Шелуха

Что мы можем, что желаем,
Кто мы есть, какими будем?
Испокон вопросы эти
Задавали себе люди.
Испокон, а, значит, вечно,
Счастье в мир нести старались.
Но по разному, конечно,
Это счастье представляли.

Уходили миллиарды,
В тьму, откуда нет возврата,
Рядом с истиной блуждали,
Все блуждали где-то рядом.
Мысль пытливая горела,
На кострах и столбах пыток,
В храмах душных еле тлела,
И тупела, ставши сытой.

Но труды тех, кто шел раньше
Не пропали в тьме бесследно.
Ведь разрыв...

Выключу слух, выключу зрение,
Выключу разум, но не умру.
Мыслью в себе время течение,
Остановив, в нём я замру.

Небо замрёт вместе со мною,
Я тишины, кокон одел.
Слов громких звуком, их шелухою,
Мир этот шумный мне надоел.

Кто написал жизни сценарий,
Кто управляет миром и мной?
Жизнь разбавляя болью страданий,
Он управляет нашей судьбой.

Там где есть люди, смех и рыдания.
Там где есть люди, шум, суета,
Драка за деньги, власть и признание,
Там где есть люди, слов пустота...

Риса, меньше ни стало, бумаги, что ты, дала,
императрице, сижу, записываю сказки, о ме-
ханической птице, (о синичке, не соловей, си-
дящей в клетке, среди ветвей (поёт песни, и
раздаёт, всем, кому попало, клички, как по-
пугай, на выбор), «прибрал палаты, зеркала
не разбил?» вяло рассматриваю сидя у окна,
звёзды, мир, тот, что рядом, путешествую,
нисходя с места, и провожаю, взглядом, вра-
гов, которых проносят, около, дворцов, без
оков, ни потому, что, а потому что мертвы,
а...

Стоит ли одно стихотворение
одиннадцатидневного чистилища?
Но ведь функция времени – очищение шелухи.
Я знал, это всегда жило во мне,
просто когда-то вы этого не прочли
за кисло-лимонными газетными вырезками
наших бесед, наших обид,
жило подземным ключом,
старым документальным кадром мертвого сада,
просто вы этого когда-то не разглядели
за чёрной ширмой ресниц и ледяными губами,
ледяными от слов, брошенных вскользь,
в кротовые норы заполненных пауз.
Стоит ли одно стихотворение...

Кто-то яйца бил на пасху,
Кто орехи...на плаву
По теченью апробаций
Отпуская шелуху..

Зачерпнув подолом пену
Штормовых ветров волны,
Слов решали теорему--
Для чего они нужны?

Бились, бились и разбились,
В омут маленького "я"
Мы сознаньем углубились,
На поверхность выводя

Тот один ответ, который
Бьётся вытащить Пегас--
Кто ты? Кем МЫ в мире новом?
Или в старом ты увяз,

Опускаясь вовлеченьем,
Испугавшись новизны...
..Выполаскивали зренье,
И мышления мозги.

Бились яйца...

Зина, ……..не бросила на съеденье волку,
мало толку в словесной шелухе, авитаминоз
причина, понять не просто и морщины
ума нам не прибавят, нет, а напряжение на
лбу, своди ты брови на беду и не испытывая
боли, понять не трудно и "уволя", сознание
во злобе жить и нечего и нам тужить

По ломаной мучительной спирали
поэзия приходит в край листа.

Но не за тем — чтоб ею вытирали
свои округло-важные
места.


Не шутовство.
Не урна на причале, куда идут остатки
пикника...

Она нас — через слезы причащает…
Она нас продолжает. На века.


Приходит ночь. Я снова на коленях.
И — лица… лица… кадрами кино…
И мне светло. До белого каленья.
И мне темно. Мучительно темно.


На сердце снова
столько многоточий —
хоть впору акт… да вызвать понятых!…

Салонный...

ЕСТЬ ещё одна интересная тема
О силе мысли в нашей Вселенной
Эта сила правит всем в проявлении
И не оставляет ничего в неведении
2
Эта сила и есть один из атрибутов Бога
И даже каждому атому открыта открыта дорога
Дорога для осознания самое себя
И задача пройти её всех любя
3
Любовь -это также Закон Вселенной
Который люди свели к постели семейной
Но как известно незнание закона
Не оградит никого не взирая на стоны
4
Он впечатан в каждый ген нашего организма
И это...

Детство золотое, воспоминания
Мать пшеницу получила
На трудодни, сушить рассыпала.
А дети, я и сестра играли
Во дворе, ей пять лет три

Года мне, нашли пшеницу, залезли
В телегу и ей бросались, поиграли и
Уснули. Сестра пшеницу в уши натолкала
Мне и себе, она разбухла и проросла.

И из ушей торчат зелёные ростки,
Ревели в голос, в больницу увезли,
И крупные с горошину слезы градом,
По румяным личикам катились.

А позже года через три мы учудили!
Отец работал в...

Ажурный татуаж ветвей на коже зимнего альбома;
хрустальный иней инкрустацией в глухой аркаде взгляда;
рыдает скрипка; менестрель-декабрь, рефреном пьяной
вьюги, под руку с обречённой Терпсихорой, бредёт от дома к дому,
свой стекловидный гарнитур дорогой шелкотканой
обернув – легато. Сквозь чёрно-белый регтайм кровель
иллюминирует скупой розарий солнца, или луны виньетка тянет
убогим светом, преломлённым шелухой
обсыпавшихся фресок, и ветер в окнах тает,
словно валькирий изваянья...