Вадимова книга

А он мне всё с лезвиями немецкими докучал, которые ему дочь из Неметчины присылала, всё купить их предлагал. Я не покупал, а он злобился. А я тако мыслил: а ну, как дед Пердед помрёт, и, грешным делом, зачнёт призраком бестелесным вверх и вниз по лестнице нашей крутой горькими ночами бродить, и лезвиями угрожать? И чревовещать загробным гласом, с утробными подвываниями " - Возьми лезвия, ирод!"

А тут, в моём сне, как раз и несут к нам в дом его домовину. И вот, начинаю мыслить: а как они гроб развернут на нашей немецкой филистерской лестнице-то? ведь тесно. Яко же здесь на чужбине нам, русским людям, ни развернуться, ни пёрднуть и ни вздохнуть, ни помереть по людски не можно.

А далее мне снится мой прежний начальник из града Балашова, Самсон. И он, будто бы, стал уже суровым схимонахом, и приемлет заново меня в монастырску службу. И пишу я ему бумажки всячески, челобитны, окаянны, покаянны и зело конструктивны.

Вот он принял обратно грешного мя в свой монастырь, и выхожу я, с ликующим воплем, на волю. Глядь, а кругом не град Балашов, а самый, что ни на есть, град Мурманск! всё утонуло в сугробах, и мороз стоит лютый! Насупротив мя строение, над входом в кое начертано: "Городские бани", и адский пар оттель повсеместно прёт и клубится. А я грабастаю горстями снег, и ем его, и не могу им насытиться, и восклицаю неистово: "Так вот он каков, вкус Мурманска!".

Но вдруг проснулся я в Калике, а вокруг, как обычно, немецкие дома в виде гробиков, уныние, тлен и зловоние. И вопию в пустоту: " - За што?!"

И глас из пустоты ответствует мне: " - Человеку, который истинно пуст пред лицем пустоты, она дает мудрость и знание и радость; а озабоченному бытием дает заботу собирать и копить иллюзии, чтобы в миг смерти излить всё накопленное обратно в пустоту. И это – суета и томление духа.