3/4 пришлого женского населения не умеют ни читать, ни писать. В общем коэффициент безграмотности пришлого населения. слишком в два с половиной раза выше коэффициента безграмотности коренного населения Москвы». Необходимо при этом подчеркнуть, что пришлое, понаехавшее население резко преобладало в составе всего населения г. Москвы.

В 1913 г. свыше 60% всего населения страны в возрасте старше 8 лет были неграмотными, а грамотность среди нерусских национальностей находилась на еще более низком уровне. По переписи 1911 г. только 23,8% детей в возрасте 7-14 лет обучалось в сельских начальных школах. Представить себе, что на митинге в Петрограде, революционер начнёт читать стихи Гиппиус о чертовках на перекрёстке, или пьяные матросы начнут слушать рифму о жёстком криворогом месяце, или про украденное детство у бедного ребёнка, который сдох на радость его родителям страшно подумать. И в конце стиха под названием «Мудрость» воровки передрались из за украденной мудрости. Эти матросы застрелили бы чтеца и поэтессу из маузера как контру. Вот она с мужем за бугром основала салоны и собирала там в них эмигрантов, работающих на тяжёлых работах во Франции, которые влачили своё существование вдали от Родины, боясь чтобы не умереть с голоду.

Меня же заинтересовало самое раннее из литературных направлений Серебряного века — символизм, который не был изобретением отечественных авторов: этот термин родился среди французских поэтов. Однако в России он был переосмыслен и получил новое развитие. Более того, направление стало настолько популярно, что работавшие в его рамках авторы разделились на «поколения» старших и младших символистов. К старшим символистам принято относить таких поэтов, как К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус, — их лирические герои решительно отвергали реальность и предпочитали жить в абстрактном мире идей, свободных фантазий и вдохновения. Младшие символисты — это такие знаменитые поэты, как А. А. Блок и Андрей Белый, — также утверждали, что действительность далека от идеала, но стремились к более конкретному идеалу: миру, где царит Вечная Женственность, та сила, которая торжествует в Раю, описанном ещё средневековым поэтом Данте в «Божественной комедии».

Многие поэты символисты отдавали предпочтение философским воззрениям, которые противоречили православию. К примеру, поэтесса Зинаида Гиппиус, составившая с Д.С. Мережковским идеологический тандем русского символизма. Модернизм Гиппиус сводился к понятию «декадентской мадонны», который особенно живо обсуждались почитателями из круга литературоведов и монахов: считалось, что в Гиппиус уживались «демоническое, взрывное начало, тяга к богохульству, вызов покою налаженного быта, духовной покорности и смирению», причём поэтесса, «кокетничая своим демонизмом», чувствуя себя центром символистского быта и саму жизнь «воспринимала как необыкновенный эксперимент по преображению реальности». В начале 1900-х годов вся литературно-публицистическая и практическая деятельность Зинаиды Гиппиус была устремлена на воплощение идей Третьего Завета и грядущей Богочеловеческой теократии. Соединение христианской и языческой святости для достижения последней вселенской религии являлось заветной мечтой Мережковских, которые в основу своей «новой церкви» положили принцип сочетания — внешнего разделения с существующей церковью и внутреннего союза с нею в новом религиозном сознании.

Октябрьский переворот большевиков они восприняли её как воцарение «царства Антихриста», торжество «надмирного зла». В своих дневниках поэтесса писала: «На другой день после переворота, чёрный, темный, мы вышли с Д. С. на улицу. Как скользко, студено, черно… Подушка навалилась — на город? На Россию? Хуже…». В конце 1917 года Гиппиус ещё имела возможность печатать антибольшевистские стихи в сохранившихся газетах. Следующий, 1918 год, прошёл под знаком подавленности. В дневниках Гиппиус писала о голоде («Голодных бунтов нет — люди едва держатся на ногах, не взбунтуешь…» — 23 февраля), о зверствах ЧК («…В Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В Ростове убивали детей, кадетов, думая, что это и есть „кадеты“, объявленные вне закона». — 17 марта):

У России не было истории. И то, что сейчас происходит, - не история. Это забудется, как неизвестные зверства неоткрытых племен на необитаемом острове. Канет. Мы здесь живем сами по себе. Кто цел – случайно. На улицах вонь. Повсюду лежат неубранные лошади. Каждый день кого-то расстреливают, «по районным советам…»
Если посмотреть на фотографии тех дней, то на безлюдных улицах можно увидеть вооружённые группы людей с красными бантами и повязками на рукаве или матросов, ищущих винный погреб, чтобы опохмелиться. Вот и поэтесса пишет стих, после которого жить не захочешь:
Довольно мне тоской томиться
И будет безнадежно ждать!
Пора мне с небом примириться
И жизнь загробную начать.
Мережковский, увлечённый мистицизмом после посещения секты староверов, а также древнегреческими поэтами, которых переводил на русский язык, стал непревзойдённым критиком на рубеже веков, за что его недолюбливали в литературных кругах. В предреволюционный период Мережковский на своей квартире проводил мистические беседы организовав религиозное братство из трёх «мирискусников царства Духа» Мережковский, Гиппиус и Философов Д.В., с посвящением их в «тайну трёх» с идеями «Третьего Завета» Русское самодержавие он считал «антихристианским». Религиозные проповеди Мережковского в начале нового века концентрировались на преображении христианства в апокалиптическое исповедованное В третьем Завете церкви Св. Иоанна-религии св. Духа, третьей ипостаси Божественной троицы, призванной сочетать религию Отца с религией Сына в единстве Христа Грядущего.
Окружающая жизнь символистам Мережковскому и Гиппиус представляется далеко не св. серебристом сиянии. Вот как пишет в своём стихотворении «Всё кругом» Гиппиус:
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко-тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко-нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно довольное, тайно-блудливое,
Плоско-смешное и тошно-трусливое,
Вязко, болотно и тинное- застойное...