Черная белизна на портрете

Нет, я конечно не волшебник.

Мой инструмент и мой кумир,

Не чаша, череп, или требник,

А шар хрустальный - палантир



И в нём отважно отвергая

Гербы, девизы, имена,

Я постепенно прозреваю

Совсем иные времена.



Над замком лунный свет струится.

Плывёт над миром без границ.

И отражается в бойницах,

Как бы на дне пустых глазниц.



Опущен мост, врата открыты,

И в лунном свете виден мне,

Людьми и вечностью забытый,

Прекрасный рыцарь на коне...

На землю опускается туман
Взошла луна, проснулись силы тьмы
Они затеяли обман
Стирая ритм тишины
И в водоемах и в лесах
В горах, пустынях и степях
Они в пространстве и в земле
Летают даже в небесах
Приходят они в страшном сне
Все разрушая в пух и прах
Они красивы и умны
Они коварны и страшны
В глазах у них горит огонь
И замысел их очень злой
Он в черной комнате сидит
Он маг, колдун, он чародей
Он к Дьяволу во тьму спешит
Не видя мир и всех людей
Контракт со злом он подписал...

Очень давно были пролиты последние капли дождя.
Над муравьем и рептилией — небо сгорает.
Фрукты красят свой рот, сочные губы свои.
Поры земли отворяются медленно,
И рядом с водою, медленно каплющей по слогам,
Огромное смотрит растение — прямо солнцу в глаза.
Кто это навзничь лежит на раскаленном песке,
Листья олив серебристых мглою окуривая?
Это в его ушах кузнечики греются,
И на его груди муравьи надрываются,
И рептилии пресмыкаются в его растительности подмышек,
И над водорослями...

за пределом свето-тени
- белизна...
мир божественной свирели
мир божественного сна

Заснул, ну ты и соня, груш и слив ветки, склонились, отцвели уж давно и сине-красно-жёлтые плоды, стучат в окна, протяни руку, тут же и яблонь аромат, у входа виноград, оплёл беседку, заснул, никто не опишет и пижмы цвет и цикория синь не сотрут в памяти, да аминь, якова поступь, сантьяго, не сбылось, не свершилось, белизна стен, укрытая двадцатилетним камышом крыша, на серо-коричневом зеленый мох, оум, крик пролетевшей птицы, ангела, его духа, капли слёз и нехватка воздуха, одышка под откос...

Я печь Освенцимского крематория,
Я жру людскую плоть: видать так надо?
И застилаю окружающую территорию
Густым и черным дымом, тошнотворным смрадом.

Я ем замученных, расстрелянных, удушенных,
И обессилевших от голода, живых детей,
И днем и ночью мое чрево равнодушное
Готово в дым и пепел превращать людей.

Мой голос - крики заживо сжигаемых,
Шипение горящих тел, их треск,
Лязг ржавых створок, часто открываемых,
Гул пламени, отбрасывающего злобный блеск.

Из кирпичей я грязно...

Краеугольных камней много, а я думал один,
идя по берегу океана, отбрасывал их в стороны,
ясеневой тросточкой, искал гальку, нет, наверно
сегодня не найти, у грани, файв о клок, ти, с жасм-
ином, вода и суша, суши, сна сон, состоявшийся
вдвойне, он, (два в одном), тебе и мне, а что оста-
ётся? смотреть и участвовать, затаив дыхание, пе-
рвой, последней, любви придыхание, к небу, би-
рюза, на белом мраморе или наоборот, а собст-
венно, кто разберёт, маршрута маршрут, траек-
тория пути...

В лунном свете
Со звезд мы сошли
И едва коснулись Земли,
Как тоской заструились.
Форма сковывает пределы любви,
Мир количеств топит духа огни!
Да, израненные и отравленные,
Но не стравленные меж собой,
Пусть оставленные судьбой
И висящие над обрывом,
Но держащиеся за воздух
И не сброшенные душой,
Мы, раскачиваясь над Бездной,
Пьяные от Любви,
Ищем дорогу Домой!
Лимит вышел, контракт завершен,
Карман кармы пуст – долг погашен,
На устах – смерти вкус – в Жизнь рожденья...

Возрожденью – рожденью в Свет –
Предшествует смерть.
Духа кровь ты испей,
Мимо уст не пролей
И порви цепи времени!
Холст иллюзий сожги,
Краски все в белизне раствори –
Отрешись, отслоись, но шагни –
За круг Времени!
Счет потерь утопи
В океане отыгравших страстей!
Разбегись и прорвись –
За пределы линейности!
Спазм тоски поцелуем любви раствори,
Не мечись, не несись и не стой –
Внутрь себя пой!
Вдохновенью жертвы неси!
Через Душу войдешь в Высь,
Переживая истину, не исследуя...

В снегу июньская сирень,
нашествие налипших комьев,
в ветвях, рассерженных притворно,
под солнцем сохнущий Эдем.
Смешалось бытие двора,
трава сгибается под ношей,
четвероногий мир затих,
и в мокрой обуви прохожий
на лицах горожан смущенных
находит новые черты.
Дышать бы так, под облаками,
слоняясь по сырым следам,
и чувствовать – капель стекает
вдоль позвоночного столба.
А если не каприз случайный
природы знак? И неспроста
таинственные шлет посланья
мистическая красота...