Саня Чёрт. 9 Новый год

Первое января. Последняя обязанность надзирателя – проконтролировать в освободившейся камере уборку и архивацию.

Одинаково круглые, шустрые, неотличимые в синих комбезах и респираторах мужичонки. Отдельный вид, специально выведенный для уборки. Клининг не интересовали только две груды равные по высоте: постельное с одеждой и бумаги. Сколько писанины, и всё в кочегарку.

Малёк присел на корточки. Нумерованные листы, начала каких-то юридических проектов, аргументы в цитатах, отсылки к древней истории, сделанные на память в сносках. Рифмованное, столбиком записанное мелькнуло несколько раз. Всё в кочегарку. Если в углу листа стоит дата и росчерк, бумаги подлежат бессрочной архивации. Не проставил, не успел.

Клининг работает сверху вниз: опрыскивание потолка. Один поджёг исписанный лист бумаги, чтобы задействовать противопожарку. Порошковый туман клубами. Пять минут, и он убрался в прорези вытяжки, осушив потолок и стены. Технологично.

Вперемешку с бумагами лежали тщательно разглаженные фантики от карамели с начинкой «Мечта».

…

Клининг ушёл. Малёк тоже, в административный корпус.

«Ничего у них тут: фикусы зелёные, кресла мягкие – утонуть…»

Из окна приёмной со второго этажа он бросил взгляд на главную проходную зоны и сразу понял, к кому это…

«Десять лет. Не забыли».

Белый мерседес у ворот, вереница из пяти машин поодаль.

«Нарочно все белые», – подумалось Мальку. Мужчина в драповом пальто вертел так и этак выписку, будто не понимая, с какой стороны читать. Щуплый старичок в куртяшке ловил его руку, наконец, отнял, и уставился не в бумагу, а в небо.

Мужчина размахивал руками перед блокпостом, указывая под землю.

«Вещи забрать хочет, какие остались, бумаги».

Патрульный качал головой.

Сопровождающие уже разворачивались на узкой бетонке.

Пять машин уехали. Старик пешком направился в сторону водохранилища и деревни… «Если на вокзал, долго ему идти». Мерседес ехал рядом с скоростью нетвёрдого стариковского шага.

…

Обед.

Преобразившаяся к новогодним праздникам столовка. Конечно, не банкетный зал, но всё-таки: мишура, новые скатерти-клеёнки, торт на каждом столе.

Малёк забыл о чём-то подумать… Вспомнил: «Живём. Проскочил. Всё кончено». В новогоднюю ночь забыл, сейчас всплыло, когда увидел новые вазочки, другие конфеты в них. «И что я должен Чёрту в благодарность? Как люди говорят спасибо?»

Саня Чёрт и без того ходил именинником. Ходил, сидел именинником под золотой мишурой, провисшей именно над его столиком. По заслугам. Как офицер подразделения безопасности энергетиков и систем слежения, он ещё и Новый Год спас.

…

Когда официальная новогодняя часть закончилась, едва перестали аплодировать и разошлись по столикам, электричество сделало: хлоп!.. Не раньше, не позже. Умерло всё: и телик, и музыка, и гирлянды. И лифты, между прочим. Физическая подготовка Сани на километровых лестницах пригодилась, как никогда. Резерв питал только угловые прожекторы. Дичайшим кошмаром в их свете выглядела столовка. Забегали техники. Высший состав негромко, многообещающе произносил интересные слова и выражения.

Принеся за собой дымный шлейф горелой изоляции, Саня Чёрт вернулся к самому бою курантов, одновременно со вторым: хлоп! Свет! Обмотавшись мишурой, Саня подхватил бокал… Уж и хлопали его по плечам, уж и поздравляли, как будто Новый Год – Чёрта персональная заслуга.

…

Малёк подсел рядом. Пробормотал спасибо, признателен. Небрежный тон не удался. Через минуту он орал:

– Почему?! Он умер за карамельку?! Я тупой, признаю! Я обязан тебе, признаю! Ну, сделай мне ещё одолжение! Десять лет у него на языке не было крупинки сахара, из-за этого? Или он не знал, что там опять дурацкая конфета?

Чёрт положил вилку и нож, вытер губы:

– Срока он не знал, времени у него не было. А конфета – вот она! – бросил в рот.

…

Пока Малёк сидел, держась за виски, толпа сконденсировалась рядом.

– Помню на «кругосветке», – хвастался смуглый парень, недавно вернувшийся с юга, из командировки, – вообще так настроена камера была… кромешный ад. Тьма – «фейерверки», тьма – «фейерверки», а от них в глазах песок, выжигает сетчатку, как нечего делать. В остальное время «звёздочка» мигала. Так вот, мы шум за дверью устроили, спор какой-то, стук особенный. В передачу кондитерскую плитку подложили, дрянь совершеннейшую, а на фольге выдавили письмецо: друг, брат, держись, наступит пора, ты примешь парад… И он это нащупал! Представляете? Разглядел, прочитал! А уж как прятал потом! И что ты думаешь, Чёрт, он в следующие дни бросался на эти плитки, раньше, чем за водой! Мы особо-то и не заморачивались, какую ерунду нацарапать, так, общие слова!

Одобрительно хмыкнув, Саня уточнил:

– Ослеп в итоге?

– Это и было целью, промежуточной.

Саня Чёрт поднял палец:

– Молодцы, но… Лишнего много, лиш-не-го! Уверяю, если на фантике два слова черкнуть, мол, помним тебя, он за этот клочок драться будет! Перечитывать сто раз на дню. За пустые слова, за фантик душу продаст! И эти, первогодки, и эти, доходяги, – Саня располагал воображаемые камеры на ромбах клеёнки, чтобы немедленно перемешать, – они ведь ждут. Все чего-то ждут…

От края вазы Малёк шёл по горе леденцов без обёрток, зачем-то считая их. Не дойдя до вершины, поскальзывался и летел в руки напёрсточника, тасующие пустоту на столе.

– …а смысл? – вопросительно ухмыльнувшись, Чёрт подтолкнул к нему вазочку целиком.