Гималаи

Мы избрали для побега следующий день. Было необходимо соблюдать осторожность, ибо мой брат Ананта не спускал с меня бдительного взора, преисполненный решимостью расстроить планы бегства; он полагал, что эти планы постоянно роились у меня в голове. Амулет, словно некие дрожжи, продолжал оказывать на меня свое неслышное действие. Я надеялся найти среди гималайских снегов учителя, чье лицо часто являлось мне в видениях.

В то время семья наша жила в Калькуте, куда отца постоянно переводили. Согласно патриархальному индийскому обычаю, Ананта привез свою невесту жить в нашем доме, который теперь находился под четвертым номером на Рурпар Роуд. Там, в небольшом чердачном помещении, я ежедневно занимался медитацией и подготавливал свой ум к поискам божественного.

Памятное утро началось неблагоприятно: пошел дождь... Услышав шум колес проехавшего по улице экипажа с Амаром, я поспешно бросил в одеяло пару сандалей, две набедренные повязки, молитвенные четки и экземпляр "Бхагават-Гиты". Этот узел я выкинул из своего окна на четвертом этаже, затем сбежал вниз по ступенькам и прошел мимо дяди, который стоял у дверей и покупал рыбу.

- Что случилось? - Его подозрительный взор скользнул по моей фигуре.

Я ответил ему уклончивой улюбкой и зашагал к переулку. Найдя свой узел я осторожно пробрался к Амару. Мы поехали в Чандии Чоух, торговый район города. В течение нескольких месяцев мы припрятывали деньги, которые нам давали на покупку завтрака, для того, чтобы купить английскую одежду. Зная, что мой умный брат может легко сыграть роль сыщика, мы решили перехитрить его с помощью европейских костюмов.

По пути на станцию мы остановились, чтобы взять с собой моего двоюродного брата, Джотина Гхоша, которого я звал Джатиндой. Это был новообращенный, страстно желавший найти в Гималаях своего гуру. Он надел новый костюм, приготовленный нами для него. Мы надеялись, что придумали прекрасную маскировку, энтузиазм охватил наши сердца.

- Нам осталось купить только парусиновых туфель,- сказал я и повел товарищей в магазин, где была выставлена обувь с резиновыми подошвами. - Товарами из кожи, получаемой после убийства животных, нельзя пользоваться в этом святом путешествии.

Произнеся эти слова я остановился на улице, чтобы снять с моей "Бхагават-Гиты кожаный переплет, а со шлема- кожанные завязки. На станции мы купили билеты в Бурдван, там мы собирались сделать пересадку на Хардвар, находящейся у самого подножия Гималаев. Лишь только поезд тронулся, я разразился своими предвкушениями:

- Только представьте себе,- восклицал я, - что мы получим посвящение от учителей, и они даруют нам транс космического сознания. Наши тела будут насыщены таким магнетизмом, что дикие звери Гималаев станут около нас ручными! Тигры, как смирные кошки, будут ждать, пока мы их приласкаем!

Картина выхода в транс, скорее метафизическая, чем буквальная, вызвала у Амара улюбку энтузиазма; но Джатинда отвел взор в сторону и устремил его на мелькавший в окне пейзаж.

- Давайте поделим деньги на три части,- предложил он, прервав долгое молчание,- пусть каждый из нас сам себе купит билет в Бурдване. Тогда никто на станции не подумает, что мы бежим вместе.

Ничего не подозревая, я согласился. В сумерказ поезд остановился на станции Бурдван. Джатинда отправился в кассу, мы с Амаром уселись на платформе. Мы подождали пятнадцать минут, потом начали бесплодные поиски. Мы обшарили все уголки, с тревогой выкрикивая имя Джатинды. Но он как бы растворился в темноте, окружавшей маленькую станцию. Мои нервы были совершенно расстроены, я был потрясен пости до немоты. Как Бог допустил этот гнетущий эпизод? Ведь мой романтический побег к Нему, первый и так тщательно продуманный, был жесточайшим образом испорчен.

- Амар, нам необходимо вернуться домой! - Я плакал, как маленький ребенок.- Вероломное исчезновение Джатинды - это плохой признак. Наша поездка обречена на неудачу.

- Значит, такова твоя любовь к Богу? Значит, ты не в состоянии выдержать этой маленькой проверки в виде изменившего товарища?

Благодаря намеку Амара на возможность божественного испытания мое сердце вновь обрело твердость. Мы подкрепились знаменитыми бурдванскими сладостями: ситабхогом / букв."пища богов"/ и мотичуром /"сладкие жемчужины"/ и через несколько часов отправились в Харвар. На следующий день во время пересадки в Могул Сарай, мы, в ожидании поезда на платформе, обсуждали некоторые жизненно важные вопросы.

- Амар, скоро нас начнут допрашивать служащие железной дороги, я не преуменьшил изобретательности брата. Каков бы ни был результат, я не буду говорить неправды!

- Я прошу тебя только об одном; Мукунда, храни молчание. Не смейся и не строй гримасы, пока я буду разговаривать.

В этот момент ко мне обратился служащий станции, европеец. В руке он держал телеграмму, и я сейчас же сообразил, что эта была за телеграмма.

- Вы убежали из дому, поссорившись с родными?

- Нет, сэр!- Я был рад, что он выбрал именно такую фразу, ибо это позволило мне дать ему отрицательный ответ: не гнев, а "божественная меланхолия"была причиной моего необычного поведения. Чиновник повернулся к Амару. Их дуэль в остроумии с трудом позволяла мне хранить стоическую серьезность, как советовал Амар.

- Где третий мальчик? - В голосе чиновника зазвенели властные нотки. - Слышите, говорите правду!

- Сэр, ведь вы в очках! Разве вы не видите, что нас только двое? - дерзко усмехнулся Амар. - Я не чародей и не могу создать третьего мальчика.

Чиновник, приведенный такой дерзостью в замешательство, стал искать новый объект для атаки.

- Как ваше имя?

- Меня зовут Томас. Я сын англичанки и индийца, обращенного в христианство.

- А как зовут вашего товарища?

- Я называю его Томпсоном.

При этом имени мое внутреннее веселье дошло до наивысшей точки. Я бесцеремонно направился к поезду, который предусмотрительно дал свисток к отправлению. Амар шел за мной вместе с чиновником. Тот поверил и любезно поместил нас в отделение для европейцев. Его видимо огорчило, что два мальчика, наполовину англичане, путешествуют в отделении, предназначенном для местных. После того, как он вежливо удалился, я опрокинулся на сиденье и разразился громким хохотом.На лице Амара сохранилось выражение радостного удовлетворения: ведь он обдурил европейского ветерана-чиновника! На платформе я ухитрился прочесть телеграмму. ее послал брат Ананта, и она гласила: "Три бенгальских мальчика в европейской одежде бежали из дому по направлению к Хардвару через Могул Сарай. Пожалуйста, задержите их до моего прибытия, ваши труды будут полностью вознаграждены".

- Амар, ведь я говорил, чтоб ты не оставлял дома подчеркнутого расписания.- Мой взгляд был укоризненным.- Брат, должно быть, нашел его у тебя. Ему осталось только признать справедливость упрека.

Вечером поезд остановился на какой-то станции; я задремал. Другой чиновник снова разбудил Амара и начал задавать ему вопросы; однако и этот чиновник пал жертвою чар, содержавшихся в словах "Томас"и "Томпсон". На рассвете мы с триумфом въехали в Хардвар; в далеке уже виднелись манящие величественные вершины. Мы пробежали сквозь станцию и смешались с толпой городских жителей, где почувствовали себя свободнее. Нашим первым делом было переодеться в туземное платье, ибо Ананта как-то разгадал нашу хитрость с европейской одеждой. Но на душе у меня все время висело предчувствие неудачи.

Мы полагали, что разумнее всего будет сейчас же ехать из Хардвара; поэтому мы купили билеты далее на север, в Ришикеш, земля которого с давних пор была освящена ногами учителей. Я уже вошел в вагон, а Амар замешкался на станции. Вдруг его остановил крик полисмена. Неожиданно появившийся офицер отвел нас с Амаром в бенгальский полицейский пост и отобрал у нас все деньги. Он вежливо объяснил, что должен задержать нас до прибытия моего брата. Узнав, что целью беглецов были Гималаи, офицер рассказал нам необычную историю:"Я вижу, что вы грезите святыми. Но вы никогда не встретите более великого божьего человека, чем тот, которого я видел только вчера. Мы с братом, тоже офицером, столкнулись с ним пять дней тому назад. Мы несли патрульную службу и получили инструкции выследить одного убийцу и захватить его живым или мертвым. Было известно, что он переодевается в платье садху, чтобы грабить паломников. И вот в нескольких шагах от нас появилась фигура, напоминающая описанного преступника. Он не обратил внимания на наш приказ остановиться, и мы бросились, чтобы его схватить. Приблизившись к нему сзади, я взмахнул топориком со страшной силой и почти целиком отсек от тела его правую руку.

Не вскрикнув и даже не взглянув на ужасную рану, неизвестный, к нашему изумлению, продолжал быстро шагать вперед. Когда мы обогнали его и стали перед ним, он спокойно произнес: "Я не убийца, которого вы ищите". Я был глубоко огорчен, увидев, что ранил мудреца в божественном обличии. Бросившись к его ногам, я умолял о прощении и предложил ему свой тюрбан, чтобы остановить сильное кровотечение.

- Мой сын, это твоя ошибка вполне объяснима,- ласково взглянул на меня святой.- Иди и не упрекай себя. Возлюбленная мать позаботится обо мне.

С этими словами он прижал болтавшуюся руку к обрубку на туловище, и, о чудо, она сейчас же приросла к своему месту! Кровотечение необъяснимым образом прекратилось.

- Приходи ко мне через три дня вон туда, под дерево, и ты увидишь, что я вполне здоров. Тогда ты не будешь ощущать никаких угрызений совести.

Вчера мы с братом, горя от нетерпения, отправились к назначенному месту. Садху находился там и позволил осмотреть его руку. На ней не оказалось никаких следов повреждений, ни малейшего шрама!

"Я иду через Ришикеш в уединенное место в Гималаях" - сказал садху и, благословив нас, быстро удалился. Я чувствую, что моя жизнь была как-то возвышена его святостью!"

Офицер закончил свою повесть благочестивым восклицанием; это переживание, очевидно, затронуло в нем какие-то необычайные глубины. Выразительным жестом он вручил мне газетную вырезку, где о происшедшем чуде рассказывалось в обычной манере газет, стремящихся вызвать сенсацию и склонных к преувеличению /увы, их достаточно в Индии!/. И здесь репортер слегка сгустил краски: в его версии садху оказался чуть ли не обезглавленным. Мы с Амаром погоревали о том, что не увидели этого великого йогина, который истинно по-христиански простил своего преследователя. Индия, обедневшая в материальном отношении,- особенно за последние два столетия,- все еще обладает неистощимым фондом духовного богатства; и даже мирской человек, каким был этот полисмен, может случайно встретиться с одним из ее духовных "небоскребов".

Мы поблагодарили офицера, что он своей чудесной историей облегчил тяготы нашего заключения. Вероятно, он намекал на то, что оказался счастливее нас; он без усилий встретился с просветленным святым, тогда как наши серьезные искания окончились не у ног учителя!, а в неприветливом помещении полицейского участка!

Мы были так близко от Гималаев- и в то же время так далеко! Я сказал Амару, что ощущаю в себе удвоенное стремление к поискам свободы.

- Давай ускользнем отсюда при первой возможности,- сказал я с ободряющей улюбкой.- Мы можем пойти в святой Ришикеш и пешком.

Но когда выяснилось, что мы лишены прочной опоры- денег, мой товарищ стал пессимистом.

- Если мы будем тащиться по такой опасной дороге через джунгли, мы окончим свое путешествие не в городе, а в желудках у тигров!

Через три дня прибыли Ананта и брат Амара. Амар приветствовал своего родственника с любовью и облегчением. Я был непримиримым: Ананта услышал от меня только горькие укоры.

- Я понимаю твои чувства,- заговорил брат успокаивающим тоном.

- Все, что я прошу от тебя, это сопровождать меня в Бенарес, где мы встретимся с одним мудрым человеком; затем надо поехать в Калькуту и на несколько дней посетить нашего убитого горем отца. После этого ты сможешь возобновить свои поиски учителя.

В этом пункте в разговор вмешался Амар и заявил, что он оставил всякое намерение возвращаться со мной в Хардвар. Он наслаждался теплом семейных отношений. Но я знал, что никогда не прекращу поисков гуру.

Наша компания отправилась в Бенарес. Там я получил необыкновенный и неожиданный ответ на свою молитву.

Ананта заранее подготовил хитроумную уловку. Еще не дрехав до Хардвара, он остановился в Бенаресе и попросил одного знатока священных писаний поговорить со мной. Пандит и его сын пообещали Ананте, что они постараются отговорить меня от намерения сделаться саньяси.

Ананта привел меня к ним домой. Сын, молодой человек кипучего темперамента, приветствовал меня прямо во дворе. Он затеял со мной долгий философский разговор, утверждая, что обладает ясновидением о моем будущем, и всячески критиковал мое стремление сделаться монахом.

- Если вы будите отказываться от своих обычных обязанностей, вы будите постоянно терпеть неудачи и не сможете найти Бога! Вы не сумеете отработать свою прошлую карму вне сферы мирской жизни.

Бессмертные слова Кришны были ему в ответ. Тем не менее энергичные предсказания молодого человека слегка поколебали мою уверенность. Со всем жаром сердца я обратился с безмолвной молитвой к Богу.

"О, рассей мое смущение и дай мне ответ, вот здесь и сейчас же, чего ты желаешь от меня: отреченья или мирской жизни?"

И в этот момент я увидел садху благородной внешности, который стоял прямо за оградой дома пандита. Очевидно, он слышал оживленный разговор между самозванным ясновидцем и мною, ибо подозвал меня к себе. Я ощутил огромную силу, струящуюся из его спокойных глаз.

- Сын мой, не слушай этого невежду. В ответ на твою молитву Господь поручил мне уверить тебя, что единственный путь твоей жизни - это путь отречения.

Удивленный и полный благодарности, я радостно улыбнулся. "Этот садху такой же безумец, как и вы!" Сей неожиданный вывод сделал почтенный пандит. Он и его сын смотрели на меня печально."Я слышал, что и он покинул дом ради бесплодных поисков Бога". Я удалился. Ананте я заявил, что не буду вступать ни в какте споры с нашими хозяевами. Разочарованный брат согласился немедленно уехать, и вскоре мы уже ехали в Калькуту.

- Господин сыщик, как же вы догадались о том, что я уезжал с двумя товарищами?- излил я, наконец, Ананте живейшее любопытство, когда мы ехали домой. Он широко улыбнулся: "В школе я узнал, что Амар ушел из классов и не вернулся. Наутро я отправился к нему домой и нашел там расписание поездов с его пометками. Как раз в это время отех Амара разговаривал с извозчиком:"Мой сын не поедет сегодня в школу, он куда-то пропал", - горевал он.

- Я слышал от брата извозчика, что ваш сын и два других мальчика, одетые в европейские платья, сели в поезд на станции Ховта, - удивленно ответил мужчина - они подарили ему свои кожанные туфли".

"Итак, продолжал Ананта,- у меня был тройной ключ: расписание, трое мальчиков, английская одежда."Я слушал его объяснения со смешанным чквством веселья и огорчения. Наш великодушный подарок извозчику, оказывается, возымел совсем иные последствия!

"Конечно, я сейчас же телеграфировал служащим железнодорожных станций всех трех городов, которые были подчеркнуты в расписании Амара, - продолжал брат свой рассказ. -"Он сделал отметку у Барели, и вот я телеграфировал твоему знакомому Дварка. Наведя справки у наших калькутский соседей, я выяснил, что двоюродный брат Джатинда не был дома одну ночь, а потом вернулся в европейской одежде. Я разыскал его и пригласил к обеду. Он принял приглащение, явно удивленный моим дружелюбным отношением, столь для него неожиданным. По пути мы зашли в полицейский участок. Окруженный несколькими чинами полиции самого свирепого вида, которых я подобрал заранее. Джатинда не выдержал их пронизывающего взора и согласился объяснить своего странного поведения.

- Я отправился в Гималаи в состоянии духовного подъема, - рассказал он нам, - меня наполняло вдохновенное ожидание встречи с учителями. Но вот Мукунда сказал, что во время наших экстатических переживаний в Гималайских пещерах тигры попадут под власть особых чар и будут сидеть вокруг нас как ручные котята. Когда я услышал эти слова, все во мне замерло, и на лбу выступил холодный пот. Я подумал, а так ли? А вдруг хищная природа не изменится под влиянием нашего духовного транса? Будут ли они в этом случае относится к нам так же ласково, как домашние коты? Воображение рисовало мне самые ужасные сцены: я уже видел себя в желудке какого-нибудь тигра, да еще попавшим туда не сразу, а по частям."Мой гнев по адресу Джатинды за его исчезновение испарился в один миг, и я от души расхохотался. Это веселое объяснение в поезде успокоило ту душевную тоску, которую он мне причинил. Должен сознаться, я испытывал и некоторое чувство удовлетворения: и Джатинде не удалось избежать встречи с полицией.

- Ананта, ты- прирожденный сыщик! - Мой веселый взгляд был, тем не менее, окрашен отчаянием. - И я скажу Джатинде, что я рад тому, что он руководствовался не чувством предательства, как мне казалось, а только благоразумным инстинктом самосохранения!

Дома отец трогательно попросил меня смирить мои беспокойные ноги, по крайней мере, до окончания высшей школы. В мое отсутствие он задумался и осуществил новый план: в наш дом будет регулярно приходить святой пандит, Свами Кебалананда.

- Этот мудрец будет твоим учителем санскрита,- сообщил мне доверительно отец. Он надеялся удовлетворить мои религиозные стремления при помощи уроков ученого философа. Но эти расчеты оказались несколько ошибочными:мой новый учитель был далек от того, чтобы предлагать мне сухие интеллектуальные построения и гасить во мне жар стремления к Богу. Отцу не было известно, что Свами Кебалананда- восторженный ученик Лахири Махасайа. Несравненный гуру имел тысячи учеников, которых безмолвно притягивал его непреодолимый божественный магнетизм. Позже я узнал, что Лахири Махасайа часто называл Кебалананду "риши", или "просветленным святым".

Роскошные кудри окаймляли лицо моего учителя: его черные, прозрачные, как у ребенка, глаза излучали простодушие; все движения гибкого тела были отмечены спокойной обдуманностью. Всегда мягкий и полный любви, он прочно утвердился в сознании Беспредельности.Многие часы нашего счастливого общения были проведены в глубокой медитации крийа-йоги. Кабалананда был выдающимся авторитетом в области шастр, или древних священных книг. Его эрудиция принесла ему титул "Шастри Махасайа", и обычно,обращаясь к нему, его называли этим именем. Но мои успехи в санскритской учености оказались более чем скромными. Я пользовался любой возможностью увильнуть от скучной грамматики и поговорить о йоге и о Лахири Махасайа. Мой учитель, которому я за это бесконечно обязан, однажды рассказал мне немного о своей жизни с гуру.

"Мне выпало редкое счастье: я мог оставаться около Лахири Махасайа в течение десяти лет. Каждой ночью я совершал паломничество в его дом в Бенаресе. Гуру всегда находился в небольшой гостиной на втором этаже. Он сидел на деревянной скамеечке в позе лотоса с учениками, распологавшимися полукругом. Его глаза искрились и переливались радостью Божественного. Они были полузакрыты, как будто гуру хотел при помощи внутреннего зрения проникнуть в область вечного блаженства. Он редко произносил длинные поучения. Иногда его взор устремлялся на ученика, который нуждался в помощи, и тогда целительные слова изливались подобно потоку света.

Когда взор учителя останавливался на мне, внутри меня расцветало неописуемое состояние мира. Его аромат проникал в меня подобно аромату лотоса. Находиться в его присутствии целыми днями, даже не произнося ни слова, было таким переживанием, которое меняло все мое существо. В случае, если на моем пути к сосредоточению возникало какое-либо препятствие, я в медитации простирался к ногам гуру, и тогда самые труднодоступные состояния оказывались для меня достижимыми. Учитель был живым храмом Бога, и тайные двери этого храма открывались всем ученикам благодаря их преданности. Лахири Махасайа не был книжником, который толкует писания.Без всяческих усилий он погружался в "божественную библиотеку". Море слов и потоки мыслей били фонтаном из его всеведения. Он обладал чудесным ключом, который раскрывал глубокую философскую науку Вед. Если его просили объяснить разницу между отдельными планами сознания, упоминавшимися в древних текстах, он, улыбаясь, соглашался:

- "Я сам испытаю эти состояния и тогда расскажу вам, что я воспринимаю".

Таким образом, он представлял собою противоположность тем учителям, которые знали писания наизусть и объясняли их с помощью неясных абстракций.

"Пожалуйста, объясни, каким тебе представляется смысл священных стихов.- Молчаливый гуру часто давал такое указание ближайшему ученику.- Я буду вести твои мысли так, чтобы твое истолкование оказалось правильным". Таким путем многие представления Лахири Махасайа оказались записаны различными учениками, которые снабжали их обширными комментариями.

Учитель никогда не предписывал рабской веры. "Слова - всего лишь шелуха,- утверждал он.- Завоюй ощущение Бога через радостную встречу в медитации".

Какой бы ни была проблема ученика, учитель советовал для ее разрешения практику крийа-йоги. Йогический ключ не потеряет свою действенность и и тогда, когда меня уже не будет в этом теле, чтобы руководить вами. Эту технику нельзя подшить, переплести и забыть на манер сугубо теоретический идей. Двигайтесь постоянно по пути освобождения с помощью крийа; сила ее заключается в практике".

Я сам считаю крийа наиболее эффективным способом спасения при помощи собственных усилий, который когда-либо был разработан человеком в поисках Божественного,- так Кабалананда заканчивал свою беседу.

- С ее помощью всемогущий Бог, скрытый во всех людях, получил видимое воплощение в теле Лахири Махасайа и многих его учеников.

В присутствии Кебалананда Лахири Махасайа совершил чудо, подобное чудесам Христа. Мой просветленный учитель однажды рассказал мне эту историю. Подняв глаза от санскритских текстов, лежавших перед ним на столе:"Слепой ученик Раму вызвал во мне деятельное состорадание, разве не должны его глаза видеть свет, если он верно служит нашему учителю, в котором явственно блистает свет Божества? Однажды утром я старался поговорить с Раму, но он терпеливо просидел несколько часов, обмахивая гуру современным опахалом из пальмовых листьев.Когда, наконец, верный поклонник вышел из комнаты, я последовал за ним.

- Раму, как давно ты ослеп?

- С самого рождения, господин! Мои глаза не видели благословенного света солнца даже на мгновенье.

- Наш всемогущий гуру может помочь тебе. Пожалуйста, попроси его об этом.

На следующий день Раму с робостью приблизился к Лахири Махасайа. Он ощущал почти стыд, когда просил о том, чтобы к его духовному сверхизобилию приблизилось еще и физическое благосотояние:

- Учитель, в вас пребывает свет Вселенной. Я молю Вас пролить его на мои глаза, чтобы я мог увидеть меньший свет, свет солнца.

- Раму, ты ставишь меня в трудное положение. Я не обладаю целительной силой.

- Господин, но Бесконечное внутри вас, несомненно, может исцелить меня.

- Действительно, Раму, это совсем другое дело. Нет границ Божественному! Кто зажигает звезды и клетки тела таинственным сиянием жизни, конечно, в сотоянии принести твоим глазам дар зрения.

Учитель коснулся лба Раму в точке между бровями:

- Удерживай ум сосредоточенным в этом месте, почаще произноси имя пророка Рамы. Продолжай все это в течение семи дней. Тогда для тебя наступит рассвет, в котором ты узришь красоту солнца".

И вот - сказанное совершилось через неделю! Раму впервые взглянул на прекрасный лик природы. Всезнающий безошибочно направил ум ученика к повторению имени Рамы, которого тот обожал более всех других святых. Вера Раму оказалась как бы почвой, на которой то, что посеял гуру, дало побег исцеления".

Кебалананда на мгновение умолк, а затем воздал дальнейшую хвалу своему гуру:

- "Вполне очевидно, что во всех совершенных чудесах Лахири Махасайа никогда не позволял, чтобы принцип "я" ощутил себя силой, вызвавшей чудо. Полностью предавшись первичной целительной Силе, учитель дал ей возможность течь через него. Многие тела, столь успешно исцеленные Лахири Махасайа, в конце концов не избегли погребального пламени.Но вызванные им безмолвные духовные пробуждения,его христоподобные ученики, - вот сотворенные им бесконечные чудеса!"

Я так никогда и не стал ученым знатоком санскрита. Кабалананда преподал мне божественный синтаксис.