10
Последний звук Музыки растворился, улетел в черноту ночного неба за окном каморки…
В центре неё стоял опустошённый скрипач – Алексей. На нем был чёрный фрак, в опущенных руках - скрипка и смычок.
Женщина, обхватив плечи руками, задумчиво сидела на кровати.
Последний звук Музыки растворился, улетел в черноту ночного неба за окном каморки…
В центре неё стоял опустошённый скрипач – Алексей. На нем был чёрный фрак, в опущенных руках - скрипка и смычок.
Женщина, обхватив плечи руками, задумчиво сидела на кровати.
Старички, полуобнявшись, примостились в своем уголке у двери.
Мика сидел на стуле, усталый и обмякший, но с ясным, спокойным лицом.
А у белой двери в прихожей, с лицом в слезах застыл Юноша.
И на лестнице, на ступеньках у входной двери угрюмо сидел на корточках Лёха.
Все они только что услышали гения. И простому человеку быстро пережить это всегда не легко.
Женщина, вытерев глаза и глубоко вздохнув, произнесла:
– Как хорошо, господи…
Мика посмотрел в один из листков на столе и тихо прочёл:
«Когда игра окончилась, помещик,
С колен поднявшись, вынул деньги, -
Триста рублей, и подал скрипачу».
Помещик в углу тоже негромко, но проникновенно доиграл своё воспоминание:
– “Ступай, Егор… Перед тобой дорога широкая… Один мой совет на дорогу: не пей и учись, не зазнавайся… учись и чарки не знай, а хлебнешь с горя (а горя-то много будет) - пиши пропало, все к бесу пойдет, и, может, сам где-нибудь во рву, как твой итальянец, издохнешь. Ну, теперь прощай! Постой, поцелуй меня!”
Старушка наклонилась к нему и чмокнула своего дружка в щёку.
Мика дочитал последние слова:
– “Они поцеловались, и вслед за тем он вышел на свободу”.
И Мика опустил листок.
Теперь все напряжённо смотрели на Алексея. Он сначала качнулся вбок, словно падающая с постамента статуя, а потом сделал один небольшой шажок к двери, второй, третий…
Женщина вдруг кошкой спрыгнула с кровати и вцепилась в него.
– Ты куда?! Зачем? Еще чего! Не-ет, я тебя никуда не пущу! Ты с ума сошел, - ночь на дворе! Тебя же заберет первый милиционер! Куда ты пошел?
Алексей посмотрел на неё и ответил почти так же, как Ефимов помещику:
– Я… пошел.
– Куда это - ты - пошел?
Егоровна с усмешкой проскрипела из угла:
– На свободу, деточка, на свободу…
Женщина закричала в ярости на всех:
– А ну, убирайтесь! Все!!! Миленький мой, хороший мой! Ну, успокойся, я прошу тебя… Никуда ходить не надо… ложись-ка спать… давай, давай, скрипочку, зачем она тебе, ведь ты же не скрипач! Ты же у нас – сочинитель! И какой ещё замечательный-то сочинитель!..
Она осторожно разжала пальцы Алексея, повернулась к помещику и кинула ему в угол скрипку, которая жалобно тренькнула у него в руках.
– На, идиот безмозглый! Забирай эту дрянь, и подавись своими тремя тыщами!
Помещик укоризненно посмотрел на беснующуюся Женщину и вздохнул:
– Напрасно вы, сударыня, так. Он и без скрипки уйдет…
– Не пущу!
Егоровна рассмеялась:
– Ишь ты, - “не пущу”. Кишка у тебя, милая, тонка, его сейчас задержать!
Женщина затравленно озиралась, ища помощи.
– Ми-ка! Ну, помоги хоть ты мне!
– Тебе - пожалуйста, а ему…
– Да он же болен, как вы не понимаете, идиоты! Он же погибнет, если сейчас уйдет куда-то!..
Егоровна, продолжая посмеиваться, обратилась к Алексею:
– Вы хорошо тут давеча сказали, молодой человек, помните? «Нищий, шагни за дверь!» Ну, так что же вы? Нищета у вас в кармане, дверь – перед носом, неужели эта цепкая женщина вас удержит?..
– Дура! Старая дура! – обрушилась Женщина на старуху. – Да ты подумай своей безмозглой башкой, что будет с ним сегодня, если он шагнет за эту вашу идиотскую дверь!
Егоровна ответила ей очень жёстко:
– Послушай меня, девочка. И как бы ты сейчас ни рвала, как бы ни метала, как бы ни цеплялась за него - он уйдет. Мой тебе совет: иди за ним, если он тебе и впрямь так… нужен. Только иди в отдалении, не приближайся и не путайся у него под ногами. Как и все они, он слаб, и, кто знает, может быть, тебе и повезет: запьет он или еще что сшибет его в канаву, а ты - тут как тут, и цап-царап! И присосись покрепче. Житейской воли-то у них вовсе никакой… Вот видишь, как я хочу, чтоб и тебе хорошо было. Каждая тварь на земле солнышка хочет. Вот и тебе тоже жить-то надо… Только вот чего я боюсь, что вознесешь-то ты его высоко, а ничего путного он не сделает… Попробуй только, брось его тогда, - я тебя вот этими самыми руками задушу… И кстати, ваше паскудное сегодня ничем не отличается от нашего… позавчера.
Егоровна вышла из каморки и растворилась в темноте квартиры. Оттуда ещё донеслись её последние слова:
– А чем тут у вас всё закончится - не хочу видеть. Устала я уж от всего этого.
На Женщину угрозы старухи вряд ли подействовали, она только крикнула ей вслед:
– Как же… жди-дожидайся! Советчица! Еще кто кого задушит! Много вы все тут понимаете про него.
И начала переодевать Алексея. Стащила с него фрак, сняла бабочку, расстегнула жилет, манжеты, манишку и развязала шнурки лаковых ботинок. Это разоблачение чем-то походило на какую-то тюремную процедуру.
– Будет со мной - и все. И все! Болен он. Нездоров. Ему лечиться нужно. Отдыхать. Нагнал тут полную комнату, всяких… навыдумывал! Тебе спать нужно. Восемь часов в сутки, не меньше. Питаться хорошенько. Ничего-о, я тебя на ноги поставлю! Такой умный, такой способный, и чтоб пропал? Исчез безо всякого? Растворился? Вот это вы можете!
Она распрямилась от пола, и яростно выбросила руку в сторону двери:
– Нат-те, выкусите!.. Будет со мной - и все!
Старичок выбрался из угла и поклонился Алексею:
– Извините, скрипочку я заберу-с, от греха подальше… Всего наилучшего, сударь.
И тоже растворился в темном пространстве квартиры.
Вдруг Алексей грубо схватил Женщину за халат у горла и впихнул в угол на кровати. Подержав несколько, отпустил.
Женщина обмякла, рот её некрасиво скривился, а глаза стали медленно намокать.
Алексей молча сгрёб со стола в охапку всю груду своих исписанных листов и вышел из каморки. Хлопнула входная дверь.
Из темноты донёсся хриплый смешок Егоровны.
Плечи Женщины задрожали. Это был не плач, не рыдание. Смех. Идиотский. Беззвучный.
Мика опять потёр лоб средним пальцем.
– Я говорил с главным. По телефону. Все в порядке. Ты получишь эту работу.
Женщина перестала дергаться и, улыбаясь, посмотрела на Мику. Тот плотно сжал свои полные губы и трудно передохнул. Но потом, всё-таки, выговорил:
– Н-да… В сотый раз тебе говорю: уходи из театра, вообще. Как главный говорит, не туда постучалась… Без таланта, да при такой энергии из тебя получится… дерьмо. Извини, конечно… Ну, как знаешь.
На Женщину сия тирада никакого впечатления не произвела, она, по-прежнему улыбаясь, стала одеваться.
– Можешь не отворачиваться…
Женщина с Микой ушли из квартиры, пройдя мимо сидящего на лестнице Лёхи и не заметив его.
Как только шаги их свернули из дворика под арку и затихли, темная ободранная дверь в прихожей приоткрылась, и из туалета выглянул спрятавшийся там Алексей. Он прижимал к груди свои рукописные листы.
Одновременно в квартиру вошёл с лестницы Лёха. Некоторое время они подозрительно оглядывали друг на друга. Затем хозяин поманил его пальцем и двинулся в коридор. Алексей же вдруг свалил все свои бумаги в угол прихожей, и через мгновенье они вместе с Лёхой скрылись за коричневой дверью. Наблюдавший за ними в открытую белую дверь Юноша, покинул квартиру…
Мика сидел на стуле, усталый и обмякший, но с ясным, спокойным лицом.
А у белой двери в прихожей, с лицом в слезах застыл Юноша.
И на лестнице, на ступеньках у входной двери угрюмо сидел на корточках Лёха.
Все они только что услышали гения. И простому человеку быстро пережить это всегда не легко.
Женщина, вытерев глаза и глубоко вздохнув, произнесла:
– Как хорошо, господи…
Мика посмотрел в один из листков на столе и тихо прочёл:
«Когда игра окончилась, помещик,
С колен поднявшись, вынул деньги, -
Триста рублей, и подал скрипачу».
Помещик в углу тоже негромко, но проникновенно доиграл своё воспоминание:
– “Ступай, Егор… Перед тобой дорога широкая… Один мой совет на дорогу: не пей и учись, не зазнавайся… учись и чарки не знай, а хлебнешь с горя (а горя-то много будет) - пиши пропало, все к бесу пойдет, и, может, сам где-нибудь во рву, как твой итальянец, издохнешь. Ну, теперь прощай! Постой, поцелуй меня!”
Старушка наклонилась к нему и чмокнула своего дружка в щёку.
Мика дочитал последние слова:
– “Они поцеловались, и вслед за тем он вышел на свободу”.
И Мика опустил листок.
Теперь все напряжённо смотрели на Алексея. Он сначала качнулся вбок, словно падающая с постамента статуя, а потом сделал один небольшой шажок к двери, второй, третий…
Женщина вдруг кошкой спрыгнула с кровати и вцепилась в него.
– Ты куда?! Зачем? Еще чего! Не-ет, я тебя никуда не пущу! Ты с ума сошел, - ночь на дворе! Тебя же заберет первый милиционер! Куда ты пошел?
Алексей посмотрел на неё и ответил почти так же, как Ефимов помещику:
– Я… пошел.
– Куда это - ты - пошел?
Егоровна с усмешкой проскрипела из угла:
– На свободу, деточка, на свободу…
Женщина закричала в ярости на всех:
– А ну, убирайтесь! Все!!! Миленький мой, хороший мой! Ну, успокойся, я прошу тебя… Никуда ходить не надо… ложись-ка спать… давай, давай, скрипочку, зачем она тебе, ведь ты же не скрипач! Ты же у нас – сочинитель! И какой ещё замечательный-то сочинитель!..
Она осторожно разжала пальцы Алексея, повернулась к помещику и кинула ему в угол скрипку, которая жалобно тренькнула у него в руках.
– На, идиот безмозглый! Забирай эту дрянь, и подавись своими тремя тыщами!
Помещик укоризненно посмотрел на беснующуюся Женщину и вздохнул:
– Напрасно вы, сударыня, так. Он и без скрипки уйдет…
– Не пущу!
Егоровна рассмеялась:
– Ишь ты, - “не пущу”. Кишка у тебя, милая, тонка, его сейчас задержать!
Женщина затравленно озиралась, ища помощи.
– Ми-ка! Ну, помоги хоть ты мне!
– Тебе - пожалуйста, а ему…
– Да он же болен, как вы не понимаете, идиоты! Он же погибнет, если сейчас уйдет куда-то!..
Егоровна, продолжая посмеиваться, обратилась к Алексею:
– Вы хорошо тут давеча сказали, молодой человек, помните? «Нищий, шагни за дверь!» Ну, так что же вы? Нищета у вас в кармане, дверь – перед носом, неужели эта цепкая женщина вас удержит?..
– Дура! Старая дура! – обрушилась Женщина на старуху. – Да ты подумай своей безмозглой башкой, что будет с ним сегодня, если он шагнет за эту вашу идиотскую дверь!
Егоровна ответила ей очень жёстко:
– Послушай меня, девочка. И как бы ты сейчас ни рвала, как бы ни метала, как бы ни цеплялась за него - он уйдет. Мой тебе совет: иди за ним, если он тебе и впрямь так… нужен. Только иди в отдалении, не приближайся и не путайся у него под ногами. Как и все они, он слаб, и, кто знает, может быть, тебе и повезет: запьет он или еще что сшибет его в канаву, а ты - тут как тут, и цап-царап! И присосись покрепче. Житейской воли-то у них вовсе никакой… Вот видишь, как я хочу, чтоб и тебе хорошо было. Каждая тварь на земле солнышка хочет. Вот и тебе тоже жить-то надо… Только вот чего я боюсь, что вознесешь-то ты его высоко, а ничего путного он не сделает… Попробуй только, брось его тогда, - я тебя вот этими самыми руками задушу… И кстати, ваше паскудное сегодня ничем не отличается от нашего… позавчера.
Егоровна вышла из каморки и растворилась в темноте квартиры. Оттуда ещё донеслись её последние слова:
– А чем тут у вас всё закончится - не хочу видеть. Устала я уж от всего этого.
На Женщину угрозы старухи вряд ли подействовали, она только крикнула ей вслед:
– Как же… жди-дожидайся! Советчица! Еще кто кого задушит! Много вы все тут понимаете про него.
И начала переодевать Алексея. Стащила с него фрак, сняла бабочку, расстегнула жилет, манжеты, манишку и развязала шнурки лаковых ботинок. Это разоблачение чем-то походило на какую-то тюремную процедуру.
– Будет со мной - и все. И все! Болен он. Нездоров. Ему лечиться нужно. Отдыхать. Нагнал тут полную комнату, всяких… навыдумывал! Тебе спать нужно. Восемь часов в сутки, не меньше. Питаться хорошенько. Ничего-о, я тебя на ноги поставлю! Такой умный, такой способный, и чтоб пропал? Исчез безо всякого? Растворился? Вот это вы можете!
Она распрямилась от пола, и яростно выбросила руку в сторону двери:
– Нат-те, выкусите!.. Будет со мной - и все!
Старичок выбрался из угла и поклонился Алексею:
– Извините, скрипочку я заберу-с, от греха подальше… Всего наилучшего, сударь.
И тоже растворился в темном пространстве квартиры.
Вдруг Алексей грубо схватил Женщину за халат у горла и впихнул в угол на кровати. Подержав несколько, отпустил.
Женщина обмякла, рот её некрасиво скривился, а глаза стали медленно намокать.
Алексей молча сгрёб со стола в охапку всю груду своих исписанных листов и вышел из каморки. Хлопнула входная дверь.
Из темноты донёсся хриплый смешок Егоровны.
Плечи Женщины задрожали. Это был не плач, не рыдание. Смех. Идиотский. Беззвучный.
Мика опять потёр лоб средним пальцем.
– Я говорил с главным. По телефону. Все в порядке. Ты получишь эту работу.
Женщина перестала дергаться и, улыбаясь, посмотрела на Мику. Тот плотно сжал свои полные губы и трудно передохнул. Но потом, всё-таки, выговорил:
– Н-да… В сотый раз тебе говорю: уходи из театра, вообще. Как главный говорит, не туда постучалась… Без таланта, да при такой энергии из тебя получится… дерьмо. Извини, конечно… Ну, как знаешь.
На Женщину сия тирада никакого впечатления не произвела, она, по-прежнему улыбаясь, стала одеваться.
– Можешь не отворачиваться…
Женщина с Микой ушли из квартиры, пройдя мимо сидящего на лестнице Лёхи и не заметив его.
Как только шаги их свернули из дворика под арку и затихли, темная ободранная дверь в прихожей приоткрылась, и из туалета выглянул спрятавшийся там Алексей. Он прижимал к груди свои рукописные листы.
Одновременно в квартиру вошёл с лестницы Лёха. Некоторое время они подозрительно оглядывали друг на друга. Затем хозяин поманил его пальцем и двинулся в коридор. Алексей же вдруг свалил все свои бумаги в угол прихожей, и через мгновенье они вместе с Лёхой скрылись за коричневой дверью. Наблюдавший за ними в открытую белую дверь Юноша, покинул квартиру…
Обсуждения Нежная кожа кулис