Медленно снег летит над крышами,
На всей земле вода и лед,
Звуки становятся неслышными…
Бетховен мертв. (Сплин «Бетховен»)
В который раз просыпаюсь посреди ночи от удушливой мысли о том, что многое должно было случиться иначе. Но не случилось же… К тому же, что значит это жидкое, зябкое «иначе»? Возможность одного из бесконечного количества выборов, поворотов, установок?
Город за высоким окном рассыпался на блики и огни. Из приоткрытой форточки тянуло морозным воздухом, но, хоть я стоял на полу босыми ногами, каждая клетка тела казалась мне наполненной огнем. Мысли судорожно перескакивали с образа на образ, воспоминания, представления, миражи, обрывки недосказанного, непрожитого сплетались в острый клубок, из которого торчали обломки снов. Я попытался прикоснуться к одному из них, но только зря поранился. Вздохнув, не включая свет, побрел на кухню.
Красное чилийское вино. Терпкая прохладная ягода винограда. Мучительно не хотелось щелкать выключателем… Свечи-свечи… Видел их где-то в выдвижных ящиках… В потемках споткнулся о ножку табурета и зашипел от боли. Принялся выдвигать ящики стола, наконец, в нижнем отыскались обычные белые свечи. Соорудив из водочной рюмки подобие подсвечника, установил свечи на столе и стал смотреть на огонь сквозь стенки бокала с вином. Теплые блики таяли в шелковом прикосновении ароматной жидкости, свет с тихим звоном медленными каплями оседал на хрустале. Меня заполнило странное чувство реальности и нереальности каждой секунды, капающей на мою ладонь. Огонь плясал свой рубиновый танец, а я все смотрел на него, не отрываясь, и первые, неясные еще очертания новых, самых важных слов пробуждались в сознании. Чьи-то далекие голоса, среди которых один постепенно становился все громче и ближе, пока не зазвучал прямо внутри меня… Знакомый… шоколадный голос, когда-то учивший меня первым шагам, рассказывавший мне о первых звездах.
Не знаю, сколько времени я просидел в оцепенении, но закончилось оно внезапно и неприятно – противно запищал будильник. Вздрогнув от неожиданности, я пролил вино на стол, что окончательно меня разбудило.
Выбрался в комнату, отключил настойчивый сигнал, открыл окно. Темно-серые улицы ежились под ленивым мелким снегом.
Постоял, прикрыв глаза и вдыхая колючий синий воздух начинающегося утра, пока не почувствовал, как ярко-оранжевые линии новой энергии не начинают скользить по венам. Все, пора вытаскивать сопротивляющееся сомлевшее тело на улицу и заниматься.
Спускаясь по ступенькам и прислушиваясь к тому, как каждый мой шаг гулко отзывается в сонных стенах, я пообещал себе, что, вернувшись с улицы, обязательно сяду за письмо, которое так давно откладываю. Непременно сяду…
На всей земле вода и лед,
Звуки становятся неслышными…
Бетховен мертв. (Сплин «Бетховен»)
В который раз просыпаюсь посреди ночи от удушливой мысли о том, что многое должно было случиться иначе. Но не случилось же… К тому же, что значит это жидкое, зябкое «иначе»? Возможность одного из бесконечного количества выборов, поворотов, установок?
Город за высоким окном рассыпался на блики и огни. Из приоткрытой форточки тянуло морозным воздухом, но, хоть я стоял на полу босыми ногами, каждая клетка тела казалась мне наполненной огнем. Мысли судорожно перескакивали с образа на образ, воспоминания, представления, миражи, обрывки недосказанного, непрожитого сплетались в острый клубок, из которого торчали обломки снов. Я попытался прикоснуться к одному из них, но только зря поранился. Вздохнув, не включая свет, побрел на кухню.
Красное чилийское вино. Терпкая прохладная ягода винограда. Мучительно не хотелось щелкать выключателем… Свечи-свечи… Видел их где-то в выдвижных ящиках… В потемках споткнулся о ножку табурета и зашипел от боли. Принялся выдвигать ящики стола, наконец, в нижнем отыскались обычные белые свечи. Соорудив из водочной рюмки подобие подсвечника, установил свечи на столе и стал смотреть на огонь сквозь стенки бокала с вином. Теплые блики таяли в шелковом прикосновении ароматной жидкости, свет с тихим звоном медленными каплями оседал на хрустале. Меня заполнило странное чувство реальности и нереальности каждой секунды, капающей на мою ладонь. Огонь плясал свой рубиновый танец, а я все смотрел на него, не отрываясь, и первые, неясные еще очертания новых, самых важных слов пробуждались в сознании. Чьи-то далекие голоса, среди которых один постепенно становился все громче и ближе, пока не зазвучал прямо внутри меня… Знакомый… шоколадный голос, когда-то учивший меня первым шагам, рассказывавший мне о первых звездах.
Не знаю, сколько времени я просидел в оцепенении, но закончилось оно внезапно и неприятно – противно запищал будильник. Вздрогнув от неожиданности, я пролил вино на стол, что окончательно меня разбудило.
Выбрался в комнату, отключил настойчивый сигнал, открыл окно. Темно-серые улицы ежились под ленивым мелким снегом.
Постоял, прикрыв глаза и вдыхая колючий синий воздух начинающегося утра, пока не почувствовал, как ярко-оранжевые линии новой энергии не начинают скользить по венам. Все, пора вытаскивать сопротивляющееся сомлевшее тело на улицу и заниматься.
Спускаясь по ступенькам и прислушиваясь к тому, как каждый мой шаг гулко отзывается в сонных стенах, я пообещал себе, что, вернувшись с улицы, обязательно сяду за письмо, которое так давно откладываю. Непременно сяду…
Обсуждения Утреннее