И арбуза нарежем ломтей

Подниматься из омута
Чтобы лопнуть на солнце
Кровавыми брызгами
Розовым пузырем
Древний глаз расколот
И тлеет щелью
Трещиной бездны
Обухом тайны
В недрах слепящего солнца.

2. Ветер

Пространство вразнос
Утро пора трепать
Расталкивая полотна
В стороны света.
Парус надут
Отколовшись куском
Черепицы
С исцарапанного небосвода
Ломтями развален сосуд
Дымного неба.

3. Ночь (дом)

Тени плетут мосты
Протягивая на ладони
В ночь упругий трамплин.
Чаинки...

Я умру в тот месяц, что звучит на «БыР»,
Износивши сердце своё до дыр,
Доносив, но не опозорив мундир.
Над могилою скажет мой командир:

-Он старался не делать людям зла,
Дать им ломти надежды, любви, тепла.
Не во всём был прав и не всё сумел.
Жил порою не так, как мечтал-хотел.
Он исправно служил. Он не помнил зла.
Будет память о нём в наших душах светла.

На тарелке свинья в форме сала лежала,
Колбаса там о чём-то себе возбухала,
Не поняв шутки свежей котлеты с телёнка,
Крайней вышла опять, как всегда, самогонка,
По причине повышенной градусной меры,
Так решили присяжные судьи – консервы –
Пучеглазые кильки в сиропе…

Недовольная местом под солнцем закуска,
Всех бранила ни чистом разматерном русском:
Помидоры горели щеками от срама,
Что не в центре стола их поставила дама;
При поддержке ломтей огуречной нарезки
Перец...

К полудню подошёл Иосиф,
На их дары свой взгляд скосил,
Пересчитал прибывших в гости
И о здоровье расспросил:

«Здоров ли ваш родитель-старец,
Что в тайны мира посвящён?
Немного лет ему осталось
Прожить и жив ли он ещё?»

Его уверили братишки,
Что их отец здоров и жив,
Поклоны били, даже слишком,
Ладони на груди сложив.

Чуть в стороне держался младший
Брат деспота Вениамин.
Узрел мальчишку возжелавший
Его увидеть господин.

Любовь немедленно вскипела
В груди Иосифа, затем...

…Для египтян считалось мерзость
И унизительно притом
Душистый хлеб ломтями резать
С евреем за одним столом.

Причиной розни допотопной
Был склад ума, их экслибрис.
Не стал бы я всю мерзость скопом
Валить на антисемитизм….

…В прожилках розовое сало
Неся еврею мимо рта,
Так мало в жизни понимала
Египетская темнота.

Евреи снобов доставали,
Претил тем запах чеснока.
Но остроумнее едва ли
В столовой встретишь чувака.

С рубля про две копейки сдачи
Он станет спрашивать всерьёз...

Лекарства заедал таблетками –
уж если болен, то всерьёз.

А за окном качали ветками
скелеты белые берёз.

Вконец завравшимся синоптикам,
похоже, нечего сказать.

Ноябрьской улицы паноптикум
людей оставил замерзать.

У экспонатов – лица ватные,
и все покроены под «…мать!»,
и что-то менее приятное –
такого лучше не писать.

Машины грязными колёсами
ломтями режут липкий снег,
и мечен брызгами белёсыми
и снегом каждый человек.

Ещё не раз вы маму вспомните
российских...

Колдовская ночь
Душу в клочь!
Сердцу – невмочь.
Разорвано в рвань.
Страх. Див. Длань.
В горле гарь –
Пустыни угар.
Мороз, жилы, врез.
Брызнула в очи Ночь.
Душа. Кровь. Топь.
Ночь – белый холодный хрусталь.
Усталостью проступила сталь.
Вселенский беззвучный звон…
Немоты смысл сгущён –
Кровью всей объяснён.
Вопль и крест.
Ров и свод.
То ли к смерти,
То ли к жизни приговор.
Знак и лик.
Под камень иль в лёт.
Крылом жжёт.
Высшим сбило с ног.
Чудотворен снега ток.
Воля.
Бог...

Тучи встали. Замерла природа.
Солнце серебрит их и лелеет.
Ветер стих, и в пламени похода
каждая туча парусами реет.

Солнце, в землю бросив якоря,
холод осени нам снова нагоняет,
день окончен, прожит снова зря,
медленно, как солнце, догорает.

Не печалься о былой любви,
во страстях ты не ищи ответа,
ведь любовь, как свет, а страсти – ветры,
прямо погляди, и вновь живи.

Чувства смертны, как сама природа,
как деревья, травы и цветы.
Догорают в пламне небосвода,
провожаешь их...

Отгородились городом
От мира и природы,
Мы спрятались за стенами
Домов – от злой погоды;
Отрезаны от целого
Ломтем сухого камня.
И до каленья белого
Блюдем честь Православья.

В поход крестовый шпилями
Уходят в небо крыши;
Бетонное растение
Ветвится, лезет выше...
А в нем душа запрятана,
Как килька в ржавой банке:
Уставшая, стоваттная,
И ватка с йодом в ранке.

Белеют по лощинам кости.
Гуляют по полям дымы.
Блистает солнце на погосте
с ручьями вышедшей зимы.

В сырых оврагах – ломти снега.
Капель с землёю говорит.
Земля дымится – коржи хлеба,
в печи который подгорит.

Всё веет жизнью свежей, новой.
Уходит навсегда тоска.
Чу, радость замычит коровой,
жующей сено у леска.

Стрижи игривые - в полёте,
всем обещают долго жить.
И даже пуля на излёте
не может, вялая, убить.


22 апреля 2011 г.
С-Петербург