Истины, которые можно назвать благородными

Коротко говоря, пять групп привязанностей есть страдание.

Это Благородная Истина о Страдании: Таковы были видение, понимание, мудрость, свет и знание вещей, о которых я не слышал прежде. Эта Благородная Истина должна быть полностью постигнута через понимание страдания: Таковы были видение, понимание, мудрость, свет и знание вещей, о которых я не слышал прежде. Эта Благородная Истина полностью постигнута через полное понимание страдания: Таковы были видение, понимание, мудрость, свет и знание вещей, о которых я не слышал прежде.

[Samyutta Nikaya, LVI, 11]

Первая Благородная Истина и ее три аспекта следующие: «Существует страдание, dukkha. Dukkha должна быть понята. Dukkha была понята».

Это весьма искусное наставление, так как оно выражено простой формулой, которую легко запомнить, и в то же время, оно применимо ко всему, что вы можете пережить или сделать, или помыслить в настоящем, прошлом или будущем.

Страдание или дуккха — это то, что нас всех объединяет. Страдают все и повсюду. Люди страдали в прошлом, в древней 14 Первая Благородная Истина Первая Благородная Истина 15 Индии; они страдают в современной Великобритании; и в будущем люди тоже будут страдать... Что у нас общего с королевой Елизаветой? — Мы страдаем. Что у нас общего с бродягой с Чаринг-Кросс? — Страдание. Оно охватывает все слои общества, начиная от самых привилегированных людей и заканчивая самыми нуждающимися и обездоленными, а также всех, кто посередине. Все и повсюду страдают. Это то, что нас связывает, то, что каждый из нас понимает.

Когда мы говорим о людских страданиях, в нас проявляется наша предрасположенность к состраданию. А когда мы говорим о своих убеждениях — о том, что думаю я, или вы думаете о политике и религии, мы можем развязать войну. Помню, около десяти лет назад в Лондоне я видел фильм. Он пытался представить русских как людей, показывая русских женщин с младенцами и русских мужчин отправляющихся вместе с детьми на пикник. Для того времени такое отношение к русским было необычным, поскольку пропаганда на западе, по большей части, делала из них или могучих чудовищ, или бессердечных, подлых людей — вы бы никогда не подумали о них как о человеческих существах.

Если вы собираетесь убивать людей, вы должны перестать воспринимать их таковыми. Вы не сможете спокойно убивать, если понимаете, что эти люди страдают точно так же, как и вы. Вы должны считать, что они бессердечные, безнравственные, ничтожные и никчемные, и что лучше будет от них избавиться. Вы должны думать, что они — зло, а избавляться от зла — это хорошо. С таким отношением, вы сможете чувствовать свою правоту, когда будете их бомбить или расстреливать. Если же вы помните о страдании, которое всех нас связывает, вы становитесь совершенно неспособными делать что-либо подобное.

Первая Благородная Истина — это не какой-то унылый метафизический постулат, утверждающий, что все есть страдание. Заметьте, что есть разница между метафизической доктриной содержащей утверждение об Абсолюте, и Благородной Истиной, которая есть тема рефлексии. Благородная Истина — это истина, которую надо рассматривать, она не абсолютна, она — не Абсолют. Именно здесь у западных людей часто возникает путаница — они понимают Благородную Истину как метафизическую истину буддизма, но она никогда не являлась этим.

Вы можете понять, что Первая Благородная Истина не абсолютна, поскольку существует Четвертая Благородная Истина — путь прекращения страдания. Вы не можете быть подвержены абсолютному страданию и при этом иметь способ его прекратить, не правда ли? Это бессмыслица. Однако найдутся люди, которые уцепятся за Первую Благородную Истину, утверждая, будто Будда учил, что все есть страдание.

Палийское слово dukkha означает «невозможность удовлетворенности» или «неспособность выдержать или противостоять чему-либо», нечто постоянно изменяющееся не может понастоящему удовлетворить нас или сделать нас счастливыми. Таков и чувственный мир, вибрирующий по своей природе. На самом деле, было бы ужасно, если бы мы были удовлетворены чувственным миром — ведь тогда бы мы ничего не искали за его пределами, мы бы просто оставались привязанными к нему. Однако когда в нас пробуждается осознание dukkha, мы начинаем искать выход и уже не находимся постоянно в ловушке чувственного сознания.

СТРАДАНИЕ И ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О «Я»

Важно рассмотреть то, как сформулирована Первая Благородная Истина. Она сформулирована очень четко: «Существует страдание», а не «Я страдаю». Психологически, такой способ рефлексии является гораздо более умелым. Обычно мы истолковываем свое страдание так: «Я действительно страдаю. Я столько страдаю, а я не хочу страдать». Наши умы обусловлены таким способом мышления.

Выражение «я страдаю» всегда передает чувство: «я тот — кто много страдает. Это мое страдание; в моей жизни было много страдания». Затем запускаются процессы, связанные с вашей личностью, вашей памятью. Вы припоминаете, что случалось с вами в детстве... и так далее.

Но заметьте, мы не утверждаем, что есть тот, кто страдает. Когда мы видим, что «существует страдание», это больше не личное страдание. Это не: «Ах, я бедняга, почему я должен столько страдать? Чем я это заслужил? Почему я должен стареть? Почему я должен переживать печаль, боль, горе и отчаяние? Это нечестно! Я не хочу этого. Я хочу всего лишь счастья и уверенности». Такой способ мыслить происходит из неведения, которое все усложняет и приводит к личностным проблемам.

Чтобы отпустить страдание, мы должны принять его в наше сознание. Но в буддийский медитации данное признание осуществляется не с позиций «я страдаю», а скорее как «присутствует страдание», так как мы не пытаемся отождествиться с проблемой, а просто признаем, что она есть. Размышлять с позиций: «Я — злой человек; меня легко рассердить; как бы мне от этого избавиться?» — это неумелый подход, поскольку он активирует все подспудные допущения о существовании личности, и тогда становится трудно видеть что-либо в перспективе.

Все становится слишком запутанным, поскольку чувство, что это «мои проблемы» или «мои мысли» очень легко вызывает в нас подавление, или осуждение, или порицание себя. Мы склонны цепляться и отождествляться, а не наблюдать и понимать явления таковыми, какие они есть. Когда вы просто признаете, что присутствует данное чувство смятения, что присутствуют данные жадность и злость — это честно отражает то, что есть в данный момент. При этом вы оставляете неявные предположения или, по крайней мере, ослабляете их.

Так что не держитесь за это как за свои личные изъяны, а рассматривайте данные состояния как непостоянные, неудовлетворительные и безличные. Продолжайте наблюдать, рассматривайте их таковыми, какие они есть. У нас есть склонность смотреть на жизнь с ощущением того, что это наши личные проблемы, и что подобное признание — это проявления прямоты и честности. Впоследствии, наша жизнь подтверждает это, так как мы продолжаем действовать исходя из этого ложного допущения. Но и сам этот способ смотреть на жизнь является непостоянным, неудовлетворительным и безличным.

«Существует страдание» — это очень четкое, точное признание того, что прямо сейчас присутствует некоторое ощущение не-счастливости. Оно может варьироваться от горя и отчаяния до легкого раздражение — dukkha не обязательно означает тяжелые страдания. Не обязательно, чтобы жизнь жестоко обошлась с вами, не обязательно проходить Освенцим или Бельзен, чтобы сказать, что существует страдание. Даже королева Елизавета могла бы сказать: «Существует страдание». Я уверен, она переживала минуты большого горя и отчаяния или, по крайней мере, мгновения раздражения.

Сфера органов чувств — это сфера чувствительности. Это означает, что вы всегда подвержены удовольствию и боли, двойственности сансары. Вы как будто заключены в нечто очень уязвимое, подбирающее все соприкосновения с этим телом и его органами чувств. Это так, как оно есть. Это есть результат рождения на свет.

ОТРИЦАНИЕ СТРАДАНИЯ

Чаще всего мы не хотим осознавать страдание, мы хотим просто избавиться от него. Когда возникает какое-либо раздражение или неудобство, непробужденный человек склонен избавляться от него или подавлять его. Можно понять, почему современное общество так увлечено поиском удовольствий и наслаждений во всем новом, волнующем или романтичном. Мы уделяем больше внимания прелестям и удовольствиям молодости, и в то же время отстраняемся от неприглядной стороны жизни — от старости, болезней, смерти, скуки, отчаяния и уныния. Когда мы оказываемся рядом с чем-то неприятным, мы стремимся уйти туда, где нам нравится. Если нам скучно, мы ищем что-нибудь интересное.

Если мы испугались, мы ищем безопасности. Поступать так — совершенно естественно. Мы связаны с этим принципом удовольствия и боли, когда одно нас притягивает, а другое — отталкивает. Поэтому, если ум не пребывает в состоянии целостности и восприимчивости, то он избирателен — он берет то, что ему нравится и старается подавить то, что ему не нравится. Большую часть нашего опыта приходится подавлять, так как многое из того, с чем мы вынуждены иметь дело, в той или иной мере неприятно.

Если возникает нечто неприятное, мы говорим: «Беги!» Если кто-то нам мешает, мы говорим: «Убей!» Эта склонность часто очевидна в действиях наших правительств... Не правда ли, становится страшно, когда задумываешься о том, какие люди стоят во главе государств, ведь они все еще очень невежественны и темны. Но это так, как оно есть. Невежественный ум настроен на истребление: «Это комар — убить его!», «Муравьи занимают помещение — залить их карбофосом!». В Лондоне есть компания под названием «Rent-o-Kil». Не знаю, связана ли она с британской мафией или чем-то в этом роде, но она специализируется на убийстве вредителей — понимайте слово «вредители» как угодно.

НРАВСТВЕННОСТЬ И СОСТРАДАНИЕ

Именно поэтому мы должны соблюдать такие правила, как «Я буду воздерживаться от намеренного убийства», потому что убивать — это наша инстинктивная природа: если что-то встало на пути — убей. Мы видим такое в животном мире. Мы и сами довольно хищные существа. Мы считаем себя цивилизованными, но наша история чрезвычайно кровава, в самом буквальном смысле. Она есть просто непрекращающаяся бойня и оправдание любой несправедливости по отношению к другим людям, не говоря уж о животных. И в основе всего этого — неведение, человеческий ум которому чужда рефлексия, велит нам уничтожать все, что встало на нашем пути.

Но используя рефлексию, мы меняем это — мы превосходим инстинктивные в своей основе, животные модели поведения. Мы не просто законопослушные марионетки общества, которые боятся убивать из-за страха наказания. Теперь мы, в самом деле, отвечаем за себя. Мы уважаем жизни других существ, даже жизни насекомых и тех, кто нам не нравится. Никто никогда не будет любить комаров или муравьев, но мы в состоянии осмыслить то, что и они имеют право на жизнь.

В этом проявляется рефлексия, это не просто реакция «Где средство от насекомых?». Мне тоже не нравились муравьи, ползающие по полу в моей комнате, и моей первой реакцией было «Где средство от насекомых?». Но далее рефлексия показывает, что хоть эти существа и донимают меня, и я предпочел бы, чтобы они исчезли, но у них есть право быть, право существовать. В этом заключается качество рефлексии человеческого ума.

То же самое относится к неприятным состояниям ума. То есть, когда вы испытываете гнев, вы не говорите: «Ну, началось — снова злюсь!», а понимаете: «присутствует гнев». Так же и со страхом: если вы начинаете рассматривать его как страх своей матери или отца, или страх собаки, или свой страх, — все это превращается в липкую паутину разных существ, в каком-то смысле связанных, в каком-то — нет, и прийти к какому-либо пониманию становится трудно. И все же, страх внутри вот этого существа и страх внутри той ободранной собаки — это одно и то же. «Присутствует страх». Только и всего. Страх, который я испытывал, ничем не отличается от страха, который испытывали другие. И именно в этом мы можем сострадать даже старой ободранной собаке.

Мы понимаем, что страх для нее ужасен так же, как и для нас. Если собаку пнуть тяжелым ботинком и вас пнуть тяжелым ботинком, ощущение боли будет одинаковым. Боль — это просто боль, холод — просто холод, злость — просто злость. Это не «моя боль», а «присутствует боль». Таков умелый способ использовать мышление, помогающий видеть явления более ясно, а не укреплять представления о личности. Далее, в результате признания состояния страдания, признания того, что страдание имеет место, приходит второе прозрение Первой Благородной Истины: «Это нужно понять». Страдание нужно исследовать.

ИССЛЕДОВАНИЕ СТРАДАНИЯ

Я призываю вас постараться понять dukkha: на самом деле взглянуть на свое страдание, быть с ним, принять его. Попробуйте понять его, когда вы ощущаете физическую боль или отчаяние и горе, или ненависть и отвращение — какую бы форму оно ни приняло, какое бы качество ни имело, будь оно крайне сильным или едва ощутимым.

Это учение не подразумевает, что чтобы достичь пробуждения вы должны стать крайне и до предела несчастными. Не обязательно, чтобы вас всего лишили или пытали на дыбе. Смысл в том, чтобы рассмотреть страдание, даже если это всего лишь легкое чувство неудовлетворенности, и понять его. Легко найти козла отпущения для наших трудностей. «Если бы моя мать действительно любила меня или если бы все вокруг были действительно мудрыми и полностью посвятили себя созданию для меня идеальных условий, я не испытывал бы этих эмоциональных проблем».

Это просто нелепица! Тем не менее, некоторые люди именно так смотрят на жизнь, полагая, что они несчастны и потеряны из-за того, что с ними несправедливо обошлись. Но когда мы используем формулировку Первой Благородной Истины, даже если мы довольно несчастливы в жизни, мы смотрим не на внешний источник страдания, а на то, что мы создаем вокруг него посредством нашего ума. В этом состоит внутреннее пробуждение человека — пробуждение к Истине о страдании. И это — Благородная Истина, поскольку мы больше не обвиняем других в страдании, которое мы испытываем.

Поэтому, по сравнению с другими религиями, буддийский подход довольно-таки уникален, поскольку упор делается на преодолении страдания посредством мудрости и освобождении от заблуждения, а не на достижении некоего блаженного состояния единения с Абсолютом. Сейчас я не говорю, что другие люди никогда не являются источником нашего раздражения и неудовлетворенности, однако это учение акцентуирует внимание на нашем собственном отношении к жизни. Если кто-то к вам плохо относится или умышленно и злонамеренно пытается причинить вам страдание, и вы считаете, что именно этот человек заставляет вас страдать, вы все еще не поняли Первую Благородную Истину. Даже если он выдирает вам ногти или делает еще что-нибудь ужасное, до тех пор, пока вы считаете, что страдаете из-за этого человека, вы не поняли Первую Благородную Истину.

Понимать страдание — значит ясно видеть, что наша реакция на человека, выдирающего нам ногти — «я тебя ненавижу»- есть страдание. Само вырывание ногтей — болезненно, но страдание включает, и «я тебя ненавижу», и «как ты можешь со мной так поступать?», и «я никогда тебя не прощу». Но не ждите, пока вам начнут вырывать ногти, чтобы применять Первую Благородную Истину. Попробуйте начать с малого, например, когда кто-нибудь пренебрегает вами, или груб к вам, или игнорирует вас. Если вы страдаете из-за того, что этот человек вас не уважает или каким-нибудь образом оскорбляет, вы можете поработать с этим.

В повседневной жизни часто происходит такое, что мы оказываемся задетыми или расстроенными. Мы можем почувствовать раздражение или злость просто из-за походки или внешнего вида другого человека. По крайней мере, я могу. Иногда вы замечаете, что чувствуете отвращение всего лишь из-за чьей-то походки или из-за то, что люди не делают то, что должны. Из-за подобных вещей можно очень сильно расстраиваться или злиться. На самом деле тот человек не причиняет вам вреда, не совершает с вами ничего такого, вроде вырывания ногтей, но вы все равно страдаете.

Если вы не можете наблюдать страдание в таких простых ситуациях, то у вас никогда не хватит героизма сделать это, если вам действительно будут выдирать ногти! Мы работаем с мелкими неприятностями обычной жизни. Мы смотрим, как нас могут задеть, оскорбить или раздосадовать наши соседи, люди с которыми мы живем, госпожа Тэтчер, положение вещей или мы сами. Мы знаем, что это страдание следует понять. Мы практикуем, делая страдание настоящим объектом наблюдения и понимания: «вот страдание». Так мы получаем глубокое понимание страдания.

ПРИЯТНОЕ И НЕПРИЯТНОЕ

Мы можем задаться вопросом: куда нас привела эта самоценная гедонистическая погоня за удовольствиями? Она продолжается уже несколько десятилетий, но стало ли человечество в результате счастливее? Кажется, что теперь мы получили право и свободу делать все, что угодно — наркотики, секс, путешествия и так далее — все сойдет, все дозволено, ничто не находится под запретом. Чтобы заработать осуждение, вам придется совершить нечто чрезвычайно непотребное, чрезвычайно жестокое.

Но сделала ли нас эта свобода следовать собственными порывам сколько-нибудь более счастливыми, расслабленными и удовлетворенными? На самом деле, она делает нас очень эгоистичными. Мы не думаем о том, как наши действия могут повлиять на других людей. Мы склонны думать только о себе: я и мое счастье, моя свобода, мои права. И мы становимся большим источником неудобств, неприятностей, переживаний и несчастий для окружающих нас людей. Если я считаю, что я могу делать и говорить все, что захочу, даже в ущерб другим, то я являюсь не более чем источником проблем для общества.

Когда появляется чувство «я так хочу» и «я считаю, что должно быть так, а не иначе», и мы стремимся насладиться всеми радостями жизни, мы неизбежно расстраиваемся, потому что жизнь выглядит безнадежной, и все идет наперекосяк. Мы захвачены водоворотом жизни, и мечемся охваченные страхом и жаждой. И даже когда мы получаем все, чего хотели, мы считаем, что чего-то недостает, что что-то еще не завершено. То есть, даже когда жизнь идет лучше некуда, все равно ощущается страдание — что-то еще предстоит сделать, какие-то сомнение или страх преследуют нас.

Например, мне всегда нравились красивые пейзажи. Во время одного ретрита, который я вел в Швейцарии, меня взяли в прекраснейшие горы и там я заметил, что у меня все время было тоскливое чувство от того, что там было так красиво, просто непрерывный поток прекрасных зрелищ. Я ощущал желание удержать все это, стремление непрерывно бодрствовать, чтобы поглотить это все своими глазами. Это просто выматывало! Что же, это была dukkha, так ведь?

Я нахожу, что когда я беспечен, пусть, даже если я занимаюсь чем-нибудь совершенно безобидным, вроде разглядывания красивых гор, если я просто тянусь и пытаюсь удержать что-то, это всегда приносит неприятные чувства. Как можно удержать Юнгфрау или Айгер? Максимум, что вы можете сделать — сфотографировать их, попробовать запечатлеть все это на листе бумаги. Это — dukkha. Когда вы хотите удержать нечто прекрасное, потому что не хотите с ним расставаться — это страдание.

Быть в ситуации, которая вам не нравится — это тоже страдание. Например, мне никогда не нравилось ездить в лондонском метро. Я сетовал: «Я не хочу спускаться в метро с его ужасными плакатами и темными станциями. Я не хочу утрамбовываться в маленький вагончик подземного поезда». Я находил этот опыт совершенно невыносимым. Но я прислушивался к этому жалующемуся, ноющему голосу — к страданию нежелания быть с чем-то неприятным.

Рассмотрев это, я перестал придавать ему значения, и теперь я могу находиться рядом с чем-то неприятным или некрасивым, не страдая по этому поводу. Я понял, что таков порядок вещей и это нормально. Нам не нужно создавать проблем — из пребывания ли на темной станции метро, или из прекрасного пейзажа. Явления такие, какие они есть, и мы способны их различать и принимать в их изменчивости, не цепляясь. Цепляние — это желание удержать то, что нам нравится; желание избежать того, что нам не нравится; или желание получить то, чего у нас нет.

Мы также можем сильно страдать из-за других людей. Помню, в Таиланде я довольно плохо относился к одному из монахов. Он что-нибудь делал, а я думал: «Он не должен так делать», или, когда он что-нибудь говорил — «Он не должен так говорить!». Я все время носил этого монаха в своем уме, и даже когда я шел в другое место, я продолжал о нем думать. Возникал его образ, и возвращалась все та же реакция: «Помнишь, что он сказал? Помнишь, что он сделал?» и «Он не должен был так говорить, он не должен был так поступать».

Я помню, что встретив такого учителя как Аджан Ча, я хотел, чтобы он был идеальным. Я думал: «О, он превосходный учитель! Превосходный!». Но он делал что-то, что меня расстраивало, и я думал: «Я не хочу, чтобы он делал расстраивающие меня вещи, ведь мне нравится считать, что он замечательный». Это все равно, что сказать: «Аджан Ча, оставайтесь всегда замечательным. Никогда не делайте ничего такого, что может породить негативную мысль в моем уме». То есть даже если вы нашли человека, которого действительно любите и уважаете, в этом все еще есть страдание привязанности. Неизбежно он скажет или сделает то, что вам не понравится, то, что вы не одобрите, у вас возникнут какие-то сомнения — и вы будете страдать.

Как-то раз Ват Па Понг, наш монастырь на северо-востоке Таиланда, посетили несколько американских монахов. Они были настроены очень критично и, как будто ничего кроме недостатков не видели. Они не считали Аджана Ча хорошим учителем, и им не нравился монастырь. Я чувствовал, что из-за того, что они осуждают то, что я люблю, во мне возникают злоба и ненависть. Я негодовал: «Так, если вам не нравится, убирайтесь отсюда. Он лучший учитель в мире, и если вы этого не видите, то просто УХОДИТЕ!». Такой вид привязанности — любовь или преданность — это страдание, ведь когда осуждают то, что вы любите, вы ощущаете гнев и негодование.

ПРОЗРЕНИЕ ПОСРЕДИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Иногда понимание приходит в самый неожиданный момент. Вот что случилось со мной пока я жил в Ват Па Понг. Северовосточная часть Таиланда с ее низкорослыми лесами и плоскими равнинами — это не самое красивое или привлекательное место в мире; к тому же во время жаркого сезона там становится очень жарко. Перед каждым из дней Упосатхи мы должны были выходить в послеполуденный зной и подметать дорожки от листьев.

Нужно было подмести огромную территорию. Мы полдня проводили под палящим солнцем и, истекая потом, сметали листья в кучи самодельными метлами; это входило в круг наших обязанностей. Я не любил это делать. Я думал: «Я не хочу этим заниматься. Я приехал сюда не листья мести; я приехал сюда чтобы достичь пробуждения — и вместо этого меня заставляют сметать листья. Кроме того, здесь жарко, а у меня светлая кожа; в таком климате и рак кожи недолго заработать!»

Так я стоял в один из дней, чувствуя себя совершенно несчастным, и думал: «Что я здесь делаю? Зачем я сюда приехал? Почему я еще здесь?». Я стоял со своей длинной самодельной метлой, абсолютно обессиленный, я жалел себя и ненавидел все вокруг. А потом ко мне подошел Аджан Ча, улыбнулся и сказал: «В Ват Па Понг полно страдания, правда?», и удалился.

А я подумал: «Почему он так сказал?» и «Вообще-то тут не настолько плохо». Он заставил меня задуматься: «Так ли уж неприятно мести листья? ... Нет, не особо. Вроде как нейтральная ситуация, мести листья — это еще, куда ни шло... Так ли уж страшно потеть? Неужели это так недостойно и унизительно? Неужели это так плохо, как я себе вообразил? Нет, потеть — это совершенно естественно. И у меня нет рака кожи, и люди в Ват Па Понг очень приятные. Учитель — действительно добрый и мудрый человек. Монахи хорошо ко мне относятся. Миряне кормят меня и... Что же я жалуюсь?»

Рассматривая свой непосредственный опыт пребывания там, я размышлял: «Я в норме. Люди меня уважают, хорошо ко мне относятся. Я обучаюсь у хороших людей в очень приятной стране. На самом деле, тут все в порядке, кроме меня самого — я создаю проблему, потому что не хочу потеть и не хочу мести листья». Потом я вдруг очень четко понял. Я вдруг увидел в себе нечто, что постоянно жалуется и осуждает, и не дает мне отдать себя чему-бы то ни было, или вверить себя любой ситуации.

Другой случай, из которого я извлек урок, был связан с обычаем мыть ноги старшим монахам, когда они возвращаются со сбора подаяния. Они босиком обходят деревню и рисовые поля, после этого их ноги становятся грязными. Место для мытья ног было рядом со столовой. Когда возвращался Аджан Ча, все монахи — может быть, двадцать или тридцать, спешили к нему мыть его ноги. Когда я впервые это увидел, я подумал: «Ну, уж нет, я этим заниматься не собираюсь!».

На следующий день, едва завидев Аджана Ча, тридцать монахов бросились мыть ему ноги, а я подумал: «Что за ерунда — тридцать монахов моют ноги одному. Я не буду этого делать». На следующий день моя реакция была еще более яростной... тридцать монахов бросились мыть ноги Аджану Ча... и «Хватит с меня, это просто бесит! Тридцать человек моют ноги одному — в жизни не видал ничего глупее. Может быть, он думает, что заслуживает этого? На самом деле это питает его самолюбие, знаете ли. Все эти люди моют ему ноги каждый день, должно быть его эго просто огромно. Никогда этого не сделаю!»

Я начинал накручивать себя, реагировать сверх меры. Я сидел там, чувствуя себя по-настоящему несчастным и злым. Я смотрел на монахов и думал: «Как же глупо они все выглядят. Что я вообще тут делаю?»

Но потом яприслушался ксебе иподумал: «Это по-настоящему неприятное состояние ума. А есть ли вообще из-за чего расстраиваться? Меня не заставляют это делать. Все в порядке, нет ничего плохого в том, что тридцать человек моют ноги одному. Это не безнравственное и не дурное поведение, может быть им это нравится. Может быть, они хотят это делать, может быть поступать так — это нормально... Может и мне следует это делать!». На следующее утро ноги Аджану Ча бросился мыть уже тридцать один монах. После этого проблемы больше не было. Я чувствовал себя замечательно: эта безобразная вещь внутри меня прекратила существование.

Мы способны применять рефлексию по отношению к тому, что вызывает в нас возмущение или злость: действительно ли этим что-то не так, или мы сами создаем dukkha вокруг этого? Затем мы начинаем понимать, как мы создаем проблемы себе и окружающим.

Благодаря осознанности мы приобретаем готовность вынести весь опыт жизни во всей его полноте: воодушевление и скуку, надежду и отчаяние, удовольствие и боль, притягательное и отталкивающее, начало и конец, рождение и смерть. Мы готовы принять все целиком в наше сознание, вместо того, чтобы погружаться в приятное и подавлять неприятное. Процесс постижения означает идти на встречу dukkha, рассматривать dukkha, признавать dukkha, узнавать dukkha во всех формах. Тогда вы уже не просто привычно реагируете, вовлекаясь или подавляя. И благодаря этому вы можете вынести больше страдания, можете быть более терпеливыми по отношению к нему.

Эти наставления не выходят за пределы нашего опыта. На самом деле, они есть рассмотрение нашего действительного опыта — не каких-то сложных интеллектуальных построений. Итак, прилагайте усилие к развитию, а не просто оставайтесь в колее своих привычек. Как долго вы собираетесь винить себя в абортах или в ошибках, совершенных в прошлом? Надо ли вам посвящать все свое время пережевыванию прошлого, бесконечному обдумыванию и анализу? Некоторые люди становятся именно такими сложными личностями. Если вы просто поглощены своими воспоминания, воззрениями и мнениями, вы навсегда застреваете в мирском и не можете его превзойти.

Вы можете освободиться от этого бремени, если вы готовы умело использовать это учение. Скажите себе: «Я не собираюсь ловиться на это, я отказываюсь участвовать в этой игре. Я не поддамся такому настроению». Начните занимать позицию знания: «Я понимаю, что это dukkha. В этом есть dukkha». По-настоящему важно твердо решиться пойти навстречу страданию и выдержать его. Только при таком изучении, при встрече со страданием лицом к лицу можно надеяться достичь этого глубокого прозрения: «Страдание было понято».

Таковы три аспекта Первой Благородной Истины. Эту формулу мы должны применять, рассматривая нашу жизнь. Всякий раз, когда вы ощущаете страдание, сначала узнайте: «присутствует страдание», затем: «его следует понять», и, наконец: «оно было понято». Такое понимание dukkha означает прозрение в Первую Благородную Истину.