Я ненавижу ее всем сердцем, душой, костями, извилинами и клетками. Ненавижу до крика. Чтоб от ора переворачивалась луна, и выли собаки. Ненавижу до плача. Чтоб вся соленоватая жидкость стекала по асфальту в поисках притоки.
Ненавижу до истерики. Чтоб рвать на голове густые волосы и метаться с угла в угол, как сучья кошка.
А ведь пойду, назло попялюсь через стекла бинокля на седые волосы дяди из продуктового. Он три дня назад женился на тридцати шести летней, а прошли секунды, и она умерла при родах, а ребенку Саше уже пятнадцать.
Пойду посмотреть на тетю за рулем Бентли, которая еще вчера сияла на обочине трассы Киев-Житомир. Как окажется после, она вышла замуж за Печерского и стала ЛЭДИ.
Вылуплюсь на погорелые стены второго дома улицы Ватутина, в котором утром проснулась, умылась, поела кашу и пошла смотреть в стекла бинокля. Спрошу у двадцатилетнего парня что случилось, на что получу ясный ответ «Сгорел до тла в 2011, примерно в мае. Говорили, пострадавших не было. Я не помню, мне пять лет было»
У поликлиники увижу маму. Любимую, родную, всегда прекрасную, постаревшую. Крикну «Мамочка, здравствуй. Я вернулась», а старушка посмотрит мне в пожелтевшие от время глаза и промолвит «Женщина, идите куда шли. У доченьки очи зеленые были, да и пережила я ее». И побегу на край Земли; заплачу, горько, с хлюпом, с криками и истериками, так, как никогда ранее не плакала… Это ведь мама: выкормила, выстояла у кровати, жизни научила. Возненавижу желтый цвет глаз и бинокль. Вернусь к поликлинике, пометаюсь от проулка к проулку, и снова на край Земли.
Поплачу сорок суток, пройдет еще пять лет.
Увижу тебя, подруга, которую я так возненавидела. А ты одинока в 40, без детей, без постоянной работы, без мужа, без любовника, без подруг. Все к чему ты стремилась, дорогая, люби и гордись собой! Ах, прости, ты ведь сдохнешь скоро, тебе 40, и твердила ты, что умрешь по своей воле.
Давай, вот только прокрутила я колесико в бинокле, и тебе 45. Ты жива, без детей, работы, мужа и любовника. И ничего у тебя нет, кроме съемной квартиры на Троещине, и пары колгот 20 Den.
Прошли секунды и тебе 55, ты на пружинной кровати в хрущевке, доживаешь последние минуты, если не примешь папаверин. Тебя, скажем, парализовало, или после юбилея встать не можешь, а подать некому.
Ведь ни детей, ни мужа, ни любовника. Все к чему ты стремилась. Люби и гордись собой, подруга. Люби и гордись.
«Хотя, тебе немного осталось»,- подумала, прокручивая колесико в бинокле.
А ведь пойду, назло попялюсь через стекла бинокля на седые волосы дяди из продуктового. Он три дня назад женился на тридцати шести летней, а прошли секунды, и она умерла при родах, а ребенку Саше уже пятнадцать.
Пойду посмотреть на тетю за рулем Бентли, которая еще вчера сияла на обочине трассы Киев-Житомир. Как окажется после, она вышла замуж за Печерского и стала ЛЭДИ.
Вылуплюсь на погорелые стены второго дома улицы Ватутина, в котором утром проснулась, умылась, поела кашу и пошла смотреть в стекла бинокля. Спрошу у двадцатилетнего парня что случилось, на что получу ясный ответ «Сгорел до тла в 2011, примерно в мае. Говорили, пострадавших не было. Я не помню, мне пять лет было»
У поликлиники увижу маму. Любимую, родную, всегда прекрасную, постаревшую. Крикну «Мамочка, здравствуй. Я вернулась», а старушка посмотрит мне в пожелтевшие от время глаза и промолвит «Женщина, идите куда шли. У доченьки очи зеленые были, да и пережила я ее». И побегу на край Земли; заплачу, горько, с хлюпом, с криками и истериками, так, как никогда ранее не плакала… Это ведь мама: выкормила, выстояла у кровати, жизни научила. Возненавижу желтый цвет глаз и бинокль. Вернусь к поликлинике, пометаюсь от проулка к проулку, и снова на край Земли.
Поплачу сорок суток, пройдет еще пять лет.
Увижу тебя, подруга, которую я так возненавидела. А ты одинока в 40, без детей, без постоянной работы, без мужа, без любовника, без подруг. Все к чему ты стремилась, дорогая, люби и гордись собой! Ах, прости, ты ведь сдохнешь скоро, тебе 40, и твердила ты, что умрешь по своей воле.
Давай, вот только прокрутила я колесико в бинокле, и тебе 45. Ты жива, без детей, работы, мужа и любовника. И ничего у тебя нет, кроме съемной квартиры на Троещине, и пары колгот 20 Den.
Прошли секунды и тебе 55, ты на пружинной кровати в хрущевке, доживаешь последние минуты, если не примешь папаверин. Тебя, скажем, парализовало, или после юбилея встать не можешь, а подать некому.
Ведь ни детей, ни мужа, ни любовника. Все к чему ты стремилась. Люби и гордись собой, подруга. Люби и гордись.
«Хотя, тебе немного осталось»,- подумала, прокручивая колесико в бинокле.
Обсуждения Люби и гордись собой!