Его плесени

Ни края в любви, и ни берега.
Свободный мой,
равный мне,
знай:
Где вера в людей –
робеспьерика,
Там форма надежды –
война.
Ундинная дивная песенка –
День первый, экзальтов клад.
Седмица – не сырна,
не плесенна,
Разломится пополам.


***

Не родственна ни одному ребру –
Смутившая любовный невод,
К доверчивой взываю Еве,
И яблока не надкушу.
О, Брут,
Мне в каждом – ты,
тревожный тыл ли, друг,
Великий прочерк – невозможный.

Любовь...

Он вырвал с мясом боль и ночь,
разбив стекло рассвета,
он окунулся с головой
в кипящий жар души;
но ночь, как вошь, как шлюхи стон
в постели разогретой,
смеётся грязной тряпкой губ,
и тяжестью лежит
на срезе мутного зрачка,
на петлях ржавых шрамов,
где пустотой плюёт свеча
в глухой подвал рассвета,
где небо, бросив ляжки туч
на свой холодный мрамор,
достало солнца мятый луч,
и написало смерть.
Но из щелей червивых стен,
из всех продрогших окон,
течёт душа, как рожь, как...

Зло порождает зло,
Зависть кончается пыткой,
И жизнь твоя, как бы была
Вся изначально - ошибкой.

А мы вгрызались
в добро делами,
Рвали нервы
под норд - ветрами,
Пешком по свету,
авто нам боком,
И бой аккордов
по сердцу током.

Краюху хлеба
на всех делили,
И не копили,
а просто жили,
В счастливой сцепке
великой дружбы,
Для жизни значит,
не ради службы.

Тебя же жаба
доедала,
И плесень тело
покрывала,
Глаза поблекли
и свет не мил,
Но ты судьбу свою
сам кроил...

В глазах находит отклик скрип курсора,
скучнее свет, обветренней лицо,
за склокой губ – опрелый первый холод,
на шторах – осени шафрановый рассол.
Мурлычет блюз из стареньких колонок,
стрекочет вальс блошиного дождя,
душа кричит из-под сырых пелёнок
опавших листьев, и стихает, громоздя
на плечи ночи пьяную молитву,
слух обмакнув в утешный лай дворняг;
луна играет оспой желтоликой;
бездвижней плоть, дождливей встречный взгляд.
Уходит время, остаётся пыль и плесень,
уходит страх, или...

На чердаке заброшенного дома,
У треснувшей уже печной трубы,
Себе жилье устроила ворона,
Еще с осенней золотой поры.

Все под рукой, не дует и не мочит,
И мусорные баки за углом,
И там есть все, чего душа захочет,
Хвосты селедки, с плесенью батон

Бывает попадает даже мясо,
Такое уж воронье ремесло,
Нашла конечно далеко не сразу...
С жильем вороне просто повезло!

И вот однажды вечером холодным,
Борясь с ополоумевшей пургой,
Кляня мороз и зимнюю погоду,
Летит...

Аромат остывшего чая.
Натюрморт из грязной посуды.
За окном – дождливо. Скучаю.
На столе записка: “Целую”.

Сонный взгляд высыхает олифой.
Ртуть зеркал отливается в нежить.
Наслаждаюсь будничной рифмой,
чтобы сдохнуть от скуки нежной.

Неба ткань листопадом пылится,
прорываясь подкладкой снежной.
Набивается скупость мысли,
словно время для размышлений.

Отплывает туман ржавой баржой.
Передержанный воздух, как плесень.
За стеклом – промозгло. Не важно.
На столе записка...

Как капуста в бочке скислись дни,
Проживание с ожиданием.
Те же в этой млечности огни,
Радость отошла без опоздания.

Жизнь покрыта плесенью тоски,
Размочалена и выжата сполна.
И со скрипом половой доски
От большой нужды страдания полна.

Честность, то не грех, но безпросвет
С выжимками совести, другим назло.
Вот порок, которому запрет,
Нормой стал, а значит мне не повезло.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013

Темница сырая, холод и мрак,
В углу паутина и плесень.
Вдали, за стеной, вой голодных собак.
Этот мир казематов мне тесен.

Недолго уже - до утра подождать,
А дальше - прыжок в неизвестность.
Всю ночь напролет жизнь свою вспоминать.
Впереди пустота и безвестность.

Мне сон не идет, горит все внутри
Пылающим огненным жаром.
Осталось мне жить только лишь до зари.
Кто бы вырвал меня из кошмара.

Утро. Отсчет на минуты идет,
Секунды, как воздух, вдыхаю.
Вот и все. Мне пора...

У карателей сбит вертолет,
Но радоваться нечему.
Здоровый был народ,
Теперь стали плесенью.
Им бы трудиться
На благо отчизны,
А превратились
В издержки фашизма.
Могли бы жить в дружбе москаль и хохол.
Больно за всех, кто на бойню пошел.

Н.В.Невесенко

Небо плесенью укрыло,
мысли словно покрывало,
а вселенная застыла...
Сколько не живи - все мало.

Вроде, смерь - простое дело,
засосало как в трясину,
и куда то все пропало,
и не ломит больше спину.

В этом мареве бледнеют,
будни серые как мыши,
и душа заиндевеет,
крика смерти не услышу.

Мы живем как в том тумане,
ожидая час расплаты,
всех ушедших,что не с нами,
вспоминаем лишь по датам.