Папе ждать надоедает, и он подходит к одному из официантов. Поговорить. Лицо у папы такое, как будто он полку команды отдаёт. Договорились. Нам приносят какие-то блюда, и мы ужинаем. Мама с папой о чем–то тихо разговаривают. Я жую и во все глаза наблюдаю за тем, что происходит за соседним столом. Мама, кивая головой на соседний столик, говорит папе:
«Сань, посмотри, они его догола разденут!».
Графа Мнтекристо, действительно «раздевают» - деньги текут шелестящей рекой. «Сулико» сменяется какой-то импортной песней. В руках князя появляется пачка денег. Метрдотель важно дефилирует к оркестру и звучит «Лезгинка». Официанты уносят одни нетронутые блюда и приносят другие. Чуть погодя, эти тоже уносят, заменяя их новыми. За графским столом жизнь бьёт ключом. Папа какое-то время смотрит на соседа и машет рукой:
«Красиво жить не запретишь!».
Оркестр по второму кругу играет «Сулико», «Кабардинку», потом что-то ещё кавказское, белобрысая певица пытается петь на грузинском языке. Граф под «Лезгинку» выделывает ногам натуральные фокусы, прямо факир, другой на его месте уже ноги вывихнул бы, а этому всё нипочем – салфеткой только взмахивает. Асса! Танцует и смотрит на нас. Сдается мне, это он перед мамой так выкаблучивает. Мужчина часто поворачивается и смотрит в нашу сторону. Мы с мамой сидим лицом к Монтекристо, а папа спиной, поэтому он не видит, что там происходит. Пока он танцует, официант подносит на наш стол бутылку коньяка и большую вазу с фруктами и, склонившись к папе, кивает на танцора – от него, дескать. Другой официант убегает с очередной купюрой и появляется в зале с последними аккордами «Лезгинки», с огромным букетом темно-бардовых роз. Кавказец принимает букет из его рук и, пошатываясь от выпитого вина, направляется к нашему столику. Он держится едва-едва, на ниточке. Устал, уморился, бедный. Отрежь ниточку и упадёт. Шатается, но красиво. Благородно шатается. Останавливается напротив мамы и гортанно так, но четко, без акцента говорит:
- «Гомарджоба, дорогие! Здравствуйте! Вы позволите? Меня зовут Резо! Девушка, как Вас зовут?».
- «Тамара», -
мама улыбается, понимая, что начинается веселье.
- «Тамар! Нашу царицу так зовут!», -
Резо опускается перед мамой на оба колена, протягивая букет:
- «Тамар! Я тебя люблю! Выходи за меня замуж!».
Папе не до смеха. А маме хоть бы что, ни тени смущения, она смеется:
- «Я уже замужем! Знакомьтесь, Резо, это мой муж Саша, а это сын – Жека».
Резо, не поднимаясь с колен, продолжает:
- «Возьми эти розы, Тамар! Это от всего сердца! Знаешь, у меня большой дом в Тбилиси, там места всем хватит! Мы всех с собой возьмем, и Сашу, и Жеку! Соглашайся! Я тебя на руках носить буду! Ты, знаешь, сколько у меня денег? Я тут всех купить могу! Официант!…».
Мама, улыбаясь, берет у Резо букет. Резо лезет во внутренний карман пиджака и достаёт ещё пачку денег. Деньги из руки рассыпаются на пол. Все, и мама, и я, и папа собираем купюры в одну кучу. Папа берет у нас деньги, молча поднимает Резо с колен и, положив его левую руку себе на плечо, а своей правой рукой обняв за талию, уводит влюбленного поговорить по-мужски. Резо поворачивает голову и сурово смотрит на него, чуть отводя голову, будто резкость фокусирует. Они, обнявшись, подходят к соседнему столу, и папа забирает, оставленную Резо пачку денег на столе, и суёт все деньги ему во внутренний карман пиджака. Официанты пытаются что-то возражать, но папа снова делает лицо, как перед полком и вопрос решается в нашу пользу.
На следующее утро Резо появляется в нашем номере с новыми розами и извинениями. А он ничего так, мужик. Говорит по-русски почти без акцента. Постоянно рассказывает веселые истории и анекдоты. Все три дня в Риге Резо сопровождает нас везде и всюду, предварительно испросив разрешения у папы, а затем у мамы. От ресторанного ухарства не осталось и следа. На маму он смотрит влюбленными глазами. Папа это видит, но внешне недовольства не проявляет. Да и Резо повода не дает. Всё в рамках приличий. Поначалу Резо везде пытался платить за нас. Папа спокойно, но твёрдо его притормозил.
Мы едем в Юрмалу - Резо с нами едет в Юрмалу. Мы едем в Палангу - Резо с нами едет в Палангу. Мы едем в Москву - Резо с нами едет в Москву. Мама Резо очень хорошо его воспитала – Резо ничего не делает просто так, он на всё спрашивает разрешение. С начала у папы, как у мужчины, потом у мамы, потом у меня. В Москве он опять всюду сопровождает нас. Вот мы и Резо на фоне Собора Василия Блаженного, мы и Резо на ВДНХ, мы и Резо на набережной Москва-реки, мы и Резо в Большом театре, мы и Резо в Малом театре. Я с Резо на руках, Резо со мной на руках, я и Резо у мавзолея. Когда мы собираемся ехать в Воронеж и далее по программе, Резо просит разрешения ехать с нами. Взрослые понимают ненормальность ситуации. Когда папа объясняет Резо, что так дальше нельзя, Резо грустно смотрит на нас и говорит:
- «Я сам всё понимаю, Саша. Вы на меня с Тамарой не обижайтесь, что я вот так за вами волочусь. Ничего поделать с собой не могу. Конечно, езжайте, я останусь в Москве. Всё нормально, мы же мужчины? А мужчины подлостей не делают. Я хоть и пьяный тогда в ресторане был, а что говорил – всё правда. Я всегда буду любить Тамар! Надумаете приехать в гости в Тбилиси, не стесняйтесь, я всегда буду вам рад.».
Вот такая странная история вышла с Резо. Еще бы чуть и выдали маму замуж, и жили бы в Тбилиси. Все! В большом доме. Больше мы никогда не видели Резо, но запомнили его на всю жизнь, и мама, и папа, и я. Чего я его вдруг вспомнил? Это, наверное, потому, что мама с папой в последнее время не ладят. Я тихонько переворачиваюсь на правый бок, чтобы не придавить щенят и…
Утром я просыпаюсь оттого, что две мохнатые морды мокрыми тёплыми пуговками носов и шершавыми язычками прогуливаются по моему носу и щекам. Проголодались. Вот собаки! Поспать не дадут! В ногах спокойно сидит Тим и понимающе смотрит на меня. Уж он то знает, какой я соня. Надо подниматься. Щупаю свою забинтованную голову. Барабанщик ещё спит, а то и вовсе дезертировал. Немного побаливает место удара, но это пустяки – для гуляний не помеха. Гулять - не учиться.
Звонок в дверь. Всё, хана моей свободе – мама из больницы выписалась, других вариантов быть не может. Поднимаюсь с кровати. Собачья стая горохом ссыпается с постели и устремляется к двери. Вот тебе и погулял. Мама теперь загонит меня в постель дня на три точно. Придётся потолок глазами протирать – не идти же в школу.
За дверью Витя. Пока я тут дрых, со слюнявыми корефанами, он успел побывать в больнице, и у мамы, и у папы. Рассказываю ему историю своего ранения. Витя большой спец по оперативной медицине – в детстве столько шишек получал, что сделался просто экспертом. Он же в сибирской деревне вырос. А они там деревня на деревню колами бьются, почем зря. Витя снимает повязку с моей головы, обследует и ставит диагноз – фигня, до свадьбы заживет. Мажет йодом шишку и выбрасывает бинт в мусорное ведро. Нечего, дескать, из себя тяжелобольного строить. Без повязки рана подсохнет, и всё будет нормалёк.
Собачья братия сидит против нас в рядок. В глазах так и блестит надежда. Да, что там надежда, уверенность – вот сейчас мне башку отремонтируют и тут же, бросив всё, займутся их кормёжкой. Они знают, что Витя никогда их не обидит и всегда найдёт каждому по кусочку колбасы. Постельный режим отменяется! Витя производит ревизию в холодильнике и выносит подарки собачьей компании в подъезд - за дверь квартиры. Братия мигом выметается из квартиры следом за колбасой. Это, чтобы промеж ног не путались. Мы вместе с Витей завтракаем. Собственно завтракаю я, а Витя откупоривает бутылочку пива. Бархатное, называется, в Хабаровске его делают.
Витя отдыхает. Он только из рейса и заняться ему особенно нечем. Его жена Аля на работе, а сын Олежка, мой двоюродный брат, в детском саду – ему в школу только в следующем году. Мама с папой в больнице. Все пристроены к делу. Самое время заняться моей персоной. В школу Витя уже заходил, это ему там сказали, что я получил производственную травму, посредством слесарного инструмента. Пьём мы чай с пивом, и строим планы. По первому пункту альтернативы нет. Вернее она есть, но весьма жестко ограничена. Для начала мы идем либо в овощной магазин, либо в дежурный магазин. Альтернатива состоит в том, что мы можем пойти сначала в овощной, а потом в дежурный, без либо.
Поход в овощной магазин означает, что Витя купит мне стакан томатного сока, а себе граммов двести Бургундского. Бургундское – это Витина шутка и означает, в зависимости от настроения, либо Ризлинг, либо Тырново, либо Солнцедар. Блин! Сколько альтернатив, а я сказал, что альтернативы нет. Дежурный магазин работает до двадцати двух часов и потому является, вместе с прилегающими кустами, штаб-квартирой местных бичей. А среди бичей у моего дяди просто море знакомых – с одними он служил в армии, с другими ходил в море на СРТМ «Нереида», с третьими на БМРТ «Барабинск», с четвертыми черт те на чем, черт те куда.
Мы с Витей на «бичевской тропе», как индейцы на «тропе войны» – бичуем, попросту говоря. Не совсем всерьез, а как бы, понарошку. Раз уж мы появимся у дежурного магазина, нам обязательно встретится кто-либо из перечисленных Витиных корешков. А тогда, уже ничего не поделаешь. Витя в отпуске и при деньгах, значит, он возьмёт для бывших корешков пару бутылок водки, что-нибудь закусить и мы пойдём лечить их от абстинентного синдрома. Не знаете, что такое абстинентный синдром? Странные вы ребята! У нас про это знают все!
Заезжие, залётные и прочие временные говорят, что «Находка – пыль, да водка!». Не верьте! Это неправда! Вернее, с точки зрения залётных, – правда, просто они не успевают рассмотреть ничего кроме водки, да пыли, как результата употребления водки. Так, вот, по порядку. «Бичевская тропа» происходит от слова бич. Бичи, это категория людей. Название произошло от английского выражения "beach sailor" – пляжный моряк, по-русски. Там моряки, ну, за Бугром, в промежутках между рейсами, дожидаясь вакансии на новом Шипе, валялись на пляже, ухаживали за английскими барышнями, пили пиво, посещали бары, устраивали дружеские кулачные потасовки и поножовщину, между собой. Все это длилось, пока beach sailor, не получал направление на новое судно и, тогда: прощай берег, привет волна, ветер надувай наши паруса! Эге-гей!
В Находке beach sailor начинает также. Ожидая направления на новый пароход, он посещает рестораны, угощает друзей, купает «девчонок» в шампанском. Пока есть деньги. Загуливается так, что пароход в очередной рейс уходит без него. Приходится ждать другой новый пароход. Финансы поют романсы, материальное положение не позволяет вести великосветский образ жизни и beach sailor встаёт на довольствие в магазин – водка, колбаса. Водка, колбаса, водка, водка, колбаса, водка. Водка. Водка. Водка…
Друзья попроще - из пребывающих в такой же, второй стадии, или перешедших в стадию номер три. Очередной новый пароход уходит в рейс без beach sailorа, благородное питие превращается в запой. Вeach sailor превращается в бича и переходит к дежурному магазину, где можно встретить старого кореша, вернувшегося из рейса, который не откажет старому товарищу в двухстах граммах для похмелья и закуске. Бичи два–три года, иной раз и пять лет, крутятся у дежурного магазина, а потом куда-то исчезают. Кому-то удается вынырнуть из этого омута и вернуться к нормальной жизни, кто-то переходит к стадиям четыре, пять и далее до кладбища. Так, что Бич, это промежуточная стадия между beach sailorом и гробом.
Через полчаса мы, в сопровождении тройки верных друзей-вертихвостов, направляемся к овощному магазину. Шерстяная троица терпеливо дожидается, пока я разминаюсь томатным соком, а Витя Бургундским. Планируемый маршрут – «овощной» - «дежурный» - «куда судьба занесет».
Мотивация у Вити сильная – «овощной», как разминка телу, «дежурный» – дань душе, «куда судьба занесет» - это уже для меня, для моего тела и моей души.
Витя, как я говорил уже, только из рейса, заработанные деньги просто жгут ему карманы. Большой Жека у «дежурного» наверняка знает, что Витя в городе, и ждет его. Большой Жека, он Большой, потому, что Маленький Жека - это я. Когда мы заходим к «дежурному», нас так именуют. Чтобы не запутаться. Большой Жека интересный малый, он был пилотом и летал во время войны на «аэрокобре», американском истрибителе. Их нам американцы во время войны по лендлизу поставляли. После войны ушёл в рыбаки, а года три назад «свалился в штопор» и забичевал. У него есть квартира, жена и сын, но, поскольку никак не выйти из штопора, домой он не появляется.
Витя и Большой Жека ходили вместе в море на СРТМ «Нереида», там и подружились. Витя не может вытащить Жеку из процесса бичевания. Этого не сможет никто, разве только сам Жека угомонится и решит завязать. Но Жека завязывать не собирается. Вскоре мы сидим за «дежурным» на лавочке, под кустами акации, в компании Больного Жеки, Бахрейна и еще пары страдальцев их бичёвской бригады. Большой Жек похмеляется принесенной Витей водкой через полотенце.
Похмеляться через полотенце – это процесс. Придуман этот способ для того, чтобы бич, страдающий жутким похмельем, не расплескал содержимое стакана. Руки Жеки от похмелья трясутся так, что стакан с водкой он не может поднести ко рту. Витя говорит, что, если Жека Большой попробует выпить без полотенца, он, либо водку расплескает, чего в этой компании не прощают, либо стаканом выбьет себе зубы.
Выполняется этот приём следующим манером: стакан ставится на пенёк и кто-либо из лиц, не страдающих похмельем, наливает водку в стакан. Жека Большой берет вафельное полотенце, являющееся обязательным атрибутом экипировки бичёвской компании, и
двумя руками накидывает себе на шею. Концы полотенца захватываются левой и правой рукой, причём, правая, зажимает полотенце мизинцем и безымянным пальцем, чтобы большой, указательный и средний были свободны, эти пальцы будут держать стакан. Какой-какой, граненый, которому в понедельник тристо лет исполняется. Как только полотенце захвачено обеими руками, правая тянет за полотенце, так, чтобы рука выпрямилась, левая рука оказывается у левого уха. Полотенце должно быть в натяг. В этот момент правая рука замкнута в локте и под действием усилия левой руки, передаваемого через полотенце, не трясется. Рука в относительно спокойном состоянии.
Вся эта конструкция подвигается кистью правой руки к стакану с водкой, и он захватывается тремя свободными пальцами. Левая рука начинает за полотенце подтягивать напряженную правую руку. Движение происходит почти без колебаний правой руки. Остается подставить рот под приближающийся стакан и, опростав его, сделать глоток. Минут через пять – десять после приёма целительной дозы руки Жеки Большого перестают трястись и он способен употреблять напитки без помощи полотенца. Витя передает Жеке пачку Беломорканала. Вся компания уже приняла по «соточке», Жека наделяет каждого папиросой и прячет пачку в карман. Мы с Витей через час-полтора
уйдём, а им тут «дежурить» до второго пришествия – без курева просто вилы. Бичи чередуют курево с закуской, иногда отбрасывая небольшие кусочки колбасы Тиму и его потомкам. Собачья компания усердно колотит хвостами по земле, чего не сделаешь за такую вкусную колбасу.
Закуриваем и переходим к разговорам. В смысле закуривают они, я то не курю. Из всей компании я знаю Жеку Большого и Бахрейна, остальные мне никогда не встречались. Или я им не встречался? Бахрейн бывший моторист, ранее ходил в море на больших, белых пассажирских лайнерах, потом перебрался в рыбаки, потом в beach sailorы, а затем в бичи. Бахрейном Лёху прозвали бичи, с лёгкой руки Жеки Большого, за то, что курит «больше целой». Непонятно? Это, когда у них туго с куревом, одну папиросу курят на двоих, или троих и курильщик должен следить, чтобы не выкурить лишнего и передать папиросу корешу своевременно. Как-то Лёха увлёкся разговорами и пару-ройку затяжек переборщил. Жека сделал ему замечание:
- «Ты, хрен из Бахрейна, имей совесть - выкурил уже «больше целой»!
Лёха принес коллегам извинения, передал чинарик Жеке и спросил:
- «А почему из Бахрейна-то?».
- «Почему-почему, хрен потому что!», -
ответствовал Жека.
Но Лёха не угомонился:
- «А почему хрен?».
Тогда Жека Большой дотянул чинарик, улыбнулся и тихо сказал:
- «Отчего? Почему? Для чего? Какая разница? Бахрейн ты, и есть Бахрейн. И быть тебе Бахрейном всю жизнь!».
Так и вышло. С тех пор Лёха превратился в Бахрейна и перестал быть Лёхой. Бахрейн не обижается:
- «Бахрейн, так Бахрейн, хоть Чомбой назови - только налей и дай закурить!».
Бахрейну всё пофигу, если бы меня Чомбой обозвали, я и то обиделся бы, да любой обидится. Чомбе, это такой африканский ставленник западных империалистов. Он сверг законное правительство Патриса Лумумбы в какой-то африканской стране, я уже не помню, узурпировал власть, а самого Патриса Лумумбу с соратниками поставил к стенке, в смысле расстрелял. Если вас кто обзовет Чомбой, имейте в виду – это страшное оскорбление, за это даже в ухо дать мало. За это я не знаю, что нужно сделать. У нас в районе есть один гад, все так и зовут его – Чомбе! Этот гад подлавливает пацанов где-нибудь в глухой подворотне и выворачивает им карманы – забирает копейки, которые мамы им дают на кино или мороженное. Меня Чомбе один раз тоже вытряхнул наизнанку – на целых девяносто копеек. Надо будет Бахрейну сказать, он его самого наизнанку вывернет. Самому мне с этим Чомбе не сладить, ему уже шестнадцать лет, а мне только одиннадцать. Если, только колом его стебануть из-за угла? Не, это не вариант. Чомбе один не ходит, с ним вечно ватага в три-четыре шкета.
Девяносто копеек это тебе не хухры-мухры – огромный капитал. Я целую неделю копил – хотел пластиковые ласты за рубль сорок купить. Накрылись мои ласты медным тазом и всё из-за Чомбе! Маска и трубка у меня есть, но чтобы достать со дна приличного гребешка или мидию, надо нырнуть на пять-шесть метров в глубину, а без ластов это как ногами надо бултыхать. Зато с ластами раз-два и ты на дне. У меня в авоське лежат и маска, и трубка. Мы после «дежурного» пойдем на море, а по пути и ласты купим. Витя так сказал, он финансирует.
Бичи похмеляются, а я грызу барбариски и слушаю их трёп. Витя заводит свежую байку из последнего рейса, про Нину Григорьевну. Нина Григорьевна, это повариха с тунцеловной плавбазы «Светлый луч» - Витиного парохода. Кок, если выражаться морским языком. Девушка она молодая, лет тридцати пяти и, что примечательно,
незамужняя. Витя говорит, что ТТД у неё - метр шестьдесят, на метр двадцать, на метр шестьдесят. ТТД, это по-морскому – Тактико-Технические Данные и означает что на уровне груди она в объёме сто шестьдесят сантиметров, в талии – сто двадцать сантиметров, а в бедрах – сто шестьдесят. Представляете? Ну, это понятно, не стюардессой же она работает. Перед возвращением из рейса Витин пароход зашел в порт
Майдзуру. Майдзуру один из городов-побратимов Находки. У нас вообще много городов-побратимов: Донг-Хэ, Майдзуру, Отару, Цуруга … да еще префектуры-побратимы Тояма, Осака, Тоттори и Симанэ. Тьфу, язык сломать можно, я даже толком и не помню какие еще, может, чего и перепутал. Неважно.
В городе-побратиме, отоварились, как следует, в припортовых магазинах и потом поехали на прием. Муниципалитет города решил пригласить всю команду на мероприятие, посвященное дружбе русского и японского народов. Нина Григорьевна, естественно, была среди приглашенных. Появилась она на приеме в своем лучшем вновь приобретенном вечернем платье. Кто-то выступил с дружественными речами, туда-сюда, перешли к столу: выпивка, танцы. К каждому из моряков приставили японскую девушку – гейшу.
Беседуют они, как могут, на руско-ангийско-японском. Все, в принципе,
владеют этой смесью на уровне купи-продай-выпить-закусить и так далее. Моряки танцуют с японскими гейшами. Гейши это такие специальные японские девушки, они получают хорошее образование, умеют петь, играть на национальных японских инструментах, читать стихи, в общем, делать всё, чтобы мужчинам с ними было интересно. Нину Григорьевну от имени муниципалитета развлекает разговорами маленький, худенький джапаниза в очках. Разговаривают они между собой неторопливо, она по-русски, он по-японски. Улыбаются. Бальное платье Нины Григорьевны, как говорит Витя, в стиле «а ля совьетик рюс» - с глухим воротом, грудь и руки закрыты. Япошка в процессе беседы задумчиво рассматривает ТТД Нины Григорьевны. Смотрел он, смотрел, на это дело, а потом возьми, да и двумя пальчиками пощупай Нину Григорьевну за грудь двенадцатого размера:
- «Поролон, мадам?».
Дескать, грудь у вас девушка из поролона? Видно, япошка раньше не бывал на приемах, где присутстввуют наши коки.
Поняв, о чем её спрашивают, Нина Григорьевна сначала немножко порозовела, но потом нашлась:
- «Ноу поролон! Айм нэйчер рашн гёл! Бэст нэйчер мит!».
Мол я девушка натуральная, никакого паралона, только натуральное мясо.
У джапаниза глаза больше очков стали:
- «Нэйчер мит? Итс импосибл!»
Дескать, это невозможно, чтобы натуральное мясо и такого размера. А Нина Григорьевна берет тогда японца за руку и кладет ее себе на бедро, а правой рукой обхватывает его за талию и плотно и сильно прижимает к себе, и мило улыбаясь, говорит:
- «Посибл! Всё посибл! Чудила! Итс рашн найчер мит, офф зэ риэл рашн вумэн! Андэстэнд ми?».
Ну, это понятно, на русско-японско-английском означает:
- «Возможно! Все возможно! Уважаемый япон-сан! Это натуральное русское мясо настоящей русской женщины! Понятно?».
Помполит, конечно тут как тут. Это помощник капитана по политической работе с экипажем. В его обязанности входит поддержание в наших моряках «высокого морального духа» и преданности делу КПСС, согласно Кодексу строителя Коммунизма. Для того он и существует, чтобы быть там, где джапанизы пытаются прощупать настроения наших советских моряков, и пресекать все поползновения японской и американской разведок и антисоветские провокации. Помпа цикает зубом на Нину Григорьевну, и через минуту она уже танцует с нашими моряками и веселит их рассказами о джапанизком чудиле, не поверившем, что такая грудь, как у неё может существовать в природе. Помполит объясняется с любознательным представителем муниципалитета и, разобравшись в сути вопроса, подтверждает, что действительно всё натурально и никакой синтетики:
- «Итс тру! Нина Григорьевна из нэйчер рашн гёл фром нэйчер мит. Ноу поролон. Шиз совьетик вумэн!».
На русский язык это переводится дословно так:
- «Нина Григорьевна, как и все наши советские коки, просто не может носить поролоновую накладную грудь, потому как:
а) ей это ни к чему, у неё и своей натуры достаточно,
б) но даже, если у кого своей натуры и не хватает, они никогда не сделают этого, просто потому, что они – СОВЕТСКИЕ ЖЕНЩИНЫ!».
После этого помполит, ласково улыбаясь японцу, раскланивается с ним и дефилирует к коку для проведения с ней, соответствующего политическому моменту, политико-воспитательного мероприятия. Не тут-то было! Джапаниза отходит от помполита с круглыми глазами и шепчется со своими коллегами, показывая глазами на кока Нину Григорьевну. В результате, муниципалитет в полном составе танцует Нину Григорьевну до конца банкета.
Витя заканчивает свою историю:
- «Так, что никакой синтетики! А насчет того, мясо там или не мясо - вопрос, конечно, интересный. Но!», -
Витя многозначительно, восклицательным знаком, поднимает указательный палец:
- «Помпе, оно, конечно, видней, на то он и Помпа!».
Бичёвская компания смеется, все знают Нину Григорьевну. Жека Большой, отсмеявшись,
говорит:
- «Да, Нина Григорьевна, она и есть Нина Григорьевна, ей палец в рот не клади – откусит!».
Кто-то из компании со смехом добавляет:
- «И не только палец… Ха-ха-ха!».
Витя неодобрительно смотрит на шутника и показывает ему глазами на меня. Бич смущенно прикрывает рот одной ладонью, другую кладет мне на плечо и говорит:
- «Извини, Жека, что-то я заболтался!».
Да, чего уж там, я не обижаюсь. На то они и моряки! Море-то оно ведь солёное, вот и байки, и шутки у них солёные. Я уже опытный слушатель - от пацанов, постарше, наслушался всякого. Ну, да мне-то что? Мне эти шутки на вкус не пробовать!
Интересные они все-таки, моряки. Вот сколько их я знаю, никогда и никто из них не хамит. Они могут, конечно, выругаться, по какому-либо поводу, но как бы забывшись. А вот, чтобы из них кто намеренно сквернословил, такого не было. Или может они при мне так? Не знаю. Мне кажется, они скорее в ухо дадут, чем будут переругиваться грязно, как на базаре. Я так думаю.
Жека Большой спрашивает Витю:
- «А Помпа-то кто был, не Мир-дверь-мяч случаем?»
- «Точно, он!», -
улыбается Витя. Компания снова хохочет, уже над Помпой. Я ничего не понимаю, отчего мир-дверь-мяч, для чего и какое отношение имеет к предыдущему рассказу. Наклоняюсь к Вите и спрашиваю шепотом:
- «Причем здесь мир-дверь-мяч?».
Витя снова улыбается:
- «Кличка, это, погоняло у Помпы! Прозвище такое – Мир-дверь-мяч!»
- «Ага, теперь понятно, что погоняло. Только почему погоняло такое странное – Мир-дверь-мяч?», -
не успокаиваюсь я.
- «Работа у него такая, да ты на английский язык переведи!», -
бросает мне Витя через плечо, наливая из бутылки в протянутый Бахрейном стакан.
Я начинаю вспоминать: мир - peace , дверь - door, мяч - ball, и складываю вместе. Знакомое слово, особенно если в транскрипции написать, да и на слух звучит. Похоже,
Помпа чем-то заслужил такое прозвище, ну, значит сам и виноват. Поворачиваюсь к Вите и спрашиваю:
- «А почему Помпе прямо так и не сказать, вместо Мир-дверь-мяч?»
Витя смотрит на меня серьезно:
- «Нельзя, Жека, вылетишь сразу из заграничного плавания – визу прикроют. Загранпаспорт моряка отнимут и отправят ловить селедку поближе к Аляске, без захода в загранпорты. Поэтому и зовем его Мир-дверь-мяч – для конспирации».
Я понимаю, что Жека Большой и Бахрейн - конченые ребята, да и Витя понимает. Все капитаны знают за ними грешок – запойные они, и в море их уже никто не возьмёт. В море надо работать – брать рыбу. Пьянствовать в море некогда. Один из незнакомых мне бичей опрастывает стакан, медленно цедя водку через зубы. Собственно теперь-то мы знакомы. Витя нас познакомил – Валентином зовут бича. Длится это минут пять, но никто
Валентина не торопит. Все понимают – у каждого свой манер пития. Никто даже не разговаривает. Наконец стакан Валентина пустой, бич вытирает губы внешней стороной ладони и, отодвинув протянутый бутерброд с колбасой, прикладывает к носу рукав и шумно вдыхает. Потом, не отводя руки от носа, переворачивает другой рукой пустой стакан. Это особый форс – со стакана не падает ни капли. Сухой! Поставив стакан, Валентин берет бутерброд и философски произносит:
- «Не надо путать процесс пития с процессом поглощения пищи! Питие – это удовольствие, а поглощение пищи – необходимость!», -
потом смотрит на меня и спрашивает:
- «Ну а ты, Жека, что же стесняешься? Накатил бы полтинничек!».
Все затихают и поворачиваются ко мне. Витя хмурится. Он знает эти «дежурные» проверки на «слабо», и они ему не нравятся. Я тоже знаком с такими подколками типа «Жека, закури», «Жека, накати», «Жека, а ты, как насчет девчонок». И я знаю, как на них отвечать.
- «Не!», -
говорю я:
- «Я только коньяк! Камю! Ну, в крайнем, Драй Гордон’c джин!».
Это папа из рейса всегда привозит такие напитки, отсюда мои глубокие познания об элитных спиртных напитках. Однако знания мои ограничиваются названиями, качества этих напитков мне не знакомы. Тем не менее, фраза производит впечатление. Бичевская братия смеется – не купился Жека на слабо. Все, кроме Валентина, знают, что я не употребляю ничего кроме киселя, чая, содовой и томатного сока. Да, и Валентин предлагает не всерьез, это так, баловство – бичевская шутка. Разговор катится далее, а я, дожевав бутерброд с колбасой, засовываю в рот барбариску. У меня свои мысли. Я жду, когда мы с Витей сойдем с «бичевской тропы», зароем «топор пития» и, наконец, займемся делом.
Витя - моторист тунцеловного бота на тунцеловной плавбазе. Это такой огромный пароходище - не описать. Не бот, конечно, тунцелов. На нем помещаются целых шесть тунцеловных мотоботов, типа «кавасаки». Мотоботы тоже не маленькие, их поднимают на бот судовыми кранами. «Кавасаки» - потому, что тунцеловы для нас строят на японских судостроительных вервях. Сейчас построено всего три тунцелова, их зовут «лучами» – один во Владивостоке - «Зеленый луч», и два у нас в Находке. Витин тунцелов называется «Светлый луч», а другой… Вы ни за что не догадаетесь! Нет, конечно же, он называется не «Темный луч». Это было бы логично и слишком просто. Ну? Не догадались? Другой называется… «Ленинский луч». Я, как слышу его название «Ленинский луч», так мне прямо …
Представляю такую картину. Сидит Владимир Ильич Ленин в Спасской башне Кремля и беседует с ходоками о судьбах мирового пролетариата и крестьянства. Заходит Надежда Константиновна Крупская:
- «Владимир Ильич, дрова кончились, однако! Надо бы из сарая поднести».
- «Сей момент, Наденька!», -
отвечает Владимир Ильич:
- «Сей момент! Вот, только с товарищами ходоками морковный чай без сахара допьем и дружно, все вместе принесем дровец!».
Допивают чай без сахара, одевает Владимир Ильич фуфаечку сарайную, кепочку свою знаменитую и спускается с ходоками в подвал Спасской башни – в дровяной сарайчик. В подвале темень – выколи глаз. Достает Владимир Ильич джапанский металлический фонарик на три батарейки, да товарищам ходокам, как засветит… промеж глаз.
Ха-ха-ха!
Это я так шучу! Знаю, что шутка дурацкая, но удержаться не могу! Ну, ладно-ладно! Когда я вырасту, пойду работать на тунцелов, буду «мочить» акул, стану серьезным и солидным, а сейчас и подурачиться можно, чего уж серьёзничать.
Так вот – да, как засветит товарищам ходокам свой Ленинский луч! Хотел бы я посмотреть на товарища, который для тунцеловной плавбазы придумал такое название
- «Ленинский луч». Я могу нафантазировать чего угодно, но до такого мне, пожалуй, не додуматься! Не иначе он из тех самых ходоков, которым Ленин фонарем засветил…
Витя на своем боте ловит тунца. Тунец, это такая плоская, огромная, хищная рыба, причем обалденно вкусная. Ловят тунца в тропиках в Тихом и Индийском океанах. Тунец должен быть и в Атлантическом океане, но мне ничего об этом не известно – наши моряки не производят лов в Атлантическом океане. Думаю, что он все-таки там есть, иначе американским империалистам не с чем было бы делать бутерброды. Атлантика далеко, хотя и Индийский океан не рядом, да и Тихоокеанские тропики.
«Сань, посмотри, они его догола разденут!».
Графа Мнтекристо, действительно «раздевают» - деньги текут шелестящей рекой. «Сулико» сменяется какой-то импортной песней. В руках князя появляется пачка денег. Метрдотель важно дефилирует к оркестру и звучит «Лезгинка». Официанты уносят одни нетронутые блюда и приносят другие. Чуть погодя, эти тоже уносят, заменяя их новыми. За графским столом жизнь бьёт ключом. Папа какое-то время смотрит на соседа и машет рукой:
«Красиво жить не запретишь!».
Оркестр по второму кругу играет «Сулико», «Кабардинку», потом что-то ещё кавказское, белобрысая певица пытается петь на грузинском языке. Граф под «Лезгинку» выделывает ногам натуральные фокусы, прямо факир, другой на его месте уже ноги вывихнул бы, а этому всё нипочем – салфеткой только взмахивает. Асса! Танцует и смотрит на нас. Сдается мне, это он перед мамой так выкаблучивает. Мужчина часто поворачивается и смотрит в нашу сторону. Мы с мамой сидим лицом к Монтекристо, а папа спиной, поэтому он не видит, что там происходит. Пока он танцует, официант подносит на наш стол бутылку коньяка и большую вазу с фруктами и, склонившись к папе, кивает на танцора – от него, дескать. Другой официант убегает с очередной купюрой и появляется в зале с последними аккордами «Лезгинки», с огромным букетом темно-бардовых роз. Кавказец принимает букет из его рук и, пошатываясь от выпитого вина, направляется к нашему столику. Он держится едва-едва, на ниточке. Устал, уморился, бедный. Отрежь ниточку и упадёт. Шатается, но красиво. Благородно шатается. Останавливается напротив мамы и гортанно так, но четко, без акцента говорит:
- «Гомарджоба, дорогие! Здравствуйте! Вы позволите? Меня зовут Резо! Девушка, как Вас зовут?».
- «Тамара», -
мама улыбается, понимая, что начинается веселье.
- «Тамар! Нашу царицу так зовут!», -
Резо опускается перед мамой на оба колена, протягивая букет:
- «Тамар! Я тебя люблю! Выходи за меня замуж!».
Папе не до смеха. А маме хоть бы что, ни тени смущения, она смеется:
- «Я уже замужем! Знакомьтесь, Резо, это мой муж Саша, а это сын – Жека».
Резо, не поднимаясь с колен, продолжает:
- «Возьми эти розы, Тамар! Это от всего сердца! Знаешь, у меня большой дом в Тбилиси, там места всем хватит! Мы всех с собой возьмем, и Сашу, и Жеку! Соглашайся! Я тебя на руках носить буду! Ты, знаешь, сколько у меня денег? Я тут всех купить могу! Официант!…».
Мама, улыбаясь, берет у Резо букет. Резо лезет во внутренний карман пиджака и достаёт ещё пачку денег. Деньги из руки рассыпаются на пол. Все, и мама, и я, и папа собираем купюры в одну кучу. Папа берет у нас деньги, молча поднимает Резо с колен и, положив его левую руку себе на плечо, а своей правой рукой обняв за талию, уводит влюбленного поговорить по-мужски. Резо поворачивает голову и сурово смотрит на него, чуть отводя голову, будто резкость фокусирует. Они, обнявшись, подходят к соседнему столу, и папа забирает, оставленную Резо пачку денег на столе, и суёт все деньги ему во внутренний карман пиджака. Официанты пытаются что-то возражать, но папа снова делает лицо, как перед полком и вопрос решается в нашу пользу.
На следующее утро Резо появляется в нашем номере с новыми розами и извинениями. А он ничего так, мужик. Говорит по-русски почти без акцента. Постоянно рассказывает веселые истории и анекдоты. Все три дня в Риге Резо сопровождает нас везде и всюду, предварительно испросив разрешения у папы, а затем у мамы. От ресторанного ухарства не осталось и следа. На маму он смотрит влюбленными глазами. Папа это видит, но внешне недовольства не проявляет. Да и Резо повода не дает. Всё в рамках приличий. Поначалу Резо везде пытался платить за нас. Папа спокойно, но твёрдо его притормозил.
Мы едем в Юрмалу - Резо с нами едет в Юрмалу. Мы едем в Палангу - Резо с нами едет в Палангу. Мы едем в Москву - Резо с нами едет в Москву. Мама Резо очень хорошо его воспитала – Резо ничего не делает просто так, он на всё спрашивает разрешение. С начала у папы, как у мужчины, потом у мамы, потом у меня. В Москве он опять всюду сопровождает нас. Вот мы и Резо на фоне Собора Василия Блаженного, мы и Резо на ВДНХ, мы и Резо на набережной Москва-реки, мы и Резо в Большом театре, мы и Резо в Малом театре. Я с Резо на руках, Резо со мной на руках, я и Резо у мавзолея. Когда мы собираемся ехать в Воронеж и далее по программе, Резо просит разрешения ехать с нами. Взрослые понимают ненормальность ситуации. Когда папа объясняет Резо, что так дальше нельзя, Резо грустно смотрит на нас и говорит:
- «Я сам всё понимаю, Саша. Вы на меня с Тамарой не обижайтесь, что я вот так за вами волочусь. Ничего поделать с собой не могу. Конечно, езжайте, я останусь в Москве. Всё нормально, мы же мужчины? А мужчины подлостей не делают. Я хоть и пьяный тогда в ресторане был, а что говорил – всё правда. Я всегда буду любить Тамар! Надумаете приехать в гости в Тбилиси, не стесняйтесь, я всегда буду вам рад.».
Вот такая странная история вышла с Резо. Еще бы чуть и выдали маму замуж, и жили бы в Тбилиси. Все! В большом доме. Больше мы никогда не видели Резо, но запомнили его на всю жизнь, и мама, и папа, и я. Чего я его вдруг вспомнил? Это, наверное, потому, что мама с папой в последнее время не ладят. Я тихонько переворачиваюсь на правый бок, чтобы не придавить щенят и…
Утром я просыпаюсь оттого, что две мохнатые морды мокрыми тёплыми пуговками носов и шершавыми язычками прогуливаются по моему носу и щекам. Проголодались. Вот собаки! Поспать не дадут! В ногах спокойно сидит Тим и понимающе смотрит на меня. Уж он то знает, какой я соня. Надо подниматься. Щупаю свою забинтованную голову. Барабанщик ещё спит, а то и вовсе дезертировал. Немного побаливает место удара, но это пустяки – для гуляний не помеха. Гулять - не учиться.
Звонок в дверь. Всё, хана моей свободе – мама из больницы выписалась, других вариантов быть не может. Поднимаюсь с кровати. Собачья стая горохом ссыпается с постели и устремляется к двери. Вот тебе и погулял. Мама теперь загонит меня в постель дня на три точно. Придётся потолок глазами протирать – не идти же в школу.
За дверью Витя. Пока я тут дрых, со слюнявыми корефанами, он успел побывать в больнице, и у мамы, и у папы. Рассказываю ему историю своего ранения. Витя большой спец по оперативной медицине – в детстве столько шишек получал, что сделался просто экспертом. Он же в сибирской деревне вырос. А они там деревня на деревню колами бьются, почем зря. Витя снимает повязку с моей головы, обследует и ставит диагноз – фигня, до свадьбы заживет. Мажет йодом шишку и выбрасывает бинт в мусорное ведро. Нечего, дескать, из себя тяжелобольного строить. Без повязки рана подсохнет, и всё будет нормалёк.
Собачья братия сидит против нас в рядок. В глазах так и блестит надежда. Да, что там надежда, уверенность – вот сейчас мне башку отремонтируют и тут же, бросив всё, займутся их кормёжкой. Они знают, что Витя никогда их не обидит и всегда найдёт каждому по кусочку колбасы. Постельный режим отменяется! Витя производит ревизию в холодильнике и выносит подарки собачьей компании в подъезд - за дверь квартиры. Братия мигом выметается из квартиры следом за колбасой. Это, чтобы промеж ног не путались. Мы вместе с Витей завтракаем. Собственно завтракаю я, а Витя откупоривает бутылочку пива. Бархатное, называется, в Хабаровске его делают.
Витя отдыхает. Он только из рейса и заняться ему особенно нечем. Его жена Аля на работе, а сын Олежка, мой двоюродный брат, в детском саду – ему в школу только в следующем году. Мама с папой в больнице. Все пристроены к делу. Самое время заняться моей персоной. В школу Витя уже заходил, это ему там сказали, что я получил производственную травму, посредством слесарного инструмента. Пьём мы чай с пивом, и строим планы. По первому пункту альтернативы нет. Вернее она есть, но весьма жестко ограничена. Для начала мы идем либо в овощной магазин, либо в дежурный магазин. Альтернатива состоит в том, что мы можем пойти сначала в овощной, а потом в дежурный, без либо.
Поход в овощной магазин означает, что Витя купит мне стакан томатного сока, а себе граммов двести Бургундского. Бургундское – это Витина шутка и означает, в зависимости от настроения, либо Ризлинг, либо Тырново, либо Солнцедар. Блин! Сколько альтернатив, а я сказал, что альтернативы нет. Дежурный магазин работает до двадцати двух часов и потому является, вместе с прилегающими кустами, штаб-квартирой местных бичей. А среди бичей у моего дяди просто море знакомых – с одними он служил в армии, с другими ходил в море на СРТМ «Нереида», с третьими на БМРТ «Барабинск», с четвертыми черт те на чем, черт те куда.
Мы с Витей на «бичевской тропе», как индейцы на «тропе войны» – бичуем, попросту говоря. Не совсем всерьез, а как бы, понарошку. Раз уж мы появимся у дежурного магазина, нам обязательно встретится кто-либо из перечисленных Витиных корешков. А тогда, уже ничего не поделаешь. Витя в отпуске и при деньгах, значит, он возьмёт для бывших корешков пару бутылок водки, что-нибудь закусить и мы пойдём лечить их от абстинентного синдрома. Не знаете, что такое абстинентный синдром? Странные вы ребята! У нас про это знают все!
Заезжие, залётные и прочие временные говорят, что «Находка – пыль, да водка!». Не верьте! Это неправда! Вернее, с точки зрения залётных, – правда, просто они не успевают рассмотреть ничего кроме водки, да пыли, как результата употребления водки. Так, вот, по порядку. «Бичевская тропа» происходит от слова бич. Бичи, это категория людей. Название произошло от английского выражения "beach sailor" – пляжный моряк, по-русски. Там моряки, ну, за Бугром, в промежутках между рейсами, дожидаясь вакансии на новом Шипе, валялись на пляже, ухаживали за английскими барышнями, пили пиво, посещали бары, устраивали дружеские кулачные потасовки и поножовщину, между собой. Все это длилось, пока beach sailor, не получал направление на новое судно и, тогда: прощай берег, привет волна, ветер надувай наши паруса! Эге-гей!
В Находке beach sailor начинает также. Ожидая направления на новый пароход, он посещает рестораны, угощает друзей, купает «девчонок» в шампанском. Пока есть деньги. Загуливается так, что пароход в очередной рейс уходит без него. Приходится ждать другой новый пароход. Финансы поют романсы, материальное положение не позволяет вести великосветский образ жизни и beach sailor встаёт на довольствие в магазин – водка, колбаса. Водка, колбаса, водка, водка, колбаса, водка. Водка. Водка. Водка…
Друзья попроще - из пребывающих в такой же, второй стадии, или перешедших в стадию номер три. Очередной новый пароход уходит в рейс без beach sailorа, благородное питие превращается в запой. Вeach sailor превращается в бича и переходит к дежурному магазину, где можно встретить старого кореша, вернувшегося из рейса, который не откажет старому товарищу в двухстах граммах для похмелья и закуске. Бичи два–три года, иной раз и пять лет, крутятся у дежурного магазина, а потом куда-то исчезают. Кому-то удается вынырнуть из этого омута и вернуться к нормальной жизни, кто-то переходит к стадиям четыре, пять и далее до кладбища. Так, что Бич, это промежуточная стадия между beach sailorом и гробом.
Через полчаса мы, в сопровождении тройки верных друзей-вертихвостов, направляемся к овощному магазину. Шерстяная троица терпеливо дожидается, пока я разминаюсь томатным соком, а Витя Бургундским. Планируемый маршрут – «овощной» - «дежурный» - «куда судьба занесет».
Мотивация у Вити сильная – «овощной», как разминка телу, «дежурный» – дань душе, «куда судьба занесет» - это уже для меня, для моего тела и моей души.
Витя, как я говорил уже, только из рейса, заработанные деньги просто жгут ему карманы. Большой Жека у «дежурного» наверняка знает, что Витя в городе, и ждет его. Большой Жека, он Большой, потому, что Маленький Жека - это я. Когда мы заходим к «дежурному», нас так именуют. Чтобы не запутаться. Большой Жека интересный малый, он был пилотом и летал во время войны на «аэрокобре», американском истрибителе. Их нам американцы во время войны по лендлизу поставляли. После войны ушёл в рыбаки, а года три назад «свалился в штопор» и забичевал. У него есть квартира, жена и сын, но, поскольку никак не выйти из штопора, домой он не появляется.
Витя и Большой Жека ходили вместе в море на СРТМ «Нереида», там и подружились. Витя не может вытащить Жеку из процесса бичевания. Этого не сможет никто, разве только сам Жека угомонится и решит завязать. Но Жека завязывать не собирается. Вскоре мы сидим за «дежурным» на лавочке, под кустами акации, в компании Больного Жеки, Бахрейна и еще пары страдальцев их бичёвской бригады. Большой Жек похмеляется принесенной Витей водкой через полотенце.
Похмеляться через полотенце – это процесс. Придуман этот способ для того, чтобы бич, страдающий жутким похмельем, не расплескал содержимое стакана. Руки Жеки от похмелья трясутся так, что стакан с водкой он не может поднести ко рту. Витя говорит, что, если Жека Большой попробует выпить без полотенца, он, либо водку расплескает, чего в этой компании не прощают, либо стаканом выбьет себе зубы.
Выполняется этот приём следующим манером: стакан ставится на пенёк и кто-либо из лиц, не страдающих похмельем, наливает водку в стакан. Жека Большой берет вафельное полотенце, являющееся обязательным атрибутом экипировки бичёвской компании, и
двумя руками накидывает себе на шею. Концы полотенца захватываются левой и правой рукой, причём, правая, зажимает полотенце мизинцем и безымянным пальцем, чтобы большой, указательный и средний были свободны, эти пальцы будут держать стакан. Какой-какой, граненый, которому в понедельник тристо лет исполняется. Как только полотенце захвачено обеими руками, правая тянет за полотенце, так, чтобы рука выпрямилась, левая рука оказывается у левого уха. Полотенце должно быть в натяг. В этот момент правая рука замкнута в локте и под действием усилия левой руки, передаваемого через полотенце, не трясется. Рука в относительно спокойном состоянии.
Вся эта конструкция подвигается кистью правой руки к стакану с водкой, и он захватывается тремя свободными пальцами. Левая рука начинает за полотенце подтягивать напряженную правую руку. Движение происходит почти без колебаний правой руки. Остается подставить рот под приближающийся стакан и, опростав его, сделать глоток. Минут через пять – десять после приёма целительной дозы руки Жеки Большого перестают трястись и он способен употреблять напитки без помощи полотенца. Витя передает Жеке пачку Беломорканала. Вся компания уже приняла по «соточке», Жека наделяет каждого папиросой и прячет пачку в карман. Мы с Витей через час-полтора
уйдём, а им тут «дежурить» до второго пришествия – без курева просто вилы. Бичи чередуют курево с закуской, иногда отбрасывая небольшие кусочки колбасы Тиму и его потомкам. Собачья компания усердно колотит хвостами по земле, чего не сделаешь за такую вкусную колбасу.
Закуриваем и переходим к разговорам. В смысле закуривают они, я то не курю. Из всей компании я знаю Жеку Большого и Бахрейна, остальные мне никогда не встречались. Или я им не встречался? Бахрейн бывший моторист, ранее ходил в море на больших, белых пассажирских лайнерах, потом перебрался в рыбаки, потом в beach sailorы, а затем в бичи. Бахрейном Лёху прозвали бичи, с лёгкой руки Жеки Большого, за то, что курит «больше целой». Непонятно? Это, когда у них туго с куревом, одну папиросу курят на двоих, или троих и курильщик должен следить, чтобы не выкурить лишнего и передать папиросу корешу своевременно. Как-то Лёха увлёкся разговорами и пару-ройку затяжек переборщил. Жека сделал ему замечание:
- «Ты, хрен из Бахрейна, имей совесть - выкурил уже «больше целой»!
Лёха принес коллегам извинения, передал чинарик Жеке и спросил:
- «А почему из Бахрейна-то?».
- «Почему-почему, хрен потому что!», -
ответствовал Жека.
Но Лёха не угомонился:
- «А почему хрен?».
Тогда Жека Большой дотянул чинарик, улыбнулся и тихо сказал:
- «Отчего? Почему? Для чего? Какая разница? Бахрейн ты, и есть Бахрейн. И быть тебе Бахрейном всю жизнь!».
Так и вышло. С тех пор Лёха превратился в Бахрейна и перестал быть Лёхой. Бахрейн не обижается:
- «Бахрейн, так Бахрейн, хоть Чомбой назови - только налей и дай закурить!».
Бахрейну всё пофигу, если бы меня Чомбой обозвали, я и то обиделся бы, да любой обидится. Чомбе, это такой африканский ставленник западных империалистов. Он сверг законное правительство Патриса Лумумбы в какой-то африканской стране, я уже не помню, узурпировал власть, а самого Патриса Лумумбу с соратниками поставил к стенке, в смысле расстрелял. Если вас кто обзовет Чомбой, имейте в виду – это страшное оскорбление, за это даже в ухо дать мало. За это я не знаю, что нужно сделать. У нас в районе есть один гад, все так и зовут его – Чомбе! Этот гад подлавливает пацанов где-нибудь в глухой подворотне и выворачивает им карманы – забирает копейки, которые мамы им дают на кино или мороженное. Меня Чомбе один раз тоже вытряхнул наизнанку – на целых девяносто копеек. Надо будет Бахрейну сказать, он его самого наизнанку вывернет. Самому мне с этим Чомбе не сладить, ему уже шестнадцать лет, а мне только одиннадцать. Если, только колом его стебануть из-за угла? Не, это не вариант. Чомбе один не ходит, с ним вечно ватага в три-четыре шкета.
Девяносто копеек это тебе не хухры-мухры – огромный капитал. Я целую неделю копил – хотел пластиковые ласты за рубль сорок купить. Накрылись мои ласты медным тазом и всё из-за Чомбе! Маска и трубка у меня есть, но чтобы достать со дна приличного гребешка или мидию, надо нырнуть на пять-шесть метров в глубину, а без ластов это как ногами надо бултыхать. Зато с ластами раз-два и ты на дне. У меня в авоське лежат и маска, и трубка. Мы после «дежурного» пойдем на море, а по пути и ласты купим. Витя так сказал, он финансирует.
Бичи похмеляются, а я грызу барбариски и слушаю их трёп. Витя заводит свежую байку из последнего рейса, про Нину Григорьевну. Нина Григорьевна, это повариха с тунцеловной плавбазы «Светлый луч» - Витиного парохода. Кок, если выражаться морским языком. Девушка она молодая, лет тридцати пяти и, что примечательно,
незамужняя. Витя говорит, что ТТД у неё - метр шестьдесят, на метр двадцать, на метр шестьдесят. ТТД, это по-морскому – Тактико-Технические Данные и означает что на уровне груди она в объёме сто шестьдесят сантиметров, в талии – сто двадцать сантиметров, а в бедрах – сто шестьдесят. Представляете? Ну, это понятно, не стюардессой же она работает. Перед возвращением из рейса Витин пароход зашел в порт
Майдзуру. Майдзуру один из городов-побратимов Находки. У нас вообще много городов-побратимов: Донг-Хэ, Майдзуру, Отару, Цуруга … да еще префектуры-побратимы Тояма, Осака, Тоттори и Симанэ. Тьфу, язык сломать можно, я даже толком и не помню какие еще, может, чего и перепутал. Неважно.
В городе-побратиме, отоварились, как следует, в припортовых магазинах и потом поехали на прием. Муниципалитет города решил пригласить всю команду на мероприятие, посвященное дружбе русского и японского народов. Нина Григорьевна, естественно, была среди приглашенных. Появилась она на приеме в своем лучшем вновь приобретенном вечернем платье. Кто-то выступил с дружественными речами, туда-сюда, перешли к столу: выпивка, танцы. К каждому из моряков приставили японскую девушку – гейшу.
Беседуют они, как могут, на руско-ангийско-японском. Все, в принципе,
владеют этой смесью на уровне купи-продай-выпить-закусить и так далее. Моряки танцуют с японскими гейшами. Гейши это такие специальные японские девушки, они получают хорошее образование, умеют петь, играть на национальных японских инструментах, читать стихи, в общем, делать всё, чтобы мужчинам с ними было интересно. Нину Григорьевну от имени муниципалитета развлекает разговорами маленький, худенький джапаниза в очках. Разговаривают они между собой неторопливо, она по-русски, он по-японски. Улыбаются. Бальное платье Нины Григорьевны, как говорит Витя, в стиле «а ля совьетик рюс» - с глухим воротом, грудь и руки закрыты. Япошка в процессе беседы задумчиво рассматривает ТТД Нины Григорьевны. Смотрел он, смотрел, на это дело, а потом возьми, да и двумя пальчиками пощупай Нину Григорьевну за грудь двенадцатого размера:
- «Поролон, мадам?».
Дескать, грудь у вас девушка из поролона? Видно, япошка раньше не бывал на приемах, где присутстввуют наши коки.
Поняв, о чем её спрашивают, Нина Григорьевна сначала немножко порозовела, но потом нашлась:
- «Ноу поролон! Айм нэйчер рашн гёл! Бэст нэйчер мит!».
Мол я девушка натуральная, никакого паралона, только натуральное мясо.
У джапаниза глаза больше очков стали:
- «Нэйчер мит? Итс импосибл!»
Дескать, это невозможно, чтобы натуральное мясо и такого размера. А Нина Григорьевна берет тогда японца за руку и кладет ее себе на бедро, а правой рукой обхватывает его за талию и плотно и сильно прижимает к себе, и мило улыбаясь, говорит:
- «Посибл! Всё посибл! Чудила! Итс рашн найчер мит, офф зэ риэл рашн вумэн! Андэстэнд ми?».
Ну, это понятно, на русско-японско-английском означает:
- «Возможно! Все возможно! Уважаемый япон-сан! Это натуральное русское мясо настоящей русской женщины! Понятно?».
Помполит, конечно тут как тут. Это помощник капитана по политической работе с экипажем. В его обязанности входит поддержание в наших моряках «высокого морального духа» и преданности делу КПСС, согласно Кодексу строителя Коммунизма. Для того он и существует, чтобы быть там, где джапанизы пытаются прощупать настроения наших советских моряков, и пресекать все поползновения японской и американской разведок и антисоветские провокации. Помпа цикает зубом на Нину Григорьевну, и через минуту она уже танцует с нашими моряками и веселит их рассказами о джапанизком чудиле, не поверившем, что такая грудь, как у неё может существовать в природе. Помполит объясняется с любознательным представителем муниципалитета и, разобравшись в сути вопроса, подтверждает, что действительно всё натурально и никакой синтетики:
- «Итс тру! Нина Григорьевна из нэйчер рашн гёл фром нэйчер мит. Ноу поролон. Шиз совьетик вумэн!».
На русский язык это переводится дословно так:
- «Нина Григорьевна, как и все наши советские коки, просто не может носить поролоновую накладную грудь, потому как:
а) ей это ни к чему, у неё и своей натуры достаточно,
б) но даже, если у кого своей натуры и не хватает, они никогда не сделают этого, просто потому, что они – СОВЕТСКИЕ ЖЕНЩИНЫ!».
После этого помполит, ласково улыбаясь японцу, раскланивается с ним и дефилирует к коку для проведения с ней, соответствующего политическому моменту, политико-воспитательного мероприятия. Не тут-то было! Джапаниза отходит от помполита с круглыми глазами и шепчется со своими коллегами, показывая глазами на кока Нину Григорьевну. В результате, муниципалитет в полном составе танцует Нину Григорьевну до конца банкета.
Витя заканчивает свою историю:
- «Так, что никакой синтетики! А насчет того, мясо там или не мясо - вопрос, конечно, интересный. Но!», -
Витя многозначительно, восклицательным знаком, поднимает указательный палец:
- «Помпе, оно, конечно, видней, на то он и Помпа!».
Бичёвская компания смеется, все знают Нину Григорьевну. Жека Большой, отсмеявшись,
говорит:
- «Да, Нина Григорьевна, она и есть Нина Григорьевна, ей палец в рот не клади – откусит!».
Кто-то из компании со смехом добавляет:
- «И не только палец… Ха-ха-ха!».
Витя неодобрительно смотрит на шутника и показывает ему глазами на меня. Бич смущенно прикрывает рот одной ладонью, другую кладет мне на плечо и говорит:
- «Извини, Жека, что-то я заболтался!».
Да, чего уж там, я не обижаюсь. На то они и моряки! Море-то оно ведь солёное, вот и байки, и шутки у них солёные. Я уже опытный слушатель - от пацанов, постарше, наслушался всякого. Ну, да мне-то что? Мне эти шутки на вкус не пробовать!
Интересные они все-таки, моряки. Вот сколько их я знаю, никогда и никто из них не хамит. Они могут, конечно, выругаться, по какому-либо поводу, но как бы забывшись. А вот, чтобы из них кто намеренно сквернословил, такого не было. Или может они при мне так? Не знаю. Мне кажется, они скорее в ухо дадут, чем будут переругиваться грязно, как на базаре. Я так думаю.
Жека Большой спрашивает Витю:
- «А Помпа-то кто был, не Мир-дверь-мяч случаем?»
- «Точно, он!», -
улыбается Витя. Компания снова хохочет, уже над Помпой. Я ничего не понимаю, отчего мир-дверь-мяч, для чего и какое отношение имеет к предыдущему рассказу. Наклоняюсь к Вите и спрашиваю шепотом:
- «Причем здесь мир-дверь-мяч?».
Витя снова улыбается:
- «Кличка, это, погоняло у Помпы! Прозвище такое – Мир-дверь-мяч!»
- «Ага, теперь понятно, что погоняло. Только почему погоняло такое странное – Мир-дверь-мяч?», -
не успокаиваюсь я.
- «Работа у него такая, да ты на английский язык переведи!», -
бросает мне Витя через плечо, наливая из бутылки в протянутый Бахрейном стакан.
Я начинаю вспоминать: мир - peace , дверь - door, мяч - ball, и складываю вместе. Знакомое слово, особенно если в транскрипции написать, да и на слух звучит. Похоже,
Помпа чем-то заслужил такое прозвище, ну, значит сам и виноват. Поворачиваюсь к Вите и спрашиваю:
- «А почему Помпе прямо так и не сказать, вместо Мир-дверь-мяч?»
Витя смотрит на меня серьезно:
- «Нельзя, Жека, вылетишь сразу из заграничного плавания – визу прикроют. Загранпаспорт моряка отнимут и отправят ловить селедку поближе к Аляске, без захода в загранпорты. Поэтому и зовем его Мир-дверь-мяч – для конспирации».
Я понимаю, что Жека Большой и Бахрейн - конченые ребята, да и Витя понимает. Все капитаны знают за ними грешок – запойные они, и в море их уже никто не возьмёт. В море надо работать – брать рыбу. Пьянствовать в море некогда. Один из незнакомых мне бичей опрастывает стакан, медленно цедя водку через зубы. Собственно теперь-то мы знакомы. Витя нас познакомил – Валентином зовут бича. Длится это минут пять, но никто
Валентина не торопит. Все понимают – у каждого свой манер пития. Никто даже не разговаривает. Наконец стакан Валентина пустой, бич вытирает губы внешней стороной ладони и, отодвинув протянутый бутерброд с колбасой, прикладывает к носу рукав и шумно вдыхает. Потом, не отводя руки от носа, переворачивает другой рукой пустой стакан. Это особый форс – со стакана не падает ни капли. Сухой! Поставив стакан, Валентин берет бутерброд и философски произносит:
- «Не надо путать процесс пития с процессом поглощения пищи! Питие – это удовольствие, а поглощение пищи – необходимость!», -
потом смотрит на меня и спрашивает:
- «Ну а ты, Жека, что же стесняешься? Накатил бы полтинничек!».
Все затихают и поворачиваются ко мне. Витя хмурится. Он знает эти «дежурные» проверки на «слабо», и они ему не нравятся. Я тоже знаком с такими подколками типа «Жека, закури», «Жека, накати», «Жека, а ты, как насчет девчонок». И я знаю, как на них отвечать.
- «Не!», -
говорю я:
- «Я только коньяк! Камю! Ну, в крайнем, Драй Гордон’c джин!».
Это папа из рейса всегда привозит такие напитки, отсюда мои глубокие познания об элитных спиртных напитках. Однако знания мои ограничиваются названиями, качества этих напитков мне не знакомы. Тем не менее, фраза производит впечатление. Бичевская братия смеется – не купился Жека на слабо. Все, кроме Валентина, знают, что я не употребляю ничего кроме киселя, чая, содовой и томатного сока. Да, и Валентин предлагает не всерьез, это так, баловство – бичевская шутка. Разговор катится далее, а я, дожевав бутерброд с колбасой, засовываю в рот барбариску. У меня свои мысли. Я жду, когда мы с Витей сойдем с «бичевской тропы», зароем «топор пития» и, наконец, займемся делом.
Витя - моторист тунцеловного бота на тунцеловной плавбазе. Это такой огромный пароходище - не описать. Не бот, конечно, тунцелов. На нем помещаются целых шесть тунцеловных мотоботов, типа «кавасаки». Мотоботы тоже не маленькие, их поднимают на бот судовыми кранами. «Кавасаки» - потому, что тунцеловы для нас строят на японских судостроительных вервях. Сейчас построено всего три тунцелова, их зовут «лучами» – один во Владивостоке - «Зеленый луч», и два у нас в Находке. Витин тунцелов называется «Светлый луч», а другой… Вы ни за что не догадаетесь! Нет, конечно же, он называется не «Темный луч». Это было бы логично и слишком просто. Ну? Не догадались? Другой называется… «Ленинский луч». Я, как слышу его название «Ленинский луч», так мне прямо …
Представляю такую картину. Сидит Владимир Ильич Ленин в Спасской башне Кремля и беседует с ходоками о судьбах мирового пролетариата и крестьянства. Заходит Надежда Константиновна Крупская:
- «Владимир Ильич, дрова кончились, однако! Надо бы из сарая поднести».
- «Сей момент, Наденька!», -
отвечает Владимир Ильич:
- «Сей момент! Вот, только с товарищами ходоками морковный чай без сахара допьем и дружно, все вместе принесем дровец!».
Допивают чай без сахара, одевает Владимир Ильич фуфаечку сарайную, кепочку свою знаменитую и спускается с ходоками в подвал Спасской башни – в дровяной сарайчик. В подвале темень – выколи глаз. Достает Владимир Ильич джапанский металлический фонарик на три батарейки, да товарищам ходокам, как засветит… промеж глаз.
Ха-ха-ха!
Это я так шучу! Знаю, что шутка дурацкая, но удержаться не могу! Ну, ладно-ладно! Когда я вырасту, пойду работать на тунцелов, буду «мочить» акул, стану серьезным и солидным, а сейчас и подурачиться можно, чего уж серьёзничать.
Так вот – да, как засветит товарищам ходокам свой Ленинский луч! Хотел бы я посмотреть на товарища, который для тунцеловной плавбазы придумал такое название
- «Ленинский луч». Я могу нафантазировать чего угодно, но до такого мне, пожалуй, не додуматься! Не иначе он из тех самых ходоков, которым Ленин фонарем засветил…
Витя на своем боте ловит тунца. Тунец, это такая плоская, огромная, хищная рыба, причем обалденно вкусная. Ловят тунца в тропиках в Тихом и Индийском океанах. Тунец должен быть и в Атлантическом океане, но мне ничего об этом не известно – наши моряки не производят лов в Атлантическом океане. Думаю, что он все-таки там есть, иначе американским империалистам не с чем было бы делать бутерброды. Атлантика далеко, хотя и Индийский океан не рядом, да и Тихоокеанские тропики.
Обсуждения На бичевской тропе ч.2 Младший Помпа