Лучи

–Тетя Аня! Тетя Аня! – звенели мальчишечьи голоса.
Я оглянулась. С детской площадки ко мне неслась ватага ребят. Впереди всех, размахивая руками и счастливо улыбаясь, бежал маленький Женька.

–Мы… тут... спорили… – пытаясь отдышаться, сбивчиво начал Женька, – как важнее быть, когда станешь взрослым…

–Какой человек лучше, – поправил Димка.
–Когда вырастешь, надо быть богатым и главным, как мой папа. Ведь, правда? – глядя мне в глаза, спросил Костик.

–Важно стать умным и честным...

Ева вступила в пору девичества, когда дряхлый советский культ уже дышал на ладан. Коммунизма в стране так и не построили, но нисколько об этом не сожалели, прекратив заодно переживать и за мир во всем мире. Люди, позабыв о надоевших транзисторах, с акцентом шептавших о неведомой свободе, и о наскучившем кухонном противостоянии умирающей власти, привычно и талантливо пили, лениво примеряясь к неведомым прежде удовольствиям. Приевшаяся Западу сексуальная революция наконец-то докатилась и до...

Страшно боюсь моргов. Когда слышу рассказы студентов медицинских ВУЗов о том, как весело им копаться в трупе старенькой бабушки, кровь стынет в жилах. Да, я не из тех людей, которые в детстве препарируют лягушек и ещё со школы мечтают стать блестящими хирургами.

И откуда взялось желание пойти к местному патологоанатому, чтобы посмотреть его «страшную комнату», даже сейчас не могу понять.

Этого патологоанатома я никогда в глаза не видела. Знала только, что фамилия его Щукин и у Щукина есть...

Молчание.
Мы молчим.
Мы смотрим вверх – и молчим.
Мы смотрим вниз – и молчим.
Как-то опустело внутри. Выжженной степью ложится поверх всего. Поверх себя. Крадётся синей тенью по щербатым кирпичикам тёмных дворов и незаметно стелется под ноги. Бесшумно и упрямо. А в соседних окнах загорается свет. Большой и мягкий, он укладывается в рамах, подпирая собой равнодушные холодные стёкла. Кто-то включает фонарь, звонко щёлкая выключателем в тишине, и снова загорается свет. И снова всего лишь где...

Лена опустила сумку прямо в мокрую траву, выгнула уставшую спину, потянулась, вздохнула. Потом достала из кармана куртки измятый листок бумаги.

- Ну вот, поздравляю, нашли, - обернулась она к подруге.

- Точно? – Натаха взяла листок и поднесла поближе к глазам.

Небрежно начертанное среди бледных клеток название улицы совпадало с надписью на доме.

- Надо же. И каких только улиц в этом городе нет. Так, а дом? – Натаха снова заглянула в листок, - О! И дом как раз тот, что надо...

Хмурым февральским вечером 1919 года в Табыньшу въехал конно-санный казачий отряд. Копыта гулко отбивали дробь, полозья пронзительно визжали слежавшимся снегом. Расположились в центре у коновязи, выставили охрану и по-двое, по-трое двинулись в обход по избам.

Вошли с мороза в тепло Кутеповской избушки, торопливо и сильно хлопнув дверью так, что где-то под матицей ухнуло, и к спёртому воздуху жилья подмешался тонкий запах трухлявой древесной пыли. Огляделись в неярком свете керосиновой лампы...

На сыпучем взгорке внутри подковы села сумерничают две фигуры. Вечерняя синь сворачивается, густеет, запекается чернотой, и трудно отличить, кто из двух девушка, а кто - плечистый парень. За первой звездой вызрела вторая, третья, и потянуло сыростью. Девушка недовольно поводит плечами, словно отгоняет озноб:

- Слышь, Дань, похолодало. Тебе тоже небось зябко?
Он снял с себя пиджак и надел на нее. Она была очень смешная в этом одеянии, из рукавов виднелись только кончики пальцев, она высоко...

К Богу явился мужчина и заявил о своей скуке. Бог задумался: «Из чего сделать женщину, если весь материал ушел на мужчину?» Но не желая отказывать в просьбе мужчине, после крепкого раздумья, Бог сотворил женщину, куда затратил: несколько ярких лучей солнца, все чарующие краски зари, задумчивую грусть луны, красоту лебедя, игривость котёнка, грациозность стрекозы, ласковое тепло меха, притягательную силу магнита и всё это слепил вместе. Затем, для предупреждения приторности добавил: холодное...

Ветерок пролетел горделиво и важно, как будто спешил на бал. Напудрился, разоделся. Пронес на длинном плаще целую тучу пыльцы, от которой ужасно защекотало в носу.

Чумбрик проводил щеголя восхищенным взглядом, чихнул и свалился с дерева прямо в траву. Травинки кольнули легонько животик и спинку, он захохотал, покатился кубарем цепляя сухие прошлогодние иголки.

Как легко и забавно быть маленьким Чумбриком!

Солнышко увидело его и улыбнулось.

- Привет Солнышко! Вот и я! Я пришел...

Панду, богатый ювелир браминской касты, ехал со своим слугой в Бенарес. Догнав по пути монаха почтенного вида, который шёл по тому же направлению, он подумал сам с собой: «Этот монах имеет благородный и святой вид. Общение с добрыми людьми приносит счастье; если он также идёт в Бенарес, я приглашу его ехать со мной в моей колеснице».

И, поклонившись монаху, он спросил его, куда он идёт, и, узнав, что монах, имя которого было Нарада, идёт также в Бенарес, он пригласил его в свою колесницу...