Глава 1
Знакомьтесь — Балдомеро Джилберто
Жребий уже брошен, отступать нельзя, все или ничего!..
Он ходил по краю, глядя вниз. Сотни вспышек фотокамер отражались от стекол небоскребов.
Толпа уже начала собираться. Вот они, те, кто устал от повседневной рутины, те, кто жаждут зрелищ. Старые и молодые, и, как ни странно, очень много детей. В глубине души он их всех презирал: всего лишь сборище ушей, которым следует льстить, и глаз, которым следует нравиться. Когда-то и он сам был их частью. Ведь все мы так или иначе стремимся стать частью хоть какого-то общества, большого или малого… Однако единственным его ощущением была пустота, и почему это так, он не знал. Когда другие заговаривали с ним и хлопали по плечу, он оставался равнодушным. Казалось, молочно-белый туман заволок не только глаза, но и чувства. «Никогда не поздно уйти из толпы. Следуй за своей мечтой, двигайся к своей цели», — говорил ему отец. Иногда так хочется крикнуть ему через пропасть прошедших лет, сказать все, что так и не было сказано… Но тот миг уже не вернуть. Зачем ты тогда посмотрел вниз? Ведь ты сам говорил мне не делать этого!.. Ты должен был смотреть только вперед! Смотреть на свою цель и идти к ней, держать равновесие! Но ты не сделал этого, всего лишь один неверный шаг, один взгляд в пропасть — и эта бездна забрала тебя в свои глубины… Ох как же хотелось крикнуть это ему, особенно здесь, на этой высоте, где небо кажется таким близким! Но то время уже ушло, а его преодолеть могут только голоса мертвых…
Все эти мысли невольно пробудили в нем тяжелые воспоминания, которые сейчас были совершенно не нужны. Он должен быть абсолютно спокоен. Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем. Именно так он и жил до сих пор. Человек без прошлого и будущего, живет ради этой толпы, которую ненавидит и презирает. Достав свой талисман, на котором были выгравированы инициалы членов его семьи, он поцеловал его. Невольно слеза скатилась по щеке, а может, это был всего лишь ветер… «Душа — это парус, ветер — жизнь», — любил он повторять себе, но только не сегодня. Сегодня ветер — это смерть. Здесь, на высоте почти восемьсот футов над землей, это ощущалось как нигде отчетливо. Вдобавок ко всему начали собираться густые тучи, до которых, казалось, можно дотянуться руками. Проплывавшие над зданием, они напоминали свалявшиеся комки пыли. Собирался дождь. Но уже слишком поздно. Жребий брошен, отступать нельзя, все или ничего!
Время неумолимо бежало. Огромные часы на соседней башне отсчитывали последние секунды. И вот этот миг наступил. Оглушительно заиграла музыка, и тишину, нарушаемую лишь воем ветра, прорезал многократно усиленный аппаратурой голос, который с заученной филигранностью выговаривал слова:
— Уважаемые да-а-а-амы и господа-а-а! Сегодня мы собрались с вами здесь, чтобы приветствовать величайшего Балдомеро Джилберто! Он совершит невозможное — пройдет по тросу между двумя башнями.
Голос умолк, и сотни глаз обратились вверх.
Он подошел к началу троса. Его длинные волосы развевал ветер. В этот момент он являл собой сплошное спокойствие. Как обычно, он нашел в себе ту точку равновесия, сконцентрировался на ней. Тот уголок спокойствия в глубине своей души, небольшую комнату без окон и с одной-единственной дверью, ключ от которой он бережно хранил и прятал от всех. Вошел в нее и плотно затворил за собой дверь, возведя баррикады из тех хороших и ценных воспоминаний о своей жизни, которые еще не выветрились из памяти. Это был его талант, талант, к которому стремятся многие и который был дан ему от рождения.
Нет ничего, кроме пути вперед. Эти восемьдесят шесть метров троса — твоя судьба, то, что тебе предстоит, дорога в один конец. Взгляд направлен в точку на дальнем его краю. Куда он одновременно стремился и куда так не хотел. И все растягивал мгновение, в которое испытывал то особое чувство, балансируя над пропастью.
Его занесенная над бездной нога проверяет прочность троса. Один шаг, другой. Сначала неуверенно, осторожно. Но вот он уже прочно стоит на тросе двумя ногами, покачиваясь на ветру. Еще несколько шагов — и он уже преодолел часть пути. Придерживайся темпа; чтобы сохранять равновесие, ты должен двигаться! Три удара сердца — один шаг, еще три удара — и еще шаг. Здесь все как в музыке. Сердце — это метроном, отбивающий такт. Только не сбивайся с ритма и слушай музыку жизни.
И вот уже половина пути позади, порядка сорока шести метров. Дальше самый сложный участок.
Вдруг краем глаза он замечает промелькнувшую черную тень…
Ворон, широко расправив свои огромные черные, как сама ночь, крылья, устремился прямо на него. Острые кинжалы-когти промелькнули в дюйме от лица.
Покружив над ним, птица опустилась на трос, преградив ему дорогу.
— Ты смерть? — спросил он ворона.
— Ты заблуждаешься, — сказал ворон, — но у меня много имен. Некоторые зовут меня Белтрэн, другие — Амидайо, для кого-то я Джаиме, а для кого-то — просто Судьба. Но если тебе так хочется, то можешь звать меня Смерть.
Ворон разразился громким карканьем, которое скорее было похоже на смех. Глаза птицы неотрывно смотрели прямо на него. Кроваво-красные, они были подобны огненному закату, закату жизни. Он тоже смотрел ворону в глаза. Еще с детства он знал, что, если не решиться посмотреть судьбе в глаза, она обязательно заклюет тебя. Раздерет тебе спину своими когтями.
— Но почему именно ворон?
— У каждого своя судьба. Будь готов, что однажды она расправит крылья у тебя над головой. В виде какой птицы она явится за тобой, зависит только от тебя самого. — Голос ворона стал подобен раскатам грома. — Ты всегда старался быть лучшим во всем, стремился к мечтам, и это хорошо. Но ты установил для себя идеалы. Твоя ошибка в том, что ты считал их своими путевыми знаками и отвергал всё, что не соответствовало им. Знай же: отвергая то, что не соответствует идеалу, ты свалишься в ту самую глубокую пропасть, над которой ходишь. Ты презирал других. Мне тебя жалко. А ты знаешь, что жалость — разновидность презрения? Оглянись назад, посмотри вниз. Почему ты так упорно идешь к своей цели, в чем смысл, к чему ты стремишься? Почему ты всегда так уверен, что следующий твой шаг не будет последним? Ты пытаешься сохранять равновесие, но это всего лишь иллюзия. В жизни нет никакого равновесия. Каждое мгновение — это либо движение к совершенству, либо деградация.
Ты всю жизнь ходишь по краю, по этой веревке. Насколько она прочна? Сколько в ней нитей? Десятки, сотни? Сколько из них нужно оборвать, чтобы она лопнула? Пара ударов моим клювом — и все будет кончено.
Знаешь, иногда мне кажется, что люди сами ищут себе смерти. Почему они выбирают тот или иной путь, ходят по этим непрочным тросам? Кто плетет эти тросы? Каждый сам для себя? Жизнь полна риска. Смерть гораздо проще. Мы создаем обстоятельства, заложниками которых оказываемся. Ты сам создал все те обстоятельства, которые и станут сегодня причиной твоей смерти. Поступи ты иначе хотя бы однажды — и все было бы по-другому. Но никто не знает последствий своих поступков.
Люди… Я видел финал тысячи жизней. Молодые, старые. Все они были так уверены в своем существовании, как будто что-то делает их уникальными личностями. С целью, смыслом. Были так уверены в том, что они лучше других, красивее или умнее, а может, талантливее. Пелена застилала их глаза. Но правду не скрыть, и все всё видят, когда наступает конец. Пелена спадает.
Однако некоторым дается шанс увидеть правду раньше. Сегодня будет твой день, ты должен будешь совершить путешествие в пропасть, упасть в нее, чтобы возродиться заново! — с этими словами ворон посмотрел вниз. — Нет, не туда. Гораздо глубже. В пропасть своего разума. Возможно, это будет последнее путешествие в твоей жизни, но там, на самой глубине, скрывается истина!
Ворон взлетел в небо и стал подниматься все выше, широко расправив крылья и заслонив ими солнце. Казалось, он сделался огромным. Еще несколько взмахов крыльев — и поднялся сильный ветер, небо затянули тучи, которые опускались все ниже, обволакивая мир вокруг густым туманом. Неожиданно сделалось темно, как ночью, трос исчез из-под ног — опоры больше не было. Началось долгое падение в неизвестность. Но он не испытывал страха. Наоборот, казалось, что тьма укутала его в свои бархатные черные объятья. Будто он парил в невесомости, а вокруг, подобно миллиардам звезд, проносились его воспоминания, одни были еле различимы, другие ярче, порой они образовывали настоящие созвездия. Некоторые были настолько яркими, что ослепляли, своим светом причиняя боль и вызывая слезы. Глядеть на них было больно, но полезно, как полезно многое из того, что вызывает боль. Именно поэтому он не закрывал глаз.
И вот он видит себя совсем крохой, он смотрит направо, затем налево, вертит головой и улыбается этому огромному прекрасному миру. Ведь ему невозможно не улыбаться: вокруг все раскрашено ярчайшими красками, впереди целый мир открытий и возможностей. Отец с матерью стоят бок о бок, обнявшись и протянув к нему руки, они улыбаются ему и что-то говорят. Он еще не может разобрать смысла слов, но чувствует, что эти слова очень важны, эти слова вдохновляют идти вперед, к ним, это слова поддержки и заботы. Он медленно и неуверенно ступает на еще не окрепших ногах, протянув к родителям маленькие ручонки. Сейчас ему нужно преодолеть этот крохотный отрезок пути, это его цель, а те две фигуры в конце пути — смысл его существования. В них сокрыт величайший дар — бескорыстная любовь, дар, который получают от родителей все дети. Он стремится к ним, к этим протянутым рукам. Рукам любви, которые согревают нас до тех пор, пока мы сами их не отпустим.
Второе воспоминание. Это было его шестое лето. Сады полны зелени, луга покрыты широким шлейфом зеленой травы. В бескрайнем синем небе неспешно плывут, словно огромные корабли, тяжелые кучевые облака. Он бежит к дому наперегонки с ветром, навстречу своему шестилетнему миру. Сегодня его день рождения, дом уже полон родных и близких людей. Уже отсюда он чувствует аромат земляничного торта, который мама специально испекла по этому поводу… В этот день было много улыбок, веселья и подарков. А под вечер отец позвал его во двор. Он таинственно улыбнулся своей особенной улыбкой, от чего появились те самые морщинки в уголках его голубых, как летнее небо, глаз, и велел ему подождать на крыльце, а сам свернул за угол дома. Спустя некоторое время он выкатил из-за угла великолепный синий велосипед. «Вот, сынок, это подарок тебе, теперь перед тобой открыты все дороги», — сказал отец, снова загадочно улыбнувшись.
Третье воспоминание. Пустынный парк ранним утром, отчетливо ощущается запах осенней листвы и сырости. Все вокруг раскрашено в золотые цвета осени. Ветер кружит и уносит опавшие листья, заметая дорожки. Город уже просыпается, вот далеко на горизонте начали сновать туда-сюда редкие огоньки автомобильных фар… Это был во всех смыслах тяжелый год. Год потерь и расставаний, год ожиданий и несбывшихся надежд. Время, когда нужно остаться одному и осмыслить свой пройденный путь, расчистить дорожки от опавших листьев — воспоминаний о невзгодах и неудачах. Сейчас было именно такое время. Запрокинув голову, можно увидеть облака-исполины, плывущие в океане небес, и кажется, что твои мысли тоже готовы оторваться и, поднявшись облачком пара вверх вместе с ароматом недопитого утреннего кофе, устремиться вдаль за горизонт… Неожиданно эту гармонию с природой нарушает телефонный звонок. В трубке знакомый голос, который в последнее время стал всего лишь голосом, далеким голосом в трубке, утратившим своего хозяина, воплотившимся в образы из детства.
— Здравствуй, Амадо!.. — Долгая пауза. — Сегодня я хотел бы увидеться с тобой, мне нужно о многом с тобой поговорить, наш последний разговор закончился не лучшим образом. Скажи, ты зол на меня? — голос на том конце замолк.
Повисло долгое молчание.
— Здравствуй, пап… — Он снова посмотрел на листву, которую уносил ветер — Нет, я не в обиде на тебя, я был бы очень рад нашей встрече.
— Амадо, обернись.
Чуть поодаль на холме стоял он, его отец Керро Деметрио, в черном повидавшем виды пальто, которое неожиданный порыв ветра распахнул и, казалось, был готов сорвать с плеч. Как будто бы пытаясь сказать: посмотри, вот же он, стоит перед тобой, полностью открытый, с распахнутой душой, иди же к нему! Рядом стоял его старенький велосипед. Отец подошел ближе. Его глаза внимательно смотрели на меня. Сейчас они уже не казались такими небесно-голубыми, какими запомнились мне в детстве, — они были синие, как осеннее грозовое небо. Возможно, это из-за очков в роговой оправе, которые он теперь носил. А может потому, что в детстве все краски кажутся нам ярче?
— Сын, возьми свой велосипед, я бы хотел проехаться с тобой на ту вершину, — сказал отец, показав рукой в направлении большого холма.
Они ехали около получаса в полном молчании.
— Отец, ты не сказал «прощай» или «до свидания» — просто исчез, не предупредив меня.
Отец задумчиво посмотрел на него.
— Потому что тогда нам пришлось бы разделиться, ведь, сказав слова разделения, ты уже разделяешься. А пока мы с тобой находимся в этом мире, мы не разделены. Пока ты этого не скажешь, мы не разделены. Так мир и устроен по закону взаимосвязи!
Листья шуршали под колесами наших велосипедов. Мимо проносились клены, одетые в багрянец и иногда тихонько ронявшие резные листья. Среди них затерялись редкие березки, они опустили ветки, словно печалясь, что скоро придут холода. А чуть поодаль стояли желто-зеленые дубы, похожие на огромных великанов.
Доехав до подножия высокого холма, отец посмотрел вверх. К вершине вела узенькая дорожка-серпантин. Он повернулся ко мне.
— Запомни, Амадо: в жизни есть тяжелый путь и неправильный путь. Труд крутить педали в гору закаляет тебя. Этот путь дает тебе силы, легкий путь — уничтожает тебя.
Они уже преодолели половину пути. Отсюда был виден расположенный неподалеку пруд. Над ним то и дело пролетали стайки диких уток. Они готовились к отлету в дальние страны.
— Я знаю, какой путь выбрал ты, Амадо.
Долгий взгляд в мою сторону.
— Отец, единственное, что питает мою жизнь, — это риск: чем больше я рискую, тем более чувствую себя живым.
Отец отвернулся и посмотрел вдаль.
— Когда-нибудь ты поймешь, что нельзя жить лишь чем-то одним-единственным, ставить это превыше всего остального, ограничивая себя этим. Совокупность ограниченных величин никогда не станет бесконечностью…
Когда они достигли вершины холма, был уже поздний вечер. На небе начали появляться первые звезды. А вдали зажглись огни большого города. И каждый огонек — это чья-то жизнь и чей-то путь. Возможно, только начавшийся, а может быть, уже подходящий к концу. К первым огонькам добавлялись всё новые и новые, а некоторые гасли. Подобно тому как каждый добавляет свою дорогу к бесконечности этого мира, а кто-то ее покидает. Отсюда, с высоты, казалось, что огни большого города — это отражение звездного неба и те, чей путь уже закончен, отправились на небо и теперь смотрят на тех, кто остался внизу. Отец глянул вверх и сказал:
— Я всегда знал, что небо полно тайн, но только теперь понял, насколько полна загадками земля. Прости меня, что я редко бывал дома. Я всегда хотел повидать мир. Да, в любом скитании существует риск заблудиться, но это не про меня. У меня есть путеводная звезда — это мой дом и моя семья. Столько путешествуя, я открыл для себя одну удивительную вещь: огни никакого другого ночного города не сравнятся с красотой огней, освещающих родной город. И даже звезды на небе сияют ярче там, где твой дом…
Это был последний раз, когда я видел отца.
Минули годы, и наступила одна из самых холодных зим в моей жизни.
10 ноября 1993 года я получил короткое письмо следующего содержания:
«Амадо, или мне теперь называть тебя Балдомеро? Ты знаешь, что нам с твоей матерью в последнее время стало тяжело. Когда я уезжал последний раз, выйдя из дома, я взглянул на наше окно и увидел ее. Я до сих пор вижу, как она стоит возле окна и ждет от меня хоть малейшего жеста. Я часто думаю: а что, если бы я помахал ей тогда?.. Может, этого было бы достаточно, чтобы мы все еще были вместе, а мой сын не стал бы мне теперь чужим… Мы поссорились, должно быть, навсегда, потому что она не из тех, кто просит вернуться, а я не из тех, кто возвращается. Сегодня я осознал, что я на распутье и стою перед выбором. И я должен его сделать, я больше не хочу оглядываться назад, потому что это причиняет мне боль. Прости меня и прощай».
Я вновь и вновь перечитывал тогда это письмо, и, когда закрывал глаза, тьма тут же наваливалась на меня. И сейчас, когда я вернулся к тому воспоминанию, я опять падаю в эту тьму, проваливаясь в нее все глубже. Но теперь я осознаю, что падение не будет вечным, — уже чувствую, что дно этой пропасти близко. Вдруг я слышу, как у меня над головой хлопают крылья, и ощущаю резкую нестерпимую боль. Острые, как ножи, когти впились мне в плечи, эта боль ярчайшей вспышкой зажглась в моем сознании.
Голос, подобный грому, сказал:
— Смотри, я покажу тебе то, что было скрыто. — Это говорил ворон. — Я есть судьба, я есть предназначение. Узри же правду!
На мгновение все стало белым, казалось, что я смотрю на солнце. Да так и есть… Я отвел взгляд немного в сторону и увидел бескрайнее голубое небо.
Ощущая легкость во всем теле, я осознал, что я теперь ничто и одновременно всё, меня больше нет, но я одновременно везде. Я стал ветром, а мои мечты, страхи и переживания превратились в пыль. Я мчусь на юг и вновь возвращаюсь на север. Весь мир — круговращение, и я следую его круговороту. Все реки текут в море, однако море не переполняется. Вновь к истокам рек возвращаются их воды. То, что было, — это то, что будет; что свершено, то будет свершено. Нет воспоминаний о бывшем, и не будет воспоминаний о том, что будет с теми, кто придет после нас. Я проношусь над крышами домов и над бескрайними полями, касаюсь своими пальцами верхушек деревьев и вновь взмываю ввысь.
Здесь, на высоте тридцать две тысячи футов, огромная белая птица Airbus A320 прокладывала себе дорогу. А над самолетом парила другая птица. Лино — белая гарпия, госпожа судьба — расправила крылья и отбрасывала с высоты тень. Скрытая от глаз простых смертных, она знала каждого из сотни человек, что сидели сейчас в креслах, знала мысли и поступки каждого из них, знала их самые сокровенные тайны и страхи.
Среди них был и мой отец. Подперев голову рукой, он вглядывался в иллюминатор, при этом лицо его было печально. Глаза смотрели за горизонт, туда, где солнце решило искупаться в бурлящем океане облаков, превращая мир в дым. Это было поистине потрясающее зрелище! Но оно длилось недолго, и, когда пожарище заката угасло, присыпанное пеплом звезд, наступило время демонов…
На небе стали зажигаться первые звезды. Самая крупная из них оторвалась от небосвода и начала свое падение, оставляя за собой сияющий шлейф. Это была гарпия. Заметив свою жертву, она, сложив крылья, камнем упала вниз, издавая крик, от которого кровь стыла в жилах, — крик смерти.
В салоне самолета
В руках у него была их семейная фотография, с которой на него смотрели три улыбающихся лица, три частички одной мозаики, три пазла, сложившиеся в одну прекрасную картину. Порой нет ничего более обманчивого, чем фотография. Мы думаем, что навсегда запечатлели счастливый момент, а на самом деле лишь прибавляем грусти, которой и так хватает в этом мире. Мы нажимаем на кнопку, а счастливое мгновение уже закончилось… Он отвел глаза от снимка, погружаясь в свои мысли и переживания, которые, подобно зыбучему песку, затягивали в свои глубины. Он судорожно искал, за что зацепиться, чтобы они не поглотили его окончательно, но не находил…
Ужасающий крик, прорезавший тишину, вернул его в реальность. Не в силах терпеть, он заткнул уши. Крик перешел в скрежет металла, а затем в людской вопль. Минуты превратились в секунды, как будто кто-то отмеренным ударом разбил песочные часы, которые, упав, разлетелись на сотни осколков, и тысячи песчинок начали высыпаться одна за другой.
Он достал телефон, пальцы его не слушались. Тот самый номер, который он набирал много раз. Он успел набрать семь цифр, после этого наступил свет, а за ним тьма, но не просто тьма, а та самая тьма, которая являлась первичным состоянием всех вещей еще до их существования. Люди превратились в облака, которые постепенно растворились в ночном небе, уходя в вечность.
Ворон расцепил свои когти, и я ощутил всю силу удара, выбившего из меня дух. Силясь подняться, я огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме тьмы. Время шло, а я все лежал, и казалось, что оно остановилось для меня. Да и зачем что-то предпринимать, если вокруг только тьма, больше некуда идти, я совершенно один на дне этой пропасти.
Но это было неправдой. Здесь в кромешной тьме жил белый голубь Эссуа. Все это время он был заперт в этой тьме, как в ловушке. Порой ему было трудно дышать, нестерпимо хотелось на волю, в небо. Любые беды и опасности не страшили, лишь бы над головой было вольное небо, а по бокам не смыкались объятья тьмы.
В бескрайней тишине я расслышал его голос, который обращался ко мне.
— Амадо, подними голову, посмотри вверх.
— Но зачем? Там ведь тоже тьма!
— Чтобы найти ориентир. Ты ведь знаешь, где верх и где низ. Все, что тебе нужно, — это поднять голову и поверить в себя! Не бывает безвыходных ситуаций, кроме смерти, подобно тому как не бывает бездонных пропастей, у всего есть начало и конец. Даже если ты на самом дне и не видишь неба, ты должен знать и верить, что оно есть и где-то там светит твоя путеводная звезда, звезда счастья! Лишь поверив, ты увидишь ее. И, однажды увидев ее, ты уже никогда не собьешься с пути, но только если не будешь отводить от нее взгляда. В награду она осветит тебе дорогу и укажет путь, наполнит жизнь смыслом, ведь она и есть смысл жизни. Простая истина, скрытая от многих: смысл жизни — в счастье. Все, что делает тебя счастливым, и есть смысл твоей жизни. Делясь счастьем с другим, ты наполняешь его жизнь смыслом. Многие об этом забывают, отводят взгляд, и в погоне за миражами и призрачными идеалами человек теряет свой ориентир, свою путеводную звезду. Несмотря на это, она по-прежнему светит ему. И ее свет отражается от дороги его жизни, но он не замечает его. Такой человек может стремиться к общим вершинам благополучия и карьеры, но при этом не выполняет главного, что было возложено на его душу, — например, подарить кому-то свою любовь или создать нечто прекрасное. А может быть, ему было нужно помогать людям, а он всю жизнь помогал только себе?.. Запомни: с самого низа все пути ведут наверх.
— Но как? У меня нет крыльев, как у тебя.
— Твои крылья — это твои надежды, стремления и мечты. Если ты во что-то сильно веришь и чего-то хочешь, то ты это получишь. Если ты редко используешь свои крылья, бывает больно их расправлять. Но когда ты это сделаешь, то тебя уже ничто не остановит, ты начнешь двигаться вверх. Потому что движение есть жизнь, это закон вселенной, а любое движение рано или поздно приводит к цели. Веришь ли ты в себя, Амадо?
Сказав это, белый голубь Эссуа взлетел вверх, разгоняя тьму своими крыльями.
— Я верю, — сказал Амадо и ощутил, как за спиной появились крылья. Он взмыл вслед за голубем.
— Ты летишь вверх, к небу, ведя меня за собой, и я следую за тобой. Иногда мне кажется, что я вижу то, что ждет впереди, и мне страшно, потому что это все еще слишком высоко, а мои крылья еще не окрепли… Но ты продолжаешь лететь вверх, и мне ничего не остается, как поспевать за тобой.
Яркий свет осветил все вокруг, и вот он снова стоит на тросе, растянутом между двумя башнями, и покачивается на ветру, а над ним парит белый голубь.
Амадо преодолел оставшийся отрезок пути с легкостью, а когда он достиг противоположного конца, услышал за спиной треск, с которым трос лопнул пополам. Толпа ахнула. Но он даже не оглянулся, вместо этого он посмотрел вверх, где парил голубь.
Голубь Эссуа уже направился навстречу заходящему солнцу, но его слова отчетливо звучали в голове у Амадо:
— Ты постоянно тратил силы на то, чтобы сохранить равновесие. Ты наслаждался этим чувством. Чувством, когда тебя поражает некое духовное головокружение, ты балансируешь на самом краю, волосы стоят дыбом, тебе не верится, что под ногами у тебя неизмеримая бездна.
А начиналось это как избыток оптимизма, как страстное желание пойти навстречу людям, проявить к ним любовь. Но тебе казалось, что чем решительнее твои шаги навстречу миру, тем стремительнее он убегает от тебя. Никому не хочется истинной любви, истинной ненависти. Никто не даст тебе прикоснуться к сокровенным недрам, исключение делается лишь для священника в час исповеди. Пока люди живы, пока кровь горяча, они делают вид, будто у них вовсе нет ни крови, ни скелета, ни покрывающей скелет плоти.
Голубь уже был очень далеко, превратившись в белую точку, и его голос был еле различим, но последние его слова Амадо все же услышал. Они отпечатались у него в голове и сопровождали всю жизнь, пока время не пришло и его глаза не закрылись навеки.
— Отныне тебя будут звать Ренато, запомни это имя. Теперь ты знаешь, что именно тот путь, который идет по канату, натянутому не высоко, а над самой землей, является правильным. Он предназначен, кажется, больше для того, чтобы об него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему, но именно он является истинным!
Все эти мысли невольно пробудили в нем тяжелые воспоминания, которые сейчас были совершенно не нужны. Он должен быть абсолютно спокоен. Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем. Именно так он и жил до сих пор. Человек без прошлого и будущего, живет ради этой толпы, которую ненавидит и презирает. Достав свой талисман, на котором были выгравированы инициалы членов его семьи, он поцеловал его. Невольно слеза скатилась по щеке, а может, это был всего лишь ветер… «Душа — это парус, ветер — жизнь», — любил он повторять себе, но только не сегодня. Сегодня ветер — это смерть. Здесь, на высоте почти восемьсот футов над землей, это ощущалось как нигде отчетливо. Вдобавок ко всему начали собираться густые тучи, до которых, казалось, можно дотянуться руками. Проплывавшие над зданием, они напоминали свалявшиеся комки пыли. Собирался дождь. Но уже слишком поздно. Жребий брошен, отступать нельзя, все или ничего!
Время неумолимо бежало. Огромные часы на соседней башне отсчитывали последние секунды. И вот этот миг наступил. Оглушительно заиграла музыка, и тишину, нарушаемую лишь воем ветра, прорезал многократно усиленный аппаратурой голос, который с заученной филигранностью выговаривал слова:
— Уважаемые да-а-а-амы и господа-а-а! Сегодня мы собрались с вами здесь, чтобы приветствовать величайшего Балдомеро Джилберто! Он совершит невозможное — пройдет по тросу между двумя башнями.
Голос умолк, и сотни глаз обратились вверх.
Он подошел к началу троса. Его длинные волосы развевал ветер. В этот момент он являл собой сплошное спокойствие. Как обычно, он нашел в себе ту точку равновесия, сконцентрировался на ней. Тот уголок спокойствия в глубине своей души, небольшую комнату без окон и с одной-единственной дверью, ключ от которой он бережно хранил и прятал от всех. Вошел в нее и плотно затворил за собой дверь, возведя баррикады из тех хороших и ценных воспоминаний о своей жизни, которые еще не выветрились из памяти. Это был его талант, талант, к которому стремятся многие и который был дан ему от рождения.
Нет ничего, кроме пути вперед. Эти восемьдесят шесть метров троса — твоя судьба, то, что тебе предстоит, дорога в один конец. Взгляд направлен в точку на дальнем его краю. Куда он одновременно стремился и куда так не хотел. И все растягивал мгновение, в которое испытывал то особое чувство, балансируя над пропастью.
Его занесенная над бездной нога проверяет прочность троса. Один шаг, другой. Сначала неуверенно, осторожно. Но вот он уже прочно стоит на тросе двумя ногами, покачиваясь на ветру. Еще несколько шагов — и он уже преодолел часть пути. Придерживайся темпа; чтобы сохранять равновесие, ты должен двигаться! Три удара сердца — один шаг, еще три удара — и еще шаг. Здесь все как в музыке. Сердце — это метроном, отбивающий такт. Только не сбивайся с ритма и слушай музыку жизни.
Глава 2
Встреча с судьбой
У каждого своя судьба.
Будь готов, что однажды она расправит крылья у тебя над головой.
В виде какой птицы она явится за тобой, зависит только от тебя самого…
Будь готов, что однажды она расправит крылья у тебя над головой.
В виде какой птицы она явится за тобой, зависит только от тебя самого…
И вот уже половина пути позади, порядка сорока шести метров. Дальше самый сложный участок.
Вдруг краем глаза он замечает промелькнувшую черную тень…
Ворон, широко расправив свои огромные черные, как сама ночь, крылья, устремился прямо на него. Острые кинжалы-когти промелькнули в дюйме от лица.
Покружив над ним, птица опустилась на трос, преградив ему дорогу.
— Ты смерть? — спросил он ворона.
— Ты заблуждаешься, — сказал ворон, — но у меня много имен. Некоторые зовут меня Белтрэн, другие — Амидайо, для кого-то я Джаиме, а для кого-то — просто Судьба. Но если тебе так хочется, то можешь звать меня Смерть.
Ворон разразился громким карканьем, которое скорее было похоже на смех. Глаза птицы неотрывно смотрели прямо на него. Кроваво-красные, они были подобны огненному закату, закату жизни. Он тоже смотрел ворону в глаза. Еще с детства он знал, что, если не решиться посмотреть судьбе в глаза, она обязательно заклюет тебя. Раздерет тебе спину своими когтями.
— Но почему именно ворон?
— У каждого своя судьба. Будь готов, что однажды она расправит крылья у тебя над головой. В виде какой птицы она явится за тобой, зависит только от тебя самого. — Голос ворона стал подобен раскатам грома. — Ты всегда старался быть лучшим во всем, стремился к мечтам, и это хорошо. Но ты установил для себя идеалы. Твоя ошибка в том, что ты считал их своими путевыми знаками и отвергал всё, что не соответствовало им. Знай же: отвергая то, что не соответствует идеалу, ты свалишься в ту самую глубокую пропасть, над которой ходишь. Ты презирал других. Мне тебя жалко. А ты знаешь, что жалость — разновидность презрения? Оглянись назад, посмотри вниз. Почему ты так упорно идешь к своей цели, в чем смысл, к чему ты стремишься? Почему ты всегда так уверен, что следующий твой шаг не будет последним? Ты пытаешься сохранять равновесие, но это всего лишь иллюзия. В жизни нет никакого равновесия. Каждое мгновение — это либо движение к совершенству, либо деградация.
Ты всю жизнь ходишь по краю, по этой веревке. Насколько она прочна? Сколько в ней нитей? Десятки, сотни? Сколько из них нужно оборвать, чтобы она лопнула? Пара ударов моим клювом — и все будет кончено.
Знаешь, иногда мне кажется, что люди сами ищут себе смерти. Почему они выбирают тот или иной путь, ходят по этим непрочным тросам? Кто плетет эти тросы? Каждый сам для себя? Жизнь полна риска. Смерть гораздо проще. Мы создаем обстоятельства, заложниками которых оказываемся. Ты сам создал все те обстоятельства, которые и станут сегодня причиной твоей смерти. Поступи ты иначе хотя бы однажды — и все было бы по-другому. Но никто не знает последствий своих поступков.
Люди… Я видел финал тысячи жизней. Молодые, старые. Все они были так уверены в своем существовании, как будто что-то делает их уникальными личностями. С целью, смыслом. Были так уверены в том, что они лучше других, красивее или умнее, а может, талантливее. Пелена застилала их глаза. Но правду не скрыть, и все всё видят, когда наступает конец. Пелена спадает.
Однако некоторым дается шанс увидеть правду раньше. Сегодня будет твой день, ты должен будешь совершить путешествие в пропасть, упасть в нее, чтобы возродиться заново! — с этими словами ворон посмотрел вниз. — Нет, не туда. Гораздо глубже. В пропасть своего разума. Возможно, это будет последнее путешествие в твоей жизни, но там, на самой глубине, скрывается истина!
Ворон взлетел в небо и стал подниматься все выше, широко расправив крылья и заслонив ими солнце. Казалось, он сделался огромным. Еще несколько взмахов крыльев — и поднялся сильный ветер, небо затянули тучи, которые опускались все ниже, обволакивая мир вокруг густым туманом. Неожиданно сделалось темно, как ночью, трос исчез из-под ног — опоры больше не было. Началось долгое падение в неизвестность. Но он не испытывал страха. Наоборот, казалось, что тьма укутала его в свои бархатные черные объятья. Будто он парил в невесомости, а вокруг, подобно миллиардам звезд, проносились его воспоминания, одни были еле различимы, другие ярче, порой они образовывали настоящие созвездия. Некоторые были настолько яркими, что ослепляли, своим светом причиняя боль и вызывая слезы. Глядеть на них было больно, но полезно, как полезно многое из того, что вызывает боль. Именно поэтому он не закрывал глаз.
Глава 3
Падая в пропасть воспоминаний
Совокупность ограниченных величин никогда не станет бесконечностью…
Бхакти Судхир Госвами
Бхакти Судхир Госвами
И вот он видит себя совсем крохой, он смотрит направо, затем налево, вертит головой и улыбается этому огромному прекрасному миру. Ведь ему невозможно не улыбаться: вокруг все раскрашено ярчайшими красками, впереди целый мир открытий и возможностей. Отец с матерью стоят бок о бок, обнявшись и протянув к нему руки, они улыбаются ему и что-то говорят. Он еще не может разобрать смысла слов, но чувствует, что эти слова очень важны, эти слова вдохновляют идти вперед, к ним, это слова поддержки и заботы. Он медленно и неуверенно ступает на еще не окрепших ногах, протянув к родителям маленькие ручонки. Сейчас ему нужно преодолеть этот крохотный отрезок пути, это его цель, а те две фигуры в конце пути — смысл его существования. В них сокрыт величайший дар — бескорыстная любовь, дар, который получают от родителей все дети. Он стремится к ним, к этим протянутым рукам. Рукам любви, которые согревают нас до тех пор, пока мы сами их не отпустим.
Второе воспоминание. Это было его шестое лето. Сады полны зелени, луга покрыты широким шлейфом зеленой травы. В бескрайнем синем небе неспешно плывут, словно огромные корабли, тяжелые кучевые облака. Он бежит к дому наперегонки с ветром, навстречу своему шестилетнему миру. Сегодня его день рождения, дом уже полон родных и близких людей. Уже отсюда он чувствует аромат земляничного торта, который мама специально испекла по этому поводу… В этот день было много улыбок, веселья и подарков. А под вечер отец позвал его во двор. Он таинственно улыбнулся своей особенной улыбкой, от чего появились те самые морщинки в уголках его голубых, как летнее небо, глаз, и велел ему подождать на крыльце, а сам свернул за угол дома. Спустя некоторое время он выкатил из-за угла великолепный синий велосипед. «Вот, сынок, это подарок тебе, теперь перед тобой открыты все дороги», — сказал отец, снова загадочно улыбнувшись.
Третье воспоминание. Пустынный парк ранним утром, отчетливо ощущается запах осенней листвы и сырости. Все вокруг раскрашено в золотые цвета осени. Ветер кружит и уносит опавшие листья, заметая дорожки. Город уже просыпается, вот далеко на горизонте начали сновать туда-сюда редкие огоньки автомобильных фар… Это был во всех смыслах тяжелый год. Год потерь и расставаний, год ожиданий и несбывшихся надежд. Время, когда нужно остаться одному и осмыслить свой пройденный путь, расчистить дорожки от опавших листьев — воспоминаний о невзгодах и неудачах. Сейчас было именно такое время. Запрокинув голову, можно увидеть облака-исполины, плывущие в океане небес, и кажется, что твои мысли тоже готовы оторваться и, поднявшись облачком пара вверх вместе с ароматом недопитого утреннего кофе, устремиться вдаль за горизонт… Неожиданно эту гармонию с природой нарушает телефонный звонок. В трубке знакомый голос, который в последнее время стал всего лишь голосом, далеким голосом в трубке, утратившим своего хозяина, воплотившимся в образы из детства.
— Здравствуй, Амадо!.. — Долгая пауза. — Сегодня я хотел бы увидеться с тобой, мне нужно о многом с тобой поговорить, наш последний разговор закончился не лучшим образом. Скажи, ты зол на меня? — голос на том конце замолк.
Повисло долгое молчание.
— Здравствуй, пап… — Он снова посмотрел на листву, которую уносил ветер — Нет, я не в обиде на тебя, я был бы очень рад нашей встрече.
— Амадо, обернись.
Чуть поодаль на холме стоял он, его отец Керро Деметрио, в черном повидавшем виды пальто, которое неожиданный порыв ветра распахнул и, казалось, был готов сорвать с плеч. Как будто бы пытаясь сказать: посмотри, вот же он, стоит перед тобой, полностью открытый, с распахнутой душой, иди же к нему! Рядом стоял его старенький велосипед. Отец подошел ближе. Его глаза внимательно смотрели на меня. Сейчас они уже не казались такими небесно-голубыми, какими запомнились мне в детстве, — они были синие, как осеннее грозовое небо. Возможно, это из-за очков в роговой оправе, которые он теперь носил. А может потому, что в детстве все краски кажутся нам ярче?
— Сын, возьми свой велосипед, я бы хотел проехаться с тобой на ту вершину, — сказал отец, показав рукой в направлении большого холма.
Они ехали около получаса в полном молчании.
— Отец, ты не сказал «прощай» или «до свидания» — просто исчез, не предупредив меня.
Отец задумчиво посмотрел на него.
— Потому что тогда нам пришлось бы разделиться, ведь, сказав слова разделения, ты уже разделяешься. А пока мы с тобой находимся в этом мире, мы не разделены. Пока ты этого не скажешь, мы не разделены. Так мир и устроен по закону взаимосвязи!
Листья шуршали под колесами наших велосипедов. Мимо проносились клены, одетые в багрянец и иногда тихонько ронявшие резные листья. Среди них затерялись редкие березки, они опустили ветки, словно печалясь, что скоро придут холода. А чуть поодаль стояли желто-зеленые дубы, похожие на огромных великанов.
Доехав до подножия высокого холма, отец посмотрел вверх. К вершине вела узенькая дорожка-серпантин. Он повернулся ко мне.
— Запомни, Амадо: в жизни есть тяжелый путь и неправильный путь. Труд крутить педали в гору закаляет тебя. Этот путь дает тебе силы, легкий путь — уничтожает тебя.
Они уже преодолели половину пути. Отсюда был виден расположенный неподалеку пруд. Над ним то и дело пролетали стайки диких уток. Они готовились к отлету в дальние страны.
— Я знаю, какой путь выбрал ты, Амадо.
Долгий взгляд в мою сторону.
— Отец, единственное, что питает мою жизнь, — это риск: чем больше я рискую, тем более чувствую себя живым.
Отец отвернулся и посмотрел вдаль.
— Когда-нибудь ты поймешь, что нельзя жить лишь чем-то одним-единственным, ставить это превыше всего остального, ограничивая себя этим. Совокупность ограниченных величин никогда не станет бесконечностью…
Когда они достигли вершины холма, был уже поздний вечер. На небе начали появляться первые звезды. А вдали зажглись огни большого города. И каждый огонек — это чья-то жизнь и чей-то путь. Возможно, только начавшийся, а может быть, уже подходящий к концу. К первым огонькам добавлялись всё новые и новые, а некоторые гасли. Подобно тому как каждый добавляет свою дорогу к бесконечности этого мира, а кто-то ее покидает. Отсюда, с высоты, казалось, что огни большого города — это отражение звездного неба и те, чей путь уже закончен, отправились на небо и теперь смотрят на тех, кто остался внизу. Отец глянул вверх и сказал:
— Я всегда знал, что небо полно тайн, но только теперь понял, насколько полна загадками земля. Прости меня, что я редко бывал дома. Я всегда хотел повидать мир. Да, в любом скитании существует риск заблудиться, но это не про меня. У меня есть путеводная звезда — это мой дом и моя семья. Столько путешествуя, я открыл для себя одну удивительную вещь: огни никакого другого ночного города не сравнятся с красотой огней, освещающих родной город. И даже звезды на небе сияют ярче там, где твой дом…
Это был последний раз, когда я видел отца.
Минули годы, и наступила одна из самых холодных зим в моей жизни.
10 ноября 1993 года я получил короткое письмо следующего содержания:
«Амадо, или мне теперь называть тебя Балдомеро? Ты знаешь, что нам с твоей матерью в последнее время стало тяжело. Когда я уезжал последний раз, выйдя из дома, я взглянул на наше окно и увидел ее. Я до сих пор вижу, как она стоит возле окна и ждет от меня хоть малейшего жеста. Я часто думаю: а что, если бы я помахал ей тогда?.. Может, этого было бы достаточно, чтобы мы все еще были вместе, а мой сын не стал бы мне теперь чужим… Мы поссорились, должно быть, навсегда, потому что она не из тех, кто просит вернуться, а я не из тех, кто возвращается. Сегодня я осознал, что я на распутье и стою перед выбором. И я должен его сделать, я больше не хочу оглядываться назад, потому что это причиняет мне боль. Прости меня и прощай».
Глава 4
Разбитые песочные часы
То, что было, — это то, что будет; что свершено, то будет свершено.
Нет воспоминаний о бывшем, и не будет воспоминаний о том, что будет с теми, кто придет после нас…
Роджер Джозеф Желязны
Нет воспоминаний о бывшем, и не будет воспоминаний о том, что будет с теми, кто придет после нас…
Роджер Джозеф Желязны
Я вновь и вновь перечитывал тогда это письмо, и, когда закрывал глаза, тьма тут же наваливалась на меня. И сейчас, когда я вернулся к тому воспоминанию, я опять падаю в эту тьму, проваливаясь в нее все глубже. Но теперь я осознаю, что падение не будет вечным, — уже чувствую, что дно этой пропасти близко. Вдруг я слышу, как у меня над головой хлопают крылья, и ощущаю резкую нестерпимую боль. Острые, как ножи, когти впились мне в плечи, эта боль ярчайшей вспышкой зажглась в моем сознании.
Голос, подобный грому, сказал:
— Смотри, я покажу тебе то, что было скрыто. — Это говорил ворон. — Я есть судьба, я есть предназначение. Узри же правду!
На мгновение все стало белым, казалось, что я смотрю на солнце. Да так и есть… Я отвел взгляд немного в сторону и увидел бескрайнее голубое небо.
Ощущая легкость во всем теле, я осознал, что я теперь ничто и одновременно всё, меня больше нет, но я одновременно везде. Я стал ветром, а мои мечты, страхи и переживания превратились в пыль. Я мчусь на юг и вновь возвращаюсь на север. Весь мир — круговращение, и я следую его круговороту. Все реки текут в море, однако море не переполняется. Вновь к истокам рек возвращаются их воды. То, что было, — это то, что будет; что свершено, то будет свершено. Нет воспоминаний о бывшем, и не будет воспоминаний о том, что будет с теми, кто придет после нас. Я проношусь над крышами домов и над бескрайними полями, касаюсь своими пальцами верхушек деревьев и вновь взмываю ввысь.
Здесь, на высоте тридцать две тысячи футов, огромная белая птица Airbus A320 прокладывала себе дорогу. А над самолетом парила другая птица. Лино — белая гарпия, госпожа судьба — расправила крылья и отбрасывала с высоты тень. Скрытая от глаз простых смертных, она знала каждого из сотни человек, что сидели сейчас в креслах, знала мысли и поступки каждого из них, знала их самые сокровенные тайны и страхи.
Среди них был и мой отец. Подперев голову рукой, он вглядывался в иллюминатор, при этом лицо его было печально. Глаза смотрели за горизонт, туда, где солнце решило искупаться в бурлящем океане облаков, превращая мир в дым. Это было поистине потрясающее зрелище! Но оно длилось недолго, и, когда пожарище заката угасло, присыпанное пеплом звезд, наступило время демонов…
На небе стали зажигаться первые звезды. Самая крупная из них оторвалась от небосвода и начала свое падение, оставляя за собой сияющий шлейф. Это была гарпия. Заметив свою жертву, она, сложив крылья, камнем упала вниз, издавая крик, от которого кровь стыла в жилах, — крик смерти.
В салоне самолета
В руках у него была их семейная фотография, с которой на него смотрели три улыбающихся лица, три частички одной мозаики, три пазла, сложившиеся в одну прекрасную картину. Порой нет ничего более обманчивого, чем фотография. Мы думаем, что навсегда запечатлели счастливый момент, а на самом деле лишь прибавляем грусти, которой и так хватает в этом мире. Мы нажимаем на кнопку, а счастливое мгновение уже закончилось… Он отвел глаза от снимка, погружаясь в свои мысли и переживания, которые, подобно зыбучему песку, затягивали в свои глубины. Он судорожно искал, за что зацепиться, чтобы они не поглотили его окончательно, но не находил…
Ужасающий крик, прорезавший тишину, вернул его в реальность. Не в силах терпеть, он заткнул уши. Крик перешел в скрежет металла, а затем в людской вопль. Минуты превратились в секунды, как будто кто-то отмеренным ударом разбил песочные часы, которые, упав, разлетелись на сотни осколков, и тысячи песчинок начали высыпаться одна за другой.
Он достал телефон, пальцы его не слушались. Тот самый номер, который он набирал много раз. Он успел набрать семь цифр, после этого наступил свет, а за ним тьма, но не просто тьма, а та самая тьма, которая являлась первичным состоянием всех вещей еще до их существования. Люди превратились в облака, которые постепенно растворились в ночном небе, уходя в вечность.
Глава 5
Блуждающий в темноте
Если ты редко используешь свои крылья, бывает больно их расправлять…
Надея Ясминска
Надея Ясминска
Ворон расцепил свои когти, и я ощутил всю силу удара, выбившего из меня дух. Силясь подняться, я огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме тьмы. Время шло, а я все лежал, и казалось, что оно остановилось для меня. Да и зачем что-то предпринимать, если вокруг только тьма, больше некуда идти, я совершенно один на дне этой пропасти.
Но это было неправдой. Здесь в кромешной тьме жил белый голубь Эссуа. Все это время он был заперт в этой тьме, как в ловушке. Порой ему было трудно дышать, нестерпимо хотелось на волю, в небо. Любые беды и опасности не страшили, лишь бы над головой было вольное небо, а по бокам не смыкались объятья тьмы.
В бескрайней тишине я расслышал его голос, который обращался ко мне.
— Амадо, подними голову, посмотри вверх.
— Но зачем? Там ведь тоже тьма!
— Чтобы найти ориентир. Ты ведь знаешь, где верх и где низ. Все, что тебе нужно, — это поднять голову и поверить в себя! Не бывает безвыходных ситуаций, кроме смерти, подобно тому как не бывает бездонных пропастей, у всего есть начало и конец. Даже если ты на самом дне и не видишь неба, ты должен знать и верить, что оно есть и где-то там светит твоя путеводная звезда, звезда счастья! Лишь поверив, ты увидишь ее. И, однажды увидев ее, ты уже никогда не собьешься с пути, но только если не будешь отводить от нее взгляда. В награду она осветит тебе дорогу и укажет путь, наполнит жизнь смыслом, ведь она и есть смысл жизни. Простая истина, скрытая от многих: смысл жизни — в счастье. Все, что делает тебя счастливым, и есть смысл твоей жизни. Делясь счастьем с другим, ты наполняешь его жизнь смыслом. Многие об этом забывают, отводят взгляд, и в погоне за миражами и призрачными идеалами человек теряет свой ориентир, свою путеводную звезду. Несмотря на это, она по-прежнему светит ему. И ее свет отражается от дороги его жизни, но он не замечает его. Такой человек может стремиться к общим вершинам благополучия и карьеры, но при этом не выполняет главного, что было возложено на его душу, — например, подарить кому-то свою любовь или создать нечто прекрасное. А может быть, ему было нужно помогать людям, а он всю жизнь помогал только себе?.. Запомни: с самого низа все пути ведут наверх.
— Но как? У меня нет крыльев, как у тебя.
— Твои крылья — это твои надежды, стремления и мечты. Если ты во что-то сильно веришь и чего-то хочешь, то ты это получишь. Если ты редко используешь свои крылья, бывает больно их расправлять. Но когда ты это сделаешь, то тебя уже ничто не остановит, ты начнешь двигаться вверх. Потому что движение есть жизнь, это закон вселенной, а любое движение рано или поздно приводит к цели. Веришь ли ты в себя, Амадо?
Сказав это, белый голубь Эссуа взлетел вверх, разгоняя тьму своими крыльями.
— Я верю, — сказал Амадо и ощутил, как за спиной появились крылья. Он взмыл вслед за голубем.
— Ты летишь вверх, к небу, ведя меня за собой, и я следую за тобой. Иногда мне кажется, что я вижу то, что ждет впереди, и мне страшно, потому что это все еще слишком высоко, а мои крылья еще не окрепли… Но ты продолжаешь лететь вверх, и мне ничего не остается, как поспевать за тобой.
Глава 6
Рожденный заново
Отныне тебя будут звать Ренато…
Яркий свет осветил все вокруг, и вот он снова стоит на тросе, растянутом между двумя башнями, и покачивается на ветру, а над ним парит белый голубь.
Амадо преодолел оставшийся отрезок пути с легкостью, а когда он достиг противоположного конца, услышал за спиной треск, с которым трос лопнул пополам. Толпа ахнула. Но он даже не оглянулся, вместо этого он посмотрел вверх, где парил голубь.
Голубь Эссуа уже направился навстречу заходящему солнцу, но его слова отчетливо звучали в голове у Амадо:
— Ты постоянно тратил силы на то, чтобы сохранить равновесие. Ты наслаждался этим чувством. Чувством, когда тебя поражает некое духовное головокружение, ты балансируешь на самом краю, волосы стоят дыбом, тебе не верится, что под ногами у тебя неизмеримая бездна.
А начиналось это как избыток оптимизма, как страстное желание пойти навстречу людям, проявить к ним любовь. Но тебе казалось, что чем решительнее твои шаги навстречу миру, тем стремительнее он убегает от тебя. Никому не хочется истинной любви, истинной ненависти. Никто не даст тебе прикоснуться к сокровенным недрам, исключение делается лишь для священника в час исповеди. Пока люди живы, пока кровь горяча, они делают вид, будто у них вовсе нет ни крови, ни скелета, ни покрывающей скелет плоти.
Голубь уже был очень далеко, превратившись в белую точку, и его голос был еле различим, но последние его слова Амадо все же услышал. Они отпечатались у него в голове и сопровождали всю жизнь, пока время не пришло и его глаза не закрылись навеки.
— Отныне тебя будут звать Ренато, запомни это имя. Теперь ты знаешь, что именно тот путь, который идет по канату, натянутому не высоко, а над самой землей, является правильным. Он предназначен, кажется, больше для того, чтобы об него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему, но именно он является истинным!
Автор оригинального текста
Подзоров Роман Борисович
Москва, 12.06.2014
Подзоров Роман Борисович
Москва, 12.06.2014
Обсуждения Проходя над бездной