Янь Хой спросил у Конфуция:
— Когда у Мэнсунь Цая умерла мать, он громко рыдал, но не проливал слёз, не горевал в душе, а на похоронах не выражал скорби. Но, несмотря на эти три оплошности, он прослыл лучшим знатоком погребального ритуала в своём царстве Лу.
— Когда у Мэнсунь Цая умерла мать, он громко рыдал, но не проливал слёз, не горевал в душе, а на похоронах не выражал скорби. Но, несмотря на эти три оплошности, он прослыл лучшим знатоком погребального ритуала в своём царстве Лу.
Значит, и в самом деле на свете есть люди, которые умеют добиваться славы, не подкреплённой истинными заслугами. Признаться, я пребываю в недоумении.
— Этот Мэнсунь Цай достиг совершенства, ибо он пошёл дальше обычного знания, — ответил Конфуций. — Упростить дело ещё не значит чего-то добиться, а вот покончить с ним вообще — значит кое-что упростить. Мэнсунь не знает, отчего он родился и почему умрёт, не знает, что идёт впереди, а что следом. И если суждено ему во что-то превратиться, он примет с доверием непостижимые для него превращения и всё тут! Ибо, пребывая в превращениях, как может он знать то, что не превращается? А, не пережив ещё превращений, как он может знать, что это такое? Не похожи ли мы в своём неведении на того, кто спит, и ещё не испытал, что такое пробуждение? К тому же, хоть тело его меняется, сердце не терпит ущерба. Он меняет своё пристанище с каждым днём, а дух его не рассеивается. Мэнсуню, конечно же, ведомо, что такое пробуждение. Когда другой человек плачет, он плачет тоже, потому что следует всему, что случается. Ведь даже когда мы говорим себе: «Вот я», можем ли мы быть уверены в том, что некто, именуемый нами этим «я», на самом деле является таковым? Во сне мы видим себя птицей и взмываем в поднебесье, а то вдруг видим себя рыбой и погружаемся в пучину вод. И никто не знает, спит ли, бодрствует ли тот, кто сейчас произносит эти слова.
Чем мечтать и придумывать, лучше от души посмеяться. А чем предаваться смеху, лучше довериться жизни. Вверяя себя изначально данному, влекись за превращениями — тогда войдёшь в необозримые чертоги Небесного Единства.
— Этот Мэнсунь Цай достиг совершенства, ибо он пошёл дальше обычного знания, — ответил Конфуций. — Упростить дело ещё не значит чего-то добиться, а вот покончить с ним вообще — значит кое-что упростить. Мэнсунь не знает, отчего он родился и почему умрёт, не знает, что идёт впереди, а что следом. И если суждено ему во что-то превратиться, он примет с доверием непостижимые для него превращения и всё тут! Ибо, пребывая в превращениях, как может он знать то, что не превращается? А, не пережив ещё превращений, как он может знать, что это такое? Не похожи ли мы в своём неведении на того, кто спит, и ещё не испытал, что такое пробуждение? К тому же, хоть тело его меняется, сердце не терпит ущерба. Он меняет своё пристанище с каждым днём, а дух его не рассеивается. Мэнсуню, конечно же, ведомо, что такое пробуждение. Когда другой человек плачет, он плачет тоже, потому что следует всему, что случается. Ведь даже когда мы говорим себе: «Вот я», можем ли мы быть уверены в том, что некто, именуемый нами этим «я», на самом деле является таковым? Во сне мы видим себя птицей и взмываем в поднебесье, а то вдруг видим себя рыбой и погружаемся в пучину вод. И никто не знает, спит ли, бодрствует ли тот, кто сейчас произносит эти слова.
Чем мечтать и придумывать, лучше от души посмеяться. А чем предаваться смеху, лучше довериться жизни. Вверяя себя изначально данному, влекись за превращениями — тогда войдёшь в необозримые чертоги Небесного Единства.
Обсуждения На похоронах