Могильный цветок

Апрель стучится белым бездорожьем,
крошится бархатом весенняя метель,
рассвет продрог до бледно-алой кожи;
я безутешен, словно снег и насторожен, как лиса,
но музыка прощает беспокойство.

Тепло фаянса, жар кофейной гущи –
мне сохранят на кромке языка
горячий мимоходный привкус солнца,
пока лоснится млечный пух с седин зимы,
и жемчуг сна рассыпан под ногами.

Излучистые пальцы мёртвых скверов,
перебирая ветви, лад за ладом,
нащупывают птичьи голоса
и залежи травы под бурым паром...

Посещаю могилу Ранрана в третий день девятого месяца.

Ты тоже видел его,
Этот узкий серп… А теперь он блестит
Над твоим могильным холмом.

Басё.

Ты взял с собою этот серп Луны,
Что так висел над нашей головою...
Там, в темноте, пусть светит он всегда,
А я поплачу тихо над тобою...

На обочине у стен одиночества,
Среди которых шел детский плач,
Я увидел холодную грудь общества
Укрывшиюся под дождливый плащ.

Прошла тоскливо забитая попутчица,
По-мостовой в облачную даль,
Шла нетороплива как пленница
Отдающая хозяину дань.

Наверно скверную боль вкусила эта дочь,
Что родня поступила с ней так брезгливо,
Что отправить ко дну в могильный дождь
Дожидаться еды и воды у прохожих сиротливо.

Один воображенья день
(поэма)

1.
Это игра. Игра из моих слов.
Ведь я поэт и мне разрешено.
Воображению - предела нет.
Мои слова, словно из снов.
Они пьянят словно вино,
Но сон - развеется в рассвет.
Я в рифме отдался мечте,
Пусть для кого-то это бред.
Мечта без действия - глупа.
Бывает, плачет, как дитя,
И нужно её чем-то успокоить
Ведь так бывает, сердце ноет.

Я показал, как я б любил,
Если б реальною была ОНА.
О, да! Это всего мои слова,
Придуманного, мною, дня.
Ласкают...

Мир мой пламенем объят,

Течет по венам сладкий яд,

Бежит по жилам всей моей вселенной,

А я бегу из сладостного плена.

Я не могу любить не умирая,

Не сгорая от огня твоей любви.

Мгновения забвения

Мне дарит сон о новой жизни

Без тебя. Любя, теряю я себя.

Дурман, туман твоя любовь,

Должна я попытаться вновь

Собраться с силами и разорвать

Объятий прочный и порочный круг.

От манящих меня рук

Уйти в холодно трезвую печаль,

Чтоб без тебя все заново начать...

I

На стыке миров у обрыва
Лежит камень, под ним могила.
На камне высечено: «Любовь».
Из-под камня сочится кровь.
Четыре мира сошлись в этом месте.
Первый мир: Поднебесье.
Второй мир: Зазеркалье -
Отраженное наше сознание.
Третий мир: под обрывом,
Там живут Жадность, Злость и Обиды.

Поднебесье – высота мироздания.
Зазеркалье – ширина понимания.
Под обрывом – глубина осознания.
Четвертый мир: Запредельность -
Заоблачная цельность
За пределами понимания,
За пределами сознания...

Сквозь цепи сонных облаков
скользит, фуникулёром, лето,
а позади, плетётся ветер,
с горячей пылью на зубах,
смешав загар и свежий пот
полуденного света,
в ладошках воровато-худосочных.
Вдоль оспенной обочины –
вал придорожных тополей
скрепляя сухость рощ, полей,
рассеивает пепел
беглых кровель,
и обронив зёлёный пар,
волом вздыхает, он устал
опорой быть пространству встречных глаз.
Травы стихийный перепляс,
где шум воды, как грязь, увяз,
щекочет, стружкой, грузный банный воздух...

Звучи в миру, правдивая строка,
Не прекращай стремительного бега.
Мы листья павшие. Мы старше сорока.
Нас неминуемо покроет саван снега.

Нам с каждым часом ближе смертный час,
И непростительна теперь безпечность.
Немного уж осталось дней для нас
До отправленья в роковую Вечность.

Уже растут древа, из коих гроб
Для наших тел могильщики сколотят.
В наивной юности грешили мы взахлёб,
Но старость угашает похоть плоти.

Взывает к небу прежняя вина,
И совести спасительны страданья...

Серебристою луною
светит темный небосвод;
все секунды за спиною
уложились в целый год.
я иду к твоей могилке...
тополей гудят столбы,
звезды в небе, как опилки,
от распиленной судьбы...
ты не ждешь меня, как прежде
вечерами у окна..
сердце бритвой острой режет -
ты в кого-то влюблена...
..этот кто-то одинокий,
у меня тебя забрал,
уложил в подвал глубокий
и крестом могильным встал...

Словно вскрытая рана
прорывается
голубовато-серая кровь зимы
из-под сна заливных облаков.
Скрипка снега играет
двадцать четвёртый каприс Паганини.
Ветер застрял в ветвях
росписью по керамике.
Швейцары дорожных столбов
приоткрывают глаза,
анонсируя рыхлой суглинок ночи, где иней,
как лиманные лечебные грязи,
оцепляет больное сердце.
Аорта неба
качает холодный воздух.
Снег перевязывает буро-чёрные язвы
травы; на больное место
ложится кошка. Тоскливо.
Уютно поздно. Порознь со всем...