Тяжело

Сказки! Сказки!
Как удивительно фантастичны эти почти реальные сказки Ивана-Царевича!

А, действительно, реальны ли они?
Насколько они соответствуют нашей современной действительности?

Реален ли этот переходной вид, о котором так много нам говорит Иван-Царевич?

Сейчас мы уже с вами вплотную подошли к своему заключительному вопросу: а насколько всё это реально для каждого из нас в нашей современной жизни?

Реальна ли сама Смерть, и не выдумка ли это нашего разума?

Это также...

...Хмурое утро лениво ползло в окно, пробиваясь в щели, сливаясь с тоном занавешенной комнаты. Нещадно заповторял "сотовый": "Просил разбудить... Просил разбудить Просил..." Тут я его и приглушил.

В прорезь слабо раздвинувшихся век я увидел... Черт побери!

(Даю слово, что вчера много не пил!) На кровати, в ногах у меня мирно устроился седобородый старец, вынырнувший, как видно, из сказок Андерсена. Его круглые, ярко-голубые глаза, отороченные по верху густыми кустиками белых бровей...

Я пришла к Богу через Христа, любя его всем сердцем...

Мне было тогда около тридцати лет.

Я полюбила мужчину, чистой и прекрасной любовью, да так, что у меня было ощущение, что я из подвала вышла на свет...

Счастье, блаженство, переполняли меня...жизнь моя превратилась в сказку...

Мне было интересно смогу ли я навсегда остаться в этой сказке...

Я искала ответ на этот вопрос в книгах...

И нашла…

Да! Я останусь навсегда в этой сказке…

Это истинное мое состояние...это...

Кирюша просыпается, когда ночь улеглась на крышу дома, и свесила хвост на окошко.

Из подкроватя Кирилл умеет выныривать сам – всё-таки достаточно большой. Это очень приятное место. Это был «дом», в том смысле, в котором это слово говорят Большиши – с теплотой и каким-то облегчением в голосе. Его дом. Когда он удостоверится, что все эти беспечные Большиши уже мерно дышат в своих кроватях, он погружал руки подподушку, и просачивался через многочисленные упругие поверхности в тёплую темноту...

Умер М.Ю.Лермонтов на Кавказе, но любил он его не поэтому!

Плюшкин навалил у себя в углу целую кучу, и каждый день туда подкладывал.

Ленский вышел на дуэль в панталонах. Они разошлись, и раздался выстрел.

Дантес не стоил выеденного яйца Пушкина

Во двор въехали две лошади. Это были сыновья Тараса Бульбы.

Онегину нравился Байрон, поэтому он и повесил его над кроватью.

Герасим поставил на пол блюдечко, и стал тыкать в него мордочкой.

У Онегина было тяжело внутри, и он...

- Откуда они взялись?! – в смятении произнесла Алена, сдунув со лба непослушную прядь волос, – Ненавижу пауков!

Она отступила на шаг, продолжая удерживать под прицелом самую агрессивную особь.

- Их много, и нам с ними не справиться, – запаниковал Василий.

Насекомые были огромными. Некоторые из них достигали размеров крупной собаки.

Оценив обстановку, Константин быстро достал из кейса пиротехническое устройство, запалил и осторожно, чтобы не задеть головы товарищей, зашвырнул горящий...

...А у нас за стенкой живёт Вечный Воитель.
Спросила:
— Сколько тебе лет?
— Столько не живут.
А выглядит молодо, даром что Вечный: длинные волосы (не угадали, чёрные), кожа и металл, слушает Кипелыча, играет в группе. Весы Равновесия в нашем мире, говорит он, слишком склонились в сторону Порядка, так что здесь я сражаюсь на стороне Хаоса. У него нет меча, но на его басу начертаны странные руны, и после каждого концерта он полон сил.

Во сне он разговаривает. Иногда сам с собой, иногда...

Жили-были на одном огороде два червячка. Один целый день ползал по капусте, питаясь ею, а на ночь устраивался спать под капустным листом. Другой копался в земле на грядке и иногда, когда было пасмурно, выползал на поверхность, чтобы поговорить со своим приятелем, живущим наверху. Капустный Червячок любил побеседовать с Земляным Червячком, хотя и не понимал, как можно есть землю, когда на огороде растёт так много капусты. Земляной Червячок тоже удивлялся своему собрату, не боящемуся солнечного...

Пень нависает над кромкой воды. Обнявшись с ним, вжавшись в него всем телом, сам становлюсь пнём. На мне — ночной камуфляж, надетый на голое тело. Холодно. Сижу неподвижно — пять, десять, пятнадцать минут — и чувствую, как нога постепенно становится ватной. Лагерь условного противника оживает: я слышу разговоры, окрики патрульных, звуки шагов. Как только луна скрывается в ветвях деревьев на противоположном берегу, начинаю свой путь к лагерю. Пытаюсь двигаться кратчайшим маршрутом — вверх и...

Мне скучно. Тоска, серая, непроглядная тоска наваливается на меня, как камни в пещере во время обвала, пытаясь поглотить, навсегда закрыть путь к кристально чистому воздуху и золотому свету солнца. У меня нет под рукой книги, чтобы читать; у меня нет тетради и ручки, чтобы писать. Мне остаётся только думать, думать, думать, бороться с тоской, как Геракл с Немейским львом, покрытым шкурой, непробиваемой, кажется, даже из автомата Калашникова. Но мысли сильнее автоматов, гранатомётов и пушек...