«Терпеть, надо терпеть» - надпись на камне. « Жизнь, любовь, надежда… это, когда просто веришь, что тебя не предадут». Мария Мурашова. Из романа «Она написала жизнь» - там же. Портрет молодой женщины в гимнастёрке. Глаза печальные. Под подбородком сложенные холмиком ладони. Внизу на камне несколько живых гвоздичек. Всё. Больше ничего.
Мертвые не врут. Катарсис есть очищение. По Фрейду очищение исцеляет. Русский народ издревле, задолго до Фрейда и Кьеркегора разработал свою практику исцеления – через воспоминание о прошлом. Русские кладбища – центры народной психотерапии и психоанализа. Любовь-повторение ненавязчиво теснит любовь-воспоминание. До Фрейда врачуют по Фрейду. И если мы об этом прежде не говорили, то это совсем не значит, что этого не существовало. В есенинских «Ключах Марии» русский мужик, утираясь ото сна размашистым полотенцем, «немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов». Несказанное. Через орнаментику тельного и постельного белья крестьянин невольно вспоминает предков. Перенесенная на современные места упокоения русская орнаментика своими крестами, цветами и деревьями «оживляет» родительские образы. Как в прустовском сочетании Непосредственного Ощущения и Далекого Воспоминания. «Оживление» есть суггестивность. Камни с песочницей, очерченные узорчатой металлической оградкой, как украшенные традиционной вышивкой крестьянские простыни, наволочки, полотенца. Нередко надгробия еще и шлифуются до блеска. Ведь это не только «полотенца», но и «вода» – символ очищения и крещение во имя нового дня. Вода – символ будущего. В узнавании прошлого тайным помыслом русский народ испрашивает Божьего, родительского благословения на будущий день. В камне, как в воде, отражаются лица родителей. Переработанная в народном сознании древняя традиция фаюмского портрета приобщается к интересам русской традиции – одновременно с цветочным узорочьем, перенесенным на могилку, на современном надгробии пишут прижизненный портрет. Тем же приобщениям служат и придорожные кресты-кенотафы, и траурные венки с искусственными цветами вдоль дорог, т.е. поставленные не там, где человек погребен, а на символическом (фактическом) месте его гибели, кончины. С одной стороны, придорожный крестик – зримое проявление воспоминания о прошлом, с другой, исполняет охранительную функцию. Двойственность, замкнутая Несказанным. Милые мертвые не могут быть бездомными. Милая Франция. Умолчание – часть Несказанного. Искусно пользуемся умолчанием. Русская народная тайна. Как в эпитафии у Дмитриева: «Осталось: выехал в Ростов». О ней все хорошо осведомлены, но её скрывают, подобно чаше Грааля. Искупительная кровь есть наша душа. Ситуация абсурда. После абсурда начинается движение. Динамика в русской статике. Илья Муромец расшевелил-таки 12 святорусских богатырей. Интересно мы живём: ситуация абсурда - родная наша стихия. Создаём и живём. Чувствуем в ней себя в своей тарелке. Ах да, не принято говорить вслух. Принцип умолчания. Хотя самое тайна и есть повторение. Воспоминание держит нас в нашей сущности. Снова двойственность. Сон приобщается эпитафией.
1907-1984 Тише сосны. Не шумите.
Не будите маму.
Под черным траурным крестом
Спит мамуля крепким сном.
Намеки и олицетворения. На самом деле, деревянные кресты на кладбищах вовсе не черные. Традиционное умолчание: если траурный, значит, черный. А крепкий сон то же, что и вечный. Части вместо целого. Фрейд различал три вида взаимоотношений между элементами сновидения и их действительным значением. Четвертый – символика снов…
Во сне организм настраивается на умирание. После - на просыпание. Стараясь выжить, человеческий организм сам себя обманывает. Пытается разбудить область мозга, которая вне берегов потока сознания. Область Несказанного. В ней более пяти чувств. Вообще, интересно, с одной стороны, организм настраивается на умирание, с другой, старается выжить! То, что респонденты описывают « В жизни после жизни» Раймонда Моуди – клинический самообман. Темный тоннель. В конце яркий свет. Воспоминание о прошлом. Каждый это испытывал. При рождении. Забыл потом. И смерти белизна, и алое рожденье – едино суть. В экстремальной ситуации все прокручивается как бы назад. События мелькают перед глазами. До человеческого эмбриона, до соития. Организм скручивается до размеров материнской клетки, готовой к новому путешествию. Жизнь как бы прячется в этой клетке. Змей, как прежде, жалит человека в пяту. Неуязвима во мне только моя пята. И здесь то же самое: в одном случае, испытывали при рождении, в другом, готовы к рождению. Эти ощущения из воспоминания о прошлом. Трудно все время ощущать одно и то же. Не отвлекаться. Человек существует в ограниченном пространстве. Магический круг – напоминание об ограничении. ОВТ – специфически особое состояние человека [ ОВТ- опыт вне тела. – А.С. ]. В толк не возьму: почему небо – твердь? Земля, понятно, она твердая. А небо? Потом дошло. Небо, как твердь. Бездонная пропасть. Непроницаемо для нашего глаза. Значит, как твердь. Все, что непроницаемо для пяти чувств, то как твердь. В нашем случае потолок, как небо. После «тоннеля» новорожденный встречает свет, а затем потолок, стены. Ограниченное пространство, какое он ощущал в утробе матери. Если бы всякий, только что родившийся младенец, сразу мог обладать острым зрением, то оглядев реальную небесную бездну, он бы непременно должен был сойти с ума. Не сходит. Потому что бездна – поток. У новорожденного уже есть некий дородовый опыт потока сознания. Бог научил человека защищаться. Иисус не имел дома на земле. Дом – защита, собственность. Иисус не имел ни дома, ни собственности. Христос родился от Слова и Слово было у Бога. Иисус пришел восстановить справедливость. А справедливость и законность разве не одно и то же? На земле нельзя быть свободным. Софокл, вроде, при встрече с Крезом сказал, что нельзя назвать человека счастливым, пока он не умрёт. Ну да, лучший друг тот, кто уже умер. До тех пор, пока не преодолен первородный грех. Изначальная твердь неба и земли образует два берега потока сознания – над и под. В единстве – двойственность. Всегда есть выбор. Двойственность замыкается Несказанным…
Мертвые не врут. Катарсис есть очищение. По Фрейду очищение исцеляет. Русский народ издревле, задолго до Фрейда и Кьеркегора разработал свою практику исцеления – через воспоминание о прошлом. Русские кладбища – центры народной психотерапии и психоанализа. Любовь-повторение ненавязчиво теснит любовь-воспоминание. До Фрейда врачуют по Фрейду. И если мы об этом прежде не говорили, то это совсем не значит, что этого не существовало. В есенинских «Ключах Марии» русский мужик, утираясь ото сна размашистым полотенцем, «немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов». Несказанное. Через орнаментику тельного и постельного белья крестьянин невольно вспоминает предков. Перенесенная на современные места упокоения русская орнаментика своими крестами, цветами и деревьями «оживляет» родительские образы. Как в прустовском сочетании Непосредственного Ощущения и Далекого Воспоминания. «Оживление» есть суггестивность. Камни с песочницей, очерченные узорчатой металлической оградкой, как украшенные традиционной вышивкой крестьянские простыни, наволочки, полотенца. Нередко надгробия еще и шлифуются до блеска. Ведь это не только «полотенца», но и «вода» – символ очищения и крещение во имя нового дня. Вода – символ будущего. В узнавании прошлого тайным помыслом русский народ испрашивает Божьего, родительского благословения на будущий день. В камне, как в воде, отражаются лица родителей. Переработанная в народном сознании древняя традиция фаюмского портрета приобщается к интересам русской традиции – одновременно с цветочным узорочьем, перенесенным на могилку, на современном надгробии пишут прижизненный портрет. Тем же приобщениям служат и придорожные кресты-кенотафы, и траурные венки с искусственными цветами вдоль дорог, т.е. поставленные не там, где человек погребен, а на символическом (фактическом) месте его гибели, кончины. С одной стороны, придорожный крестик – зримое проявление воспоминания о прошлом, с другой, исполняет охранительную функцию. Двойственность, замкнутая Несказанным. Милые мертвые не могут быть бездомными. Милая Франция. Умолчание – часть Несказанного. Искусно пользуемся умолчанием. Русская народная тайна. Как в эпитафии у Дмитриева: «Осталось: выехал в Ростов». О ней все хорошо осведомлены, но её скрывают, подобно чаше Грааля. Искупительная кровь есть наша душа. Ситуация абсурда. После абсурда начинается движение. Динамика в русской статике. Илья Муромец расшевелил-таки 12 святорусских богатырей. Интересно мы живём: ситуация абсурда - родная наша стихия. Создаём и живём. Чувствуем в ней себя в своей тарелке. Ах да, не принято говорить вслух. Принцип умолчания. Хотя самое тайна и есть повторение. Воспоминание держит нас в нашей сущности. Снова двойственность. Сон приобщается эпитафией.
1907-1984 Тише сосны. Не шумите.
Не будите маму.
Под черным траурным крестом
Спит мамуля крепким сном.
Намеки и олицетворения. На самом деле, деревянные кресты на кладбищах вовсе не черные. Традиционное умолчание: если траурный, значит, черный. А крепкий сон то же, что и вечный. Части вместо целого. Фрейд различал три вида взаимоотношений между элементами сновидения и их действительным значением. Четвертый – символика снов…
Во сне организм настраивается на умирание. После - на просыпание. Стараясь выжить, человеческий организм сам себя обманывает. Пытается разбудить область мозга, которая вне берегов потока сознания. Область Несказанного. В ней более пяти чувств. Вообще, интересно, с одной стороны, организм настраивается на умирание, с другой, старается выжить! То, что респонденты описывают « В жизни после жизни» Раймонда Моуди – клинический самообман. Темный тоннель. В конце яркий свет. Воспоминание о прошлом. Каждый это испытывал. При рождении. Забыл потом. И смерти белизна, и алое рожденье – едино суть. В экстремальной ситуации все прокручивается как бы назад. События мелькают перед глазами. До человеческого эмбриона, до соития. Организм скручивается до размеров материнской клетки, готовой к новому путешествию. Жизнь как бы прячется в этой клетке. Змей, как прежде, жалит человека в пяту. Неуязвима во мне только моя пята. И здесь то же самое: в одном случае, испытывали при рождении, в другом, готовы к рождению. Эти ощущения из воспоминания о прошлом. Трудно все время ощущать одно и то же. Не отвлекаться. Человек существует в ограниченном пространстве. Магический круг – напоминание об ограничении. ОВТ – специфически особое состояние человека [ ОВТ- опыт вне тела. – А.С. ]. В толк не возьму: почему небо – твердь? Земля, понятно, она твердая. А небо? Потом дошло. Небо, как твердь. Бездонная пропасть. Непроницаемо для нашего глаза. Значит, как твердь. Все, что непроницаемо для пяти чувств, то как твердь. В нашем случае потолок, как небо. После «тоннеля» новорожденный встречает свет, а затем потолок, стены. Ограниченное пространство, какое он ощущал в утробе матери. Если бы всякий, только что родившийся младенец, сразу мог обладать острым зрением, то оглядев реальную небесную бездну, он бы непременно должен был сойти с ума. Не сходит. Потому что бездна – поток. У новорожденного уже есть некий дородовый опыт потока сознания. Бог научил человека защищаться. Иисус не имел дома на земле. Дом – защита, собственность. Иисус не имел ни дома, ни собственности. Христос родился от Слова и Слово было у Бога. Иисус пришел восстановить справедливость. А справедливость и законность разве не одно и то же? На земле нельзя быть свободным. Софокл, вроде, при встрече с Крезом сказал, что нельзя назвать человека счастливым, пока он не умрёт. Ну да, лучший друг тот, кто уже умер. До тех пор, пока не преодолен первородный грех. Изначальная твердь неба и земли образует два берега потока сознания – над и под. В единстве – двойственность. Всегда есть выбор. Двойственность замыкается Несказанным…
Обсуждения Поток сознания