Часть 1. В аду
1
Весеннее солнце запустило свой лучик в нашу палату. Скрипнули больничные койки, кто-то застонал, кто-то запел, кто-то выругался. Лежало нас здесь восемь человек, все после «позорной» операции на геморрой. Числился я в «старожилах», операция была повторной и валялся я тут уже второй месяц.
«Вся попка в шрамах», - уныло подумал я, и мысль эта наполнила меня чувствами брезгливости и стыда.
- Эх, сейчас бы на волю да набухатся, - мечтательно произнес сосед по палате дядя Ваня, - правда, Денис?
- Лечится тебе, дядя Ваня, надо не от геморроя, а от алкоголя, - отшутился я.
- Кто бы говорил, - дядя Ваня шутки не принял, - я то нормально пью, у меня всяких там галюнов и беляков не бывает. В отличие от некоторых.
Всего полгода назад мы с дядей Ваней лежали вместе в наркологии, поэтому он знал некоторые подробности моей пьяной биографии.
«Ох, Денни, Денни» - с тоской подумал я о себе, - «допился ты уже до того, что даже вот этот полубомж считает себя выше тебя».
А ведь начиналось все так хорошо…
2
Отец мой пил всегда, сколько я его помню. А пьяным становился буйным и неуправляемым. Чтобы как-то уберечь своего сына от его агрессии, мать высылала меня к своим теткам в близкие или далекие села. Этим летом я жил у тети Вали, в глухой, отдаленной на 100 км. от города, деревни. Тетя Валя жила в полной нищете, в перекошенной грязной хате и подрабатывала продажей самогона собственного производства. Так как половину своей продукции она выпивала сама, оплачивала «закрытые глаза» участкового и управляющего, то прибыли ее были минимальными.
Не знаю, что побудило ее в тот вечер пригласить меня, 10-ти летнего ребенка, себе в компанию. Может одиночество, а может, просто спьяну не подумала. И налила мне 100 грамм своего искусного первачка. Самогон обжог мне горло, а спустя несколько секунд растворил и унес мои страхи, комплексы, тревоги.… И в этот вечер я был гвоздем программы на лужайке за селом. Никто не насмехался и не унижал «городского белоручку», девочки пищали, а мальчишки, даже постарше, смотрели с уважением.
Много лет позже я услышал фразу о том, что грешником есть человек, который любит грех. Перефразировав, могу сказать, что алкоголиком есть человек, который любит алкоголь. Тогда, в свои десять, я полюбил алкоголь, он стал мне другом, часто единственным. Следующим вечером я уже смаковал самогон, выпив свои 100 грамм в два прихода. И он меня не подвел. Снова исчезли все страхи и комплексы. Снова я был на пьедестале.
Утром приехала мама и увезла меня в город. В профкоме столовки, в которой она работала уборщицей, сжалились над ней и выделили путевку в пионерлагерь. Но глубоко в моем подсознании алкоголь остался для меня добром. Я полюбил его всей своей силой, сердцем и душой.
3
В тринадцать лет пьяные скандалы отца и слезы матери выбросили меня на улицу. На радость нескольким ребятам с нашего двора. Маленький и хрупкий, я был для них находкой, мог пролезть в любую форточку, щелочку в стене. Подвалы, гаражи, чердаки нашего микрорайона были нашей добычей, а любимой погодой стал дождь, ибо, как говорилось в каком-то болгарском фильме о шпионах: «И дождь смывает все следы».
Во время одного из налетов на очередной подвал, мы наткнулись на два двадцатилитровых бутыля с крепким домашним яблочным вином. Мое знакомство и дружба с алкоголем возобновились. Теперь уже денег с продажи краденых вещей нам не хватало, вечерами мы выходили к общежитиям «бомбить» приезжих студентов. Учеба «сошла на нет», начались проблемы с милицией. Один за другим мои товарищи шли на «зону», некоторые перекинулись на наркотик, двое умерли от передозировки. Сейчас я мало что могу вспомнить с того периода моей жизни, всё было как в тумане, в пьяном угаре. Просветом была разве что школа, где надо было хоть как-то держать себя в рамках, чтобы не угодить в специнтернат.
Понимая, что со мной происходит, мать решилась на кардинальные действия. В столовой, где она работала, обедал военком нашего района. За двести рублей (двухмесячная зарплата мамы), он устроил мне срочный призыв в армию.
4
- Советская Армия доверила тебе честь стать специалистом, полгода она тебя кормила, одевала, обучала, - лицо ротного было красным от ярости, обиды, праведного гнева, - а ты вернулся с увольнения пьяный как свинья, провисая на руках у двух размалеваных девиц.
Майор остановился, его осенило:
- Гранатомет тебя исправит, в «махру» пойдешь!
«Махрой» назвали советскую пехоту, служить в которой никто не рвался, тем более гранатометчиком. Но выбирать не приходилось, и уже через несколько дней я стоял на плацу возле штаба пехотного полка. Привезший нас капитан сдал нас местному штабному писарю и заторопился к своей семье. Писарь просматривал наши документы, вдруг лицо его просветлело:
- Кто тут Денис?
- Здесь я, - пробудилась надежда гранатомет не тягать.
- А ну иди сюда, земеля.
Писарь оказался не просто земляком, жил он на соседней со мной улице. Нашлись и общие знакомые.
- Слушай, Денни, - земляк заглянул мне в глаза, - ты ведь Феню знаешь?
- Одна компания была.
- А меня он прессовал сильно, проходу не давал, жизни от него не было.
«Есть ли что-нибудь потяжелее гранатомета?», - обреченно подумал я.
- Мне увольняться через полгода, - тянул свое писарь, - а Фене, я слышал сидеть еще месяца четыре. А я уже пресса не хочу. Хочу по улицам ходить нормально.
- А от меня что хочешь, - снова появилась надежда.
- Напиши ему, что я тебе помог, чтоб меня в покое оставил.
- Избавишь от гранатомета, напишу, - чувствовал я себя уже уверенно.
- Денис, да я тебе такую службу устрою, не пожалеешь!
И устроил, не обманул. Но и я свое слово сдержал.
5
- Двадцать лет служу в нашей ремонтной роте, - прапорщик Симонов, старшина роты всегда говорил солидно, старательно подбирая как слова, так и выражения, - за все годы на этой должности ни один россиянин не служил. Только немцы, евреи и хохлы с Западной Украины. Ты к какой категории относишься?
- Я хохол с Западной Украины.
- Ясно! Вот твоя бригада идет, - указал он на двух странного вида солдат, в тельняшках под раскрытыми воротничками, погнутыми до неприличия ременными «бляхами» и скрученными в гармошку сапогами. Эти двое и были моим будущим воинским подразделением кочегаров и заправщиков. Как и говорил старшина, один из них оказался немцем с Казахстана, со сказочной фамилией Гримм, второй – никогда не унывающий Сеня, еврей с Бердычева,. Службу в советской армии они «понимали правильно», руководствуясь на ней двумя правилами – «солдат спит, служба идет» и «не напрягай жизнь, жизнь не напряжет тебя». Служилось с ними легко и приятно. Настолько «приятно», что за два месяца до демобилизации, с острым алкогольным отравлением, я был госпитализирован.
В госпитале мне довелось лежать в одной палате с двумя спитыми прапорщиками и дважды разжалованным майором, вечным старлеем Иванченком. Так как был я самым младшим, а делать было нечего, то они проводили со мной своеобразную терапию, рассказывая о своей пропитой жизни. Ни тяжелая жизнь, ни лишения воинской службы, ни участие в боевых действиях не загубило их так, как алкоголь. Мне надоедало их слушать, я ставал уходить, но звучал грозный приказ офицера:
- Сидеть, солдат! Слушай, что тебя ждет!
И в какой-то момент я понял, что не хочу повторить их жизни, что не хочу такого будущего. Они добились своего, эти прекрасные, но на свою беду, влюбленные в алкоголь люди. На протяжении пяти следующих лет моя жизнь с алкоголем не пересекалась.
6
- Перекур, Денис?
- Можно…
Со стоном слезли с кровати, мы с дядей Ваней, широко расставляя ноги, шаркая тапочками по полу, двинулись к лестничной площадке черного хода, где у нас была курилка. Смачно затянувшись, до головокружения, дядя Ваня сказал:
- Денис, не в обиду, спросить можно?
- Спрашивай.
- Я вот старый уже, и выпить люблю, а меня проведает то жена, то дочки, то внуки. А к тебе, кроме матери никто и не приходит. Что так?
- Нет у меня никого, - ответил я, и почувствовал, как во мне рождается раздражение, - да и не твое это дело…
Но потом почему-то добавил:
- Ушла от меня жена.… И дочь забрала.
Комок подступил к горлу:
- Ну все, накурился я. Иду в палату, посплю.
Спать не хотелось. Закрыв глаза, думал.
7
После армии жизнь наладилась. Да и скандалов не было. Отец погиб в пьяной драке в одном из баров города. Вряд ли я жалел за ним, скорее жалел за отцом, которым он мог для меня стать, но так и не стал.
У меня была прекрасная работа на климатических испытаниях в одном из НИИ, учеба на заочном в Политехе. Я женился, а через годик у меня родилась дочь.
Собрав сумку с продуктами для жены в роддоме, я вышел на лестничную площадку и наткнулся на Феню:
- Рождение дочери надо обмыть. Чтоб счастлива была!
Феня вытащил из под полы бутылку водки.
- Ну хорошо, - согласился я, - но я только 50 грамм.
Вернулись домой, устроились на кухне.
- За дочь!
- Пусть будет здорова и счастлива!
Выпили. Потом еще. Водка обрадовано ударила в голову, отвыкшую от алкоголя. Стало хорошо и весело. Потом пили в каком-то баре, в скверике у детского садика. Дальше я отключился. Проснулся в незнакомой квартире, на незнакомой кровати, с незнакомой женщиной.
- Опохмелись, Денни, - Феня протянул мне стакан с бордовым вином. Выпив его залпом, я снова отключился. Память вернулась в машине. Мы куда то мчались, я обнимал девушку, которую уже утром видел, и во всю мощь орал: «От улыбки станет всем светлей…». Хотелось выпить. Феня мое желание понял, протянув мне бутылку с вином.
Дальше все понеслось и закружилось в пьяной катавасии. Откуда брались деньги я не знал, да и не интересовался. Алкоголь соскучился по мне, а я соскучился по алкоголю. И с полной самоотдачей бросился в его объятия, как к родному, близкому существу, которого долго не видел, и по которому до боли скучал.
Две недели пролетели с редкими проблесками сознания. Обновленный трезвой жизнью, здоровый организм мог вынести многое. В конце второй недели за нами приехали, в наручниках доставили в милицейский участок. На допросах все говорили об ограблении магазина и о чистосердечном признании. Ничего не соображая, я знал только одно, надо все отрицать и ничего не подписывать. Временами следователи «разминали» мне почки, но почки можно вылечить, а «тянуть» срок ни за что мне не хотелось. На третий день «следак» устало сказал:
- Свободен! Фенюк был в магазине без тебя. И Усковская это подтверждает.
Кто такая Усковская, я не знал, наверное одна из девчонок, которе были все время с нами. Но, тем не менее, я был ей благодарен за подтверждение. А Феню мне было жалко. Человек он был хороший, не жадный и не подлый.
8
Мать встретила меня в слезах:
- Иди к ней, может еще вернется к тебе. Как ты мог так поступить?
По дороге к теще я два раза выходил с троллейбуса, что бы «накатить» 100 грамм для храбрости.
Дверь открыл тесть:
- Денни, уходи, оставь мою дочь в покое. Да и нет ее здесь. Отправил я ее на мою родину, к моей маме. Уходи, Денис. Как же ты мог так поступить?
Потом жестким голосом добавил:
- Если ты будешь ее преследовать, я убью тебя!
И захлопнул со стуком дверь.
Я вышел из подъезда, поискал глазами ближайший магазин. Купив «чекушку», вошел в пивной бар. Отпив пол бокала пива, вылил в него водку. Выпил залпом и направился к выходу. От выпитого меня качнуло, я толкнул парня, разлив ему пиво. Парень ударил сходу, кулак скользнул мне по бороде. Схватив с соседнего столика пустой бокал из под пива, я метнул его в парню в бровь. Брызнула кровь. Двое его товарищей бросились ко мне. У одного из них блеснул в руке нож. Удар ноги пришелся одному из нападающих в пах. Он согнулся и я бросил его под ноги второго. Споткнувшись об своего товарища, тот упал, выронив нож. Подняв нож, я выставил его вперед, яростно заорав:
- Стоять всем!
Используя секундное замешательство, бросился к двери и побежал. Впереди показалась новостройка. Присев на лесенке, я дал себе отдышатся. Чувства страха, обиды, ненависти, душевной боли, ярости и отчаяния обуревали мной. Не в силах выдержать такого «букета», я несколько раз с силой полоснул ножом, который все еще держал в правой руке, по внутренней стороне левой руки. Смотря как стекает кровь, я потерял сознание.
9
- В следующий раз захочешь «коцать» вены, бери глубже, - молодой парень, обильно полив мне спиртом раны, бинтовал их., - а то увидел собственную кровь, и свалился от страха в обморок.
- Выпей, легче станет, - протянул мне на треть заполненную спиртом солдатскую кружку пожилой мужчина, - а ты не прикалывайся, если б мы его не нашли, то б кровью истек.
В вагончике сторожа было тесно и накурено. Кружилась голова. Спирт обжог горло, полегчало.
- Живой, - с грустью подумал я, и добавил, - спасибо, мужики!
- Живи на здоровье! А нож я выброшу, проклятый он, если ты его против себя направил.
- Да нож здесь не причем, - попытался улыбнутся я.
10
Следующие месяцы я как-то пытался работать и учится, но получалось все хуже и хуже. Пил ежедневно, временами входя в запои. Но «на плаву» держался. Спустя полгода получил письмо от жены, в котором она писала, что прощает меня, что нашла новую любовь, что второй раз не ошибется. Задавала, уже ставший традиционным вопрос: «Как ты мог так поступить?» В конце письма просила нотариально дать разрешение на развод и подписать отказ от ребенка. Еще спустя неделю, со мной связался адвокат ее отца и просил зайти.
Адвокатом оказался пожилой еврей с умным лицом и выразительными глазами. Пригласив меня присесть, открыл бар, достал бутылку коньяка, шоколадку, две стопки. Мне налил полный, себе несколько капель:
- Извините, я на работе.
Я выпил. Адвокат пригубил, налил мне еще.
- Давайте, будем подписывать, - выпив вторую стопку, сказал я.
Он разложил передо мной документы, показывал, где подписать, потом сказав: «Пойду за нотариусом», вышел.
Я налил себе еще стопочку.
Вернулся адвокат с нотариусом. Снова я что-то тупо, бездумно не читая, подписывал,.
- Ну вот и все, Денис, - сказал адвокат, когда мы остались одни.
Взяв со стола початую бутылку, я залпом выпил ее содержимое с горлышка и двинулся к выходу. У двери, в своем самоуничижении, оглянулся, ожидая увидеть на лице адвоката выражение брезгливости. Глаза умного старого еврея выражали безграничное сочувствие.
- До свидания, - произнес я.
- До свидания, Денис, - ответил он.
Вот и все…. Жить мне было не для кого, да и незачем. И я запил в смерть…
11.
С работы меня погнали, с института тоже. Ночевал я в подвалах на теплых трубах, на выпивку деньги доставал собирая макулатуру, металлолом и пустые бутылки. Неделями не мылся, просыпаясь иногда в моче, иногда в блевотине. Грязный и вонючий, иногда являлся домой, отсыпался, принимал душ, а потом снова, под причитания матери, уходил в запой. Три года такой жизни превратили меня в полную руину.
Во время одного из моих редких визитов домой, мне вдруг стало не по себе, и я увидел крыс. Они были везде. На полу, на столе, кровати, потолке…. С «белой горячкой», я был доставлен в наркологическое отделение областной психиатрической больницы. Лежа в реанимации привязанный ремнями к кровати и отбиваясь от разных тварей, я вдруг увидел перед собой существ с человеческими лицами, но был уверен, что это не люди. Они хватали меня за руки, ноги, куда-то тащили, заходились ужасным смехом, кричали: «Ты наш! Ты наш! Навеки наш…».
Спустя несколько дней, на мою кровать присел Никитич, мой лечащий врач-нарколог:
- На этой работе насмотрелся я многого, Денис, но такого, что бы кровать с лежащим на ней связанным человеком, прыгала на полметра от пола, не видел. Хотя и держали тебя втроем. Спросить у тебя хочу. Ты все орал: «Я не ваш, я Божий». Черти за тобой приходили?
Я кивнул.
- Как врач тебе говорю, то что ты выжил, это не медицина, это чудо, - и задумчиво добавил, - Наверное ты и прям Божий.
Месяца три со страху я не пил. И снова вошел в запой. Спустя несколько недель почувствовал сильною боль в интересном месте. Мать вызвала такси и отвезла меня на прием к проктологу.
12
Дяде Вани снились кошмары. Вскрикнув, он разбудил меня. Смотря в темноту, я думал: «Что ж ты бухло проклятое со мною сделало? Прикинувшись другом, под видом добра, ты вошло в мою жизнь, уничтожив мое детство. Ты убило моего отца и покалечило мою мать. Ты забрало мою юность, с которой я почти ничего не помню, лишило меня семьи, и я так и не увидел как выглядит моя дочь. Я потерял работу, учебу, ты превратила меня в последнюю мразь, а мою жизнь в ад».
Хотелось кричать и выть от душевной боли. Отчаяние сдавило грудь, я простонал: «Я не могу так больше, помогите мне кто-нибудь…. Хоть кто-нибудь, помогите мне…».
И мой стон был услышан…
Часть 2. Исход
1
В пятницу перед пасхой, нас с дядей Ваней выписали с больницы. В субботу мать попросила меня пойти в церковь посвятить пасху. Отстояв долгую очередь, я поцеловал Христовы раны на плащанице. Уже в очереди начал молится: «Господи, помоги, Господи помоги». Повторяя просьбу, вышел на улицу, втиснулся между двух бабусь, раскрыл свой кулечек с пасхой, крашеными яйцами и чем-то еще. Людей было много, стоял я почти в конце полукруга, бравшего начало у церкви. Вдали запел дьяк. Священник, макая в ведро со священной водой кропило, медленно приближался к нам. Все еще тараторя «Господи, помоги», я ждал, когда это все кончится. Подойдя к месту, где я стоял, священник окунул в ведро кропило, и окатил меня святой водой. Казалось, сотни пуль прошили меня, судорога прошла сквозь все мое тело, и, вдруг, я почувствовал у себя в груди невероятную, несказанную радость. Но это не была эмоция, радость была глубоко мирной и спокойной, но в тоже время, всеохватывающей. Схватив свой кулек с пасхой, я бросился в церковь, упал на колени:
- Спасибо Тебе, Господи! Спасибо! Я не буду пить, не буду! Ты поможешь! Ты дал мне знак!
Домой я «летел», стараясь не расплескать радости, все еще живущей у меня в груди. Дверь бара у моего дома была открыта. Подбегая к прилавку, я заорал:
- 150 грамм, пожалуйста! – и тут же, не успев осушить содержимое, - еще 100!
И вдруг я осознал, что я сделал. Я пил! Несмотря на то, что Бог дал мне знак, я пил…
«Бог предал меня», - подумал я с чувством обреченности, которое заняло место в моей груди там, где еще несколько секунд назад была радость.
2
Следующую неделю я провел на диване, борясь с отчаяньем, смотря в потолок, и, чтоб как то отвлечься, читая Саймака. Еще неделя прошла в безуспешных поисках работы. В пятницу, устав от бесконечных отказов, я уныло брел домой. У тротуара остановилась старенькая «шестерка».
- Денис! Боже мой! Денис!
Из машины улыбаясь, выглядывал Олег, мой одноклассник.
Однажды на уроке обществоведения, наша учительница Ирина Васильевна, читала нам лекцию о свободе совести в Советском Союзе. И вдруг Олег задал вопрос:
- О какой свободе совести можно говорить, если мой отец сидит в тюрьме за веру в Иисуса Христа.
В классе наступила гробовая тишина. Все ждали реакции Ирины Васильевны. Она медленно подошла к Олегу, сказала:
- Ты бы лучше помолчал, - и ласково погладила его по голове.
Если есть тишина тише гробовой, то это была именно та тишина, которая наступила после поступка учительницы.
Ирина Васильевна вдруг поняла свою ошибку и все ее последствия для Олега и для себя. Лицо ее покрылось румянцем, она растерянно посмотрела на класс. Встретилась глазами со мной. В этих глазах была мольба. Почему именно у меня она просила помощи? Может быть потому, что уже тогда мне было на все наплевать, авторитетов для меня не существовало.
- Ирина Васильевна, - в тишине царящей в классе, мой голос прозвучал громко и звонко, - а правда ли, что Керенский ходил в женском платье и был, - последнее слово я произнес нараспев, смакуя эффект, которое оно произведет, - пэ-дэ-раст?
Класс взорвался хохотом.
- Денис, выйди вон из класса!
- Но почему? Я только спросил. Мне просто интересно, - уже дурачился я.
Ирина Васильевна открыла дверь, вышла за мной в коридор. Легонько сжав мне руку выше локтя, сказала:
- Спасибо, Денни!
И я, и она, прекрасно знали, что о ее разговоре с Олегом, никто и не вспомнит. Зато назавтра вся школа будет нараспев повторять произнесенное мною похабное слово.
3
Заметив на рубашке у Олега колорадку, я спросил:
- Ты что, священник?
- Да, - Олег улыбнулся, - уже седьмое поколение в нашей семье.
Олег рассказал о том, как в 1946 году запретили Греко-Католическую Церковь, как начались гонения на ее Епископов и Священников. Как ни один из Епископов не отрекся от своей веры и не предал свою Церковь. Как где-то в сибирских лагерях погиб его дед священник, как арестовали и посадили в тюрьму его отца священника. Сам он после школы поступил в университет на филологию, а вечерами учился в подпольной семинарии в доме лесника за городом. Сейчас у него был приход в районном центре, километров 25 от областного города.
- Поехали со мной, познакомлю с женой, детьми. Потом в целости и сохранности отвезу домой. По дороге и поговорим. Ведь столько не виделись, - предложил Олег. Я согласился.
- Как ты жил все эти год?
Я вкратце рассказал.
- Так ты думаешь, Бог тебя предал?
- Ну да, уверен.
- А сколько ты не пьешь?
- Две недели, - я не понимал, к чему эти вопросы.
- Силой воли не пьешь?
- Да нет, тяги просто нет.
- Просто так тяга пропала. Была, была и пропала. Да?
- О, блин! - в моей голове что-то начало слаживаться, - о, Боже, прости!
Олег улыбался.
- А ведь правда! Спасибо тебе, Олег!
- Богу будь благодарен, Денис. И надежды на Него не теряй.
4.
Женой Олега оказалась молодая красивая женщина, с неуловимо знаком лицом.
- Так вот Вы какой, Денис. Мама до сих пор вспоминает, как Вы тогда, в школе, выручили ее и Олега.
- Так Вы дочь Ирины Васильевны?
- Да. Наша семья дружила с семьей Олега. Его отец венчал моих родителей, нас с сестрой крестил.
Потом засуетилась:
- Что это я заговорила Вас? Стол накрыт, садитесь обедать.
Во время обеда Олег вспоминал школу, одноклассников, учителей. Доброю половину из них я не помнил. В те годы они были мне глубоко безразличны. Я жил своей, уличной жизнью.
«Вот и еще одно, что украл у меня алкоголь – школьные воспоминания», - как-то уныло подумал я.
- Денис, у меня есть для тебя работа, - Олег взглянул на меня, продолжил, - но работа очень ответственная.
- Говори, - это было то, что на сегодняшний день, было для меня необходимостью.
- Кроме прихода, я служу еще в монастыре, здесь в нашем городе. Монастырь женский, очень строгий. Молитва, пост, работа. Сестры монахини не могут общаться с посторонними, не имеют права покидать территорию монастыря. А у них сад, подсобное хозяйство, продукты надо им доставить, ремонты разные делать. Монахинь ты и видеть не будешь. Разве что в церкви. А работу тебе будет давать матушка настоятельница. Она единственная имеет право выходить с монастыря и общаться с мирскими людьми.
5
Монастырь был окружен каменной стеной и такой же каменной стеной, но пониже, разделен на две части. В одной из них располагалась церковь и примыкающее к церкви двухэтажное здание с внутренним двориком. Здесь жили монахини. Вторая часть, побольше, была под сад, подсобное хозяйство, мастерские и гараж.
Матушке было лет за сорок, поражали ее ясные выразительные глаза.
- Хорошо, Вы нам подходите. Работать будете в саду и на подсобном. Права у Вас есть? Снабжение тоже войдет в Ваши обязанности. Если будет потребность сделать какую-то работу на той территории монастыря, где живут сестры, то только в моем присутствии и при отсутствии сестер.
Взглянула на меня так, как будто в самое сердце:
- Мы доверяем рекомендации отца Олега, а, значит, доверяем Вам. Придите в понедельник с паспортом, правами на вождение. Заверим нотариально на Вас доверенность на монастырскую «Таврию». Да и трудовую книжку сдадите. Стаж то нужен?
Стаж был нужен, работа была нужна, церковь была нужна, и трезвое общество, подальше от искушений.
6
Жизнь потекла размеренно, а не рвано, как когда-то. Утром, первой электричкой или монастырской машиной, я добирался до монастыря. Успевал к утренней, потом вместе со всеми участвовал в Св. Литургии. Завтракал, обедал и ужинал на кухне, стол для меня накрывала матушка. Сразу после завтрака настоятельница давала мне работу на день. Вечером, отстояв вечернею молитву, ужинал, и отправлялся домой.
Но то, что происходило во мне внутри, в моей душе и разуме, описать невозможно никакими словами. Приступы злобы, ярости, ненависти, обиды, гнева, осуждения, чередовались с одержимостью отчаянием и жалости к себе. Временами ночью я выл и рвал зубами подушку, не в силах справится с чувством вины и муками совести. Не зная, что со мной происходит, иногда я был в уверенности, что схожу с ума. Но иногда вдруг все отходило, и сердце мое наполнялось безграничным миром исходящим, в этом я был уверен, от Бога. И я понимал, что то, что происходит со мной, это процесс очищения. Единственное, что мне оставалось, это доверится Богу.
В один из дней, матушка настоятельница принесла мне почитать книгу «История одной души» Св. Терезы с Лизье. Я был поражен учением этой девушки, влюбленной в Христа. Она, а также Великие Испанцы Хуан де ля Крус и Св. Тереза с Авиля; Великие Русские Св. Серафим Саровский и Старец Силуан; люди Божьи Св. Франциск и Странник с Иисусовой молитвой стали моими путеводителями сквозь грязь моей души.
«Ты не сумасшедший», - как бы пытались они донести до меня, - «ты идешь узкой тропой к Богу. Мы прошли этот путь, читай, что мы написали, и ничего не бойся».
«У тебя нет сил, но сила есть у Бога. Ты только верь и доверяй», - говорили они мне со страниц своих книг.
«И даже если увидишь душу свою в аду, не теряй надежды», - советовал Старец Силуан.
И я шел вперед, потому что назад в ад я не хотел.
7
Наступило время Великого поста.
- Денис, - лицо матушки светилось радостью, - у нас начинаются Великопостные Реколекции. И вести их будет монах, который долгие годы прожил в одиночестве в горах Италии. Сейчас он переехал в нашу страну, будет монашествовать в одном из монастырей недалеко отсюда.
Матушка продолжила:
- Если можно тебе дать совет, присутствуй на Реколекциях. Они будут проводиться в церкви. А от работ на это время мы тебя освобождаем.
В понедельник, доделав неотложную свою работу, немного опоздав на начало Реколекций, я вошел в церковь.
Мне приходилось встречать в жизни добрых людей. Но то, что я почувствовал сейчас, не входило ни в какие сравнения с пережитым до этого. От отца Александра дух добра исходил почти на физическом уровне. Вошедши в церковь, я замер, не веря, что такое возможно.
Монах говорил о покаянии и Божьем Милосердии. Слова падали в мое сердце и вызывали слезы. Они текли и текли, а перед внутренним моим взором появлялись и исчезали люди, которых я в своей жизни обидел, которым принес зло. Подняв заплаканное лицо и взглянув на большое Распятие Христа, нависающее за спиной отца Александра, я снова простонал, как когда-то на больничной койке:
«Я не хочу больше творить зло, Господи. Подари мне свое Милосердие, подари мне свою Любовь».
Исповедь моя длилась долго, слезы все лились и лились. Отец Александр терпеливо слушал и молился.
8
После моих слез, покаяния и исповеди, жизнь моя изменилась. Внешне все оставалось как прежде, но в сердце своем я чувствовал глубокий мир. В нем было еще много грязи, нанесенной алкоголизмом и грешной жизнью. Но я все время чувствовал силу, которая помогала мне в моей «невидимой брани». Тяжелой, изнурительной брани, но у меня не было сомнения в том, что я на правильной дороге, что если ошибусь, то мой духовный наставник, отец Александр, Святым Духом, вернет меня на путь правды. И я работал над собою, вынимая из тьмы на свет свою гордыню, все зло, что засело в моей душе, и отдавал их моему Господу, которого я учился любить.
9
Этот день не отличался ничем от других дней за последние четыре года, что я проработал в монастыре. Вечером, завершив работу, помолившись вечернюю и «оседлав» монастырскую «Таврию», отправился домой. Мама как всегда открыла дверь, неизменно держа в руках розарий.
- Все молишься?
- Да какая у меня молитва? - За эти четыре года мама ожила, поправилась, исчезли страх и отчаяние с ее глаз. Светились теперь они миром и нежностью. - Благодарю да благодарю Бога и Богородицу за нас с тобой.
Посидели за чаем, поговорили, разошлись по комнатах спать. Ночью, творя Иисусову молитву, я вдруг почувствовал, что Бог освободил меня от зависимости от алкоголя. Что подарил мне свободу. Я знал, что до конца жизни, мне нельзя будет даже пригубить алкоголь, но это меня не волновало. Я наслаждался чувством свободы от рабства. Я так долго этого ждал.
Утром, приехав на работу, в церкви я благодарил Бога за дар свободы. После службы ко мне подошел отец Олег:
- Мне надо поговорить с тобой, Денис.
Мы вышли в сад.
- Синод Епископов нашей Церкви принял решении об открытии Христианского Реабилитационного Центра для зависимых от алкоголя. Наш Патриарх благословил меня на этот труд. Хочешь работать со мной? Ты многое пережил, многое знаешь. Пройдем обучение и стажировку в Польше. У них там такой центр работает уже 15 лет.
Олег еще что-то говорил, но я его не слышал. Я слушал свое сердце, которое переполнялось радостью и благодарностью Богу, что вывел меня из ада и «направил мои ноги на дороги мира».
1
Весеннее солнце запустило свой лучик в нашу палату. Скрипнули больничные койки, кто-то застонал, кто-то запел, кто-то выругался. Лежало нас здесь восемь человек, все после «позорной» операции на геморрой. Числился я в «старожилах», операция была повторной и валялся я тут уже второй месяц.
«Вся попка в шрамах», - уныло подумал я, и мысль эта наполнила меня чувствами брезгливости и стыда.
- Эх, сейчас бы на волю да набухатся, - мечтательно произнес сосед по палате дядя Ваня, - правда, Денис?
- Лечится тебе, дядя Ваня, надо не от геморроя, а от алкоголя, - отшутился я.
- Кто бы говорил, - дядя Ваня шутки не принял, - я то нормально пью, у меня всяких там галюнов и беляков не бывает. В отличие от некоторых.
Всего полгода назад мы с дядей Ваней лежали вместе в наркологии, поэтому он знал некоторые подробности моей пьяной биографии.
«Ох, Денни, Денни» - с тоской подумал я о себе, - «допился ты уже до того, что даже вот этот полубомж считает себя выше тебя».
А ведь начиналось все так хорошо…
2
Отец мой пил всегда, сколько я его помню. А пьяным становился буйным и неуправляемым. Чтобы как-то уберечь своего сына от его агрессии, мать высылала меня к своим теткам в близкие или далекие села. Этим летом я жил у тети Вали, в глухой, отдаленной на 100 км. от города, деревни. Тетя Валя жила в полной нищете, в перекошенной грязной хате и подрабатывала продажей самогона собственного производства. Так как половину своей продукции она выпивала сама, оплачивала «закрытые глаза» участкового и управляющего, то прибыли ее были минимальными.
Не знаю, что побудило ее в тот вечер пригласить меня, 10-ти летнего ребенка, себе в компанию. Может одиночество, а может, просто спьяну не подумала. И налила мне 100 грамм своего искусного первачка. Самогон обжог мне горло, а спустя несколько секунд растворил и унес мои страхи, комплексы, тревоги.… И в этот вечер я был гвоздем программы на лужайке за селом. Никто не насмехался и не унижал «городского белоручку», девочки пищали, а мальчишки, даже постарше, смотрели с уважением.
Много лет позже я услышал фразу о том, что грешником есть человек, который любит грех. Перефразировав, могу сказать, что алкоголиком есть человек, который любит алкоголь. Тогда, в свои десять, я полюбил алкоголь, он стал мне другом, часто единственным. Следующим вечером я уже смаковал самогон, выпив свои 100 грамм в два прихода. И он меня не подвел. Снова исчезли все страхи и комплексы. Снова я был на пьедестале.
Утром приехала мама и увезла меня в город. В профкоме столовки, в которой она работала уборщицей, сжалились над ней и выделили путевку в пионерлагерь. Но глубоко в моем подсознании алкоголь остался для меня добром. Я полюбил его всей своей силой, сердцем и душой.
3
В тринадцать лет пьяные скандалы отца и слезы матери выбросили меня на улицу. На радость нескольким ребятам с нашего двора. Маленький и хрупкий, я был для них находкой, мог пролезть в любую форточку, щелочку в стене. Подвалы, гаражи, чердаки нашего микрорайона были нашей добычей, а любимой погодой стал дождь, ибо, как говорилось в каком-то болгарском фильме о шпионах: «И дождь смывает все следы».
Во время одного из налетов на очередной подвал, мы наткнулись на два двадцатилитровых бутыля с крепким домашним яблочным вином. Мое знакомство и дружба с алкоголем возобновились. Теперь уже денег с продажи краденых вещей нам не хватало, вечерами мы выходили к общежитиям «бомбить» приезжих студентов. Учеба «сошла на нет», начались проблемы с милицией. Один за другим мои товарищи шли на «зону», некоторые перекинулись на наркотик, двое умерли от передозировки. Сейчас я мало что могу вспомнить с того периода моей жизни, всё было как в тумане, в пьяном угаре. Просветом была разве что школа, где надо было хоть как-то держать себя в рамках, чтобы не угодить в специнтернат.
Понимая, что со мной происходит, мать решилась на кардинальные действия. В столовой, где она работала, обедал военком нашего района. За двести рублей (двухмесячная зарплата мамы), он устроил мне срочный призыв в армию.
4
- Советская Армия доверила тебе честь стать специалистом, полгода она тебя кормила, одевала, обучала, - лицо ротного было красным от ярости, обиды, праведного гнева, - а ты вернулся с увольнения пьяный как свинья, провисая на руках у двух размалеваных девиц.
Майор остановился, его осенило:
- Гранатомет тебя исправит, в «махру» пойдешь!
«Махрой» назвали советскую пехоту, служить в которой никто не рвался, тем более гранатометчиком. Но выбирать не приходилось, и уже через несколько дней я стоял на плацу возле штаба пехотного полка. Привезший нас капитан сдал нас местному штабному писарю и заторопился к своей семье. Писарь просматривал наши документы, вдруг лицо его просветлело:
- Кто тут Денис?
- Здесь я, - пробудилась надежда гранатомет не тягать.
- А ну иди сюда, земеля.
Писарь оказался не просто земляком, жил он на соседней со мной улице. Нашлись и общие знакомые.
- Слушай, Денни, - земляк заглянул мне в глаза, - ты ведь Феню знаешь?
- Одна компания была.
- А меня он прессовал сильно, проходу не давал, жизни от него не было.
«Есть ли что-нибудь потяжелее гранатомета?», - обреченно подумал я.
- Мне увольняться через полгода, - тянул свое писарь, - а Фене, я слышал сидеть еще месяца четыре. А я уже пресса не хочу. Хочу по улицам ходить нормально.
- А от меня что хочешь, - снова появилась надежда.
- Напиши ему, что я тебе помог, чтоб меня в покое оставил.
- Избавишь от гранатомета, напишу, - чувствовал я себя уже уверенно.
- Денис, да я тебе такую службу устрою, не пожалеешь!
И устроил, не обманул. Но и я свое слово сдержал.
5
- Двадцать лет служу в нашей ремонтной роте, - прапорщик Симонов, старшина роты всегда говорил солидно, старательно подбирая как слова, так и выражения, - за все годы на этой должности ни один россиянин не служил. Только немцы, евреи и хохлы с Западной Украины. Ты к какой категории относишься?
- Я хохол с Западной Украины.
- Ясно! Вот твоя бригада идет, - указал он на двух странного вида солдат, в тельняшках под раскрытыми воротничками, погнутыми до неприличия ременными «бляхами» и скрученными в гармошку сапогами. Эти двое и были моим будущим воинским подразделением кочегаров и заправщиков. Как и говорил старшина, один из них оказался немцем с Казахстана, со сказочной фамилией Гримм, второй – никогда не унывающий Сеня, еврей с Бердычева,. Службу в советской армии они «понимали правильно», руководствуясь на ней двумя правилами – «солдат спит, служба идет» и «не напрягай жизнь, жизнь не напряжет тебя». Служилось с ними легко и приятно. Настолько «приятно», что за два месяца до демобилизации, с острым алкогольным отравлением, я был госпитализирован.
В госпитале мне довелось лежать в одной палате с двумя спитыми прапорщиками и дважды разжалованным майором, вечным старлеем Иванченком. Так как был я самым младшим, а делать было нечего, то они проводили со мной своеобразную терапию, рассказывая о своей пропитой жизни. Ни тяжелая жизнь, ни лишения воинской службы, ни участие в боевых действиях не загубило их так, как алкоголь. Мне надоедало их слушать, я ставал уходить, но звучал грозный приказ офицера:
- Сидеть, солдат! Слушай, что тебя ждет!
И в какой-то момент я понял, что не хочу повторить их жизни, что не хочу такого будущего. Они добились своего, эти прекрасные, но на свою беду, влюбленные в алкоголь люди. На протяжении пяти следующих лет моя жизнь с алкоголем не пересекалась.
6
- Перекур, Денис?
- Можно…
Со стоном слезли с кровати, мы с дядей Ваней, широко расставляя ноги, шаркая тапочками по полу, двинулись к лестничной площадке черного хода, где у нас была курилка. Смачно затянувшись, до головокружения, дядя Ваня сказал:
- Денис, не в обиду, спросить можно?
- Спрашивай.
- Я вот старый уже, и выпить люблю, а меня проведает то жена, то дочки, то внуки. А к тебе, кроме матери никто и не приходит. Что так?
- Нет у меня никого, - ответил я, и почувствовал, как во мне рождается раздражение, - да и не твое это дело…
Но потом почему-то добавил:
- Ушла от меня жена.… И дочь забрала.
Комок подступил к горлу:
- Ну все, накурился я. Иду в палату, посплю.
Спать не хотелось. Закрыв глаза, думал.
7
После армии жизнь наладилась. Да и скандалов не было. Отец погиб в пьяной драке в одном из баров города. Вряд ли я жалел за ним, скорее жалел за отцом, которым он мог для меня стать, но так и не стал.
У меня была прекрасная работа на климатических испытаниях в одном из НИИ, учеба на заочном в Политехе. Я женился, а через годик у меня родилась дочь.
Собрав сумку с продуктами для жены в роддоме, я вышел на лестничную площадку и наткнулся на Феню:
- Рождение дочери надо обмыть. Чтоб счастлива была!
Феня вытащил из под полы бутылку водки.
- Ну хорошо, - согласился я, - но я только 50 грамм.
Вернулись домой, устроились на кухне.
- За дочь!
- Пусть будет здорова и счастлива!
Выпили. Потом еще. Водка обрадовано ударила в голову, отвыкшую от алкоголя. Стало хорошо и весело. Потом пили в каком-то баре, в скверике у детского садика. Дальше я отключился. Проснулся в незнакомой квартире, на незнакомой кровати, с незнакомой женщиной.
- Опохмелись, Денни, - Феня протянул мне стакан с бордовым вином. Выпив его залпом, я снова отключился. Память вернулась в машине. Мы куда то мчались, я обнимал девушку, которую уже утром видел, и во всю мощь орал: «От улыбки станет всем светлей…». Хотелось выпить. Феня мое желание понял, протянув мне бутылку с вином.
Дальше все понеслось и закружилось в пьяной катавасии. Откуда брались деньги я не знал, да и не интересовался. Алкоголь соскучился по мне, а я соскучился по алкоголю. И с полной самоотдачей бросился в его объятия, как к родному, близкому существу, которого долго не видел, и по которому до боли скучал.
Две недели пролетели с редкими проблесками сознания. Обновленный трезвой жизнью, здоровый организм мог вынести многое. В конце второй недели за нами приехали, в наручниках доставили в милицейский участок. На допросах все говорили об ограблении магазина и о чистосердечном признании. Ничего не соображая, я знал только одно, надо все отрицать и ничего не подписывать. Временами следователи «разминали» мне почки, но почки можно вылечить, а «тянуть» срок ни за что мне не хотелось. На третий день «следак» устало сказал:
- Свободен! Фенюк был в магазине без тебя. И Усковская это подтверждает.
Кто такая Усковская, я не знал, наверное одна из девчонок, которе были все время с нами. Но, тем не менее, я был ей благодарен за подтверждение. А Феню мне было жалко. Человек он был хороший, не жадный и не подлый.
8
Мать встретила меня в слезах:
- Иди к ней, может еще вернется к тебе. Как ты мог так поступить?
По дороге к теще я два раза выходил с троллейбуса, что бы «накатить» 100 грамм для храбрости.
Дверь открыл тесть:
- Денни, уходи, оставь мою дочь в покое. Да и нет ее здесь. Отправил я ее на мою родину, к моей маме. Уходи, Денис. Как же ты мог так поступить?
Потом жестким голосом добавил:
- Если ты будешь ее преследовать, я убью тебя!
И захлопнул со стуком дверь.
Я вышел из подъезда, поискал глазами ближайший магазин. Купив «чекушку», вошел в пивной бар. Отпив пол бокала пива, вылил в него водку. Выпил залпом и направился к выходу. От выпитого меня качнуло, я толкнул парня, разлив ему пиво. Парень ударил сходу, кулак скользнул мне по бороде. Схватив с соседнего столика пустой бокал из под пива, я метнул его в парню в бровь. Брызнула кровь. Двое его товарищей бросились ко мне. У одного из них блеснул в руке нож. Удар ноги пришелся одному из нападающих в пах. Он согнулся и я бросил его под ноги второго. Споткнувшись об своего товарища, тот упал, выронив нож. Подняв нож, я выставил его вперед, яростно заорав:
- Стоять всем!
Используя секундное замешательство, бросился к двери и побежал. Впереди показалась новостройка. Присев на лесенке, я дал себе отдышатся. Чувства страха, обиды, ненависти, душевной боли, ярости и отчаяния обуревали мной. Не в силах выдержать такого «букета», я несколько раз с силой полоснул ножом, который все еще держал в правой руке, по внутренней стороне левой руки. Смотря как стекает кровь, я потерял сознание.
9
- В следующий раз захочешь «коцать» вены, бери глубже, - молодой парень, обильно полив мне спиртом раны, бинтовал их., - а то увидел собственную кровь, и свалился от страха в обморок.
- Выпей, легче станет, - протянул мне на треть заполненную спиртом солдатскую кружку пожилой мужчина, - а ты не прикалывайся, если б мы его не нашли, то б кровью истек.
В вагончике сторожа было тесно и накурено. Кружилась голова. Спирт обжог горло, полегчало.
- Живой, - с грустью подумал я, и добавил, - спасибо, мужики!
- Живи на здоровье! А нож я выброшу, проклятый он, если ты его против себя направил.
- Да нож здесь не причем, - попытался улыбнутся я.
10
Следующие месяцы я как-то пытался работать и учится, но получалось все хуже и хуже. Пил ежедневно, временами входя в запои. Но «на плаву» держался. Спустя полгода получил письмо от жены, в котором она писала, что прощает меня, что нашла новую любовь, что второй раз не ошибется. Задавала, уже ставший традиционным вопрос: «Как ты мог так поступить?» В конце письма просила нотариально дать разрешение на развод и подписать отказ от ребенка. Еще спустя неделю, со мной связался адвокат ее отца и просил зайти.
Адвокатом оказался пожилой еврей с умным лицом и выразительными глазами. Пригласив меня присесть, открыл бар, достал бутылку коньяка, шоколадку, две стопки. Мне налил полный, себе несколько капель:
- Извините, я на работе.
Я выпил. Адвокат пригубил, налил мне еще.
- Давайте, будем подписывать, - выпив вторую стопку, сказал я.
Он разложил передо мной документы, показывал, где подписать, потом сказав: «Пойду за нотариусом», вышел.
Я налил себе еще стопочку.
Вернулся адвокат с нотариусом. Снова я что-то тупо, бездумно не читая, подписывал,.
- Ну вот и все, Денис, - сказал адвокат, когда мы остались одни.
Взяв со стола початую бутылку, я залпом выпил ее содержимое с горлышка и двинулся к выходу. У двери, в своем самоуничижении, оглянулся, ожидая увидеть на лице адвоката выражение брезгливости. Глаза умного старого еврея выражали безграничное сочувствие.
- До свидания, - произнес я.
- До свидания, Денис, - ответил он.
Вот и все…. Жить мне было не для кого, да и незачем. И я запил в смерть…
11.
С работы меня погнали, с института тоже. Ночевал я в подвалах на теплых трубах, на выпивку деньги доставал собирая макулатуру, металлолом и пустые бутылки. Неделями не мылся, просыпаясь иногда в моче, иногда в блевотине. Грязный и вонючий, иногда являлся домой, отсыпался, принимал душ, а потом снова, под причитания матери, уходил в запой. Три года такой жизни превратили меня в полную руину.
Во время одного из моих редких визитов домой, мне вдруг стало не по себе, и я увидел крыс. Они были везде. На полу, на столе, кровати, потолке…. С «белой горячкой», я был доставлен в наркологическое отделение областной психиатрической больницы. Лежа в реанимации привязанный ремнями к кровати и отбиваясь от разных тварей, я вдруг увидел перед собой существ с человеческими лицами, но был уверен, что это не люди. Они хватали меня за руки, ноги, куда-то тащили, заходились ужасным смехом, кричали: «Ты наш! Ты наш! Навеки наш…».
Спустя несколько дней, на мою кровать присел Никитич, мой лечащий врач-нарколог:
- На этой работе насмотрелся я многого, Денис, но такого, что бы кровать с лежащим на ней связанным человеком, прыгала на полметра от пола, не видел. Хотя и держали тебя втроем. Спросить у тебя хочу. Ты все орал: «Я не ваш, я Божий». Черти за тобой приходили?
Я кивнул.
- Как врач тебе говорю, то что ты выжил, это не медицина, это чудо, - и задумчиво добавил, - Наверное ты и прям Божий.
Месяца три со страху я не пил. И снова вошел в запой. Спустя несколько недель почувствовал сильною боль в интересном месте. Мать вызвала такси и отвезла меня на прием к проктологу.
12
Дяде Вани снились кошмары. Вскрикнув, он разбудил меня. Смотря в темноту, я думал: «Что ж ты бухло проклятое со мною сделало? Прикинувшись другом, под видом добра, ты вошло в мою жизнь, уничтожив мое детство. Ты убило моего отца и покалечило мою мать. Ты забрало мою юность, с которой я почти ничего не помню, лишило меня семьи, и я так и не увидел как выглядит моя дочь. Я потерял работу, учебу, ты превратила меня в последнюю мразь, а мою жизнь в ад».
Хотелось кричать и выть от душевной боли. Отчаяние сдавило грудь, я простонал: «Я не могу так больше, помогите мне кто-нибудь…. Хоть кто-нибудь, помогите мне…».
И мой стон был услышан…
Часть 2. Исход
1
В пятницу перед пасхой, нас с дядей Ваней выписали с больницы. В субботу мать попросила меня пойти в церковь посвятить пасху. Отстояв долгую очередь, я поцеловал Христовы раны на плащанице. Уже в очереди начал молится: «Господи, помоги, Господи помоги». Повторяя просьбу, вышел на улицу, втиснулся между двух бабусь, раскрыл свой кулечек с пасхой, крашеными яйцами и чем-то еще. Людей было много, стоял я почти в конце полукруга, бравшего начало у церкви. Вдали запел дьяк. Священник, макая в ведро со священной водой кропило, медленно приближался к нам. Все еще тараторя «Господи, помоги», я ждал, когда это все кончится. Подойдя к месту, где я стоял, священник окунул в ведро кропило, и окатил меня святой водой. Казалось, сотни пуль прошили меня, судорога прошла сквозь все мое тело, и, вдруг, я почувствовал у себя в груди невероятную, несказанную радость. Но это не была эмоция, радость была глубоко мирной и спокойной, но в тоже время, всеохватывающей. Схватив свой кулек с пасхой, я бросился в церковь, упал на колени:
- Спасибо Тебе, Господи! Спасибо! Я не буду пить, не буду! Ты поможешь! Ты дал мне знак!
Домой я «летел», стараясь не расплескать радости, все еще живущей у меня в груди. Дверь бара у моего дома была открыта. Подбегая к прилавку, я заорал:
- 150 грамм, пожалуйста! – и тут же, не успев осушить содержимое, - еще 100!
И вдруг я осознал, что я сделал. Я пил! Несмотря на то, что Бог дал мне знак, я пил…
«Бог предал меня», - подумал я с чувством обреченности, которое заняло место в моей груди там, где еще несколько секунд назад была радость.
2
Следующую неделю я провел на диване, борясь с отчаяньем, смотря в потолок, и, чтоб как то отвлечься, читая Саймака. Еще неделя прошла в безуспешных поисках работы. В пятницу, устав от бесконечных отказов, я уныло брел домой. У тротуара остановилась старенькая «шестерка».
- Денис! Боже мой! Денис!
Из машины улыбаясь, выглядывал Олег, мой одноклассник.
Однажды на уроке обществоведения, наша учительница Ирина Васильевна, читала нам лекцию о свободе совести в Советском Союзе. И вдруг Олег задал вопрос:
- О какой свободе совести можно говорить, если мой отец сидит в тюрьме за веру в Иисуса Христа.
В классе наступила гробовая тишина. Все ждали реакции Ирины Васильевны. Она медленно подошла к Олегу, сказала:
- Ты бы лучше помолчал, - и ласково погладила его по голове.
Если есть тишина тише гробовой, то это была именно та тишина, которая наступила после поступка учительницы.
Ирина Васильевна вдруг поняла свою ошибку и все ее последствия для Олега и для себя. Лицо ее покрылось румянцем, она растерянно посмотрела на класс. Встретилась глазами со мной. В этих глазах была мольба. Почему именно у меня она просила помощи? Может быть потому, что уже тогда мне было на все наплевать, авторитетов для меня не существовало.
- Ирина Васильевна, - в тишине царящей в классе, мой голос прозвучал громко и звонко, - а правда ли, что Керенский ходил в женском платье и был, - последнее слово я произнес нараспев, смакуя эффект, которое оно произведет, - пэ-дэ-раст?
Класс взорвался хохотом.
- Денис, выйди вон из класса!
- Но почему? Я только спросил. Мне просто интересно, - уже дурачился я.
Ирина Васильевна открыла дверь, вышла за мной в коридор. Легонько сжав мне руку выше локтя, сказала:
- Спасибо, Денни!
И я, и она, прекрасно знали, что о ее разговоре с Олегом, никто и не вспомнит. Зато назавтра вся школа будет нараспев повторять произнесенное мною похабное слово.
3
Заметив на рубашке у Олега колорадку, я спросил:
- Ты что, священник?
- Да, - Олег улыбнулся, - уже седьмое поколение в нашей семье.
Олег рассказал о том, как в 1946 году запретили Греко-Католическую Церковь, как начались гонения на ее Епископов и Священников. Как ни один из Епископов не отрекся от своей веры и не предал свою Церковь. Как где-то в сибирских лагерях погиб его дед священник, как арестовали и посадили в тюрьму его отца священника. Сам он после школы поступил в университет на филологию, а вечерами учился в подпольной семинарии в доме лесника за городом. Сейчас у него был приход в районном центре, километров 25 от областного города.
- Поехали со мной, познакомлю с женой, детьми. Потом в целости и сохранности отвезу домой. По дороге и поговорим. Ведь столько не виделись, - предложил Олег. Я согласился.
- Как ты жил все эти год?
Я вкратце рассказал.
- Так ты думаешь, Бог тебя предал?
- Ну да, уверен.
- А сколько ты не пьешь?
- Две недели, - я не понимал, к чему эти вопросы.
- Силой воли не пьешь?
- Да нет, тяги просто нет.
- Просто так тяга пропала. Была, была и пропала. Да?
- О, блин! - в моей голове что-то начало слаживаться, - о, Боже, прости!
Олег улыбался.
- А ведь правда! Спасибо тебе, Олег!
- Богу будь благодарен, Денис. И надежды на Него не теряй.
4.
Женой Олега оказалась молодая красивая женщина, с неуловимо знаком лицом.
- Так вот Вы какой, Денис. Мама до сих пор вспоминает, как Вы тогда, в школе, выручили ее и Олега.
- Так Вы дочь Ирины Васильевны?
- Да. Наша семья дружила с семьей Олега. Его отец венчал моих родителей, нас с сестрой крестил.
Потом засуетилась:
- Что это я заговорила Вас? Стол накрыт, садитесь обедать.
Во время обеда Олег вспоминал школу, одноклассников, учителей. Доброю половину из них я не помнил. В те годы они были мне глубоко безразличны. Я жил своей, уличной жизнью.
«Вот и еще одно, что украл у меня алкоголь – школьные воспоминания», - как-то уныло подумал я.
- Денис, у меня есть для тебя работа, - Олег взглянул на меня, продолжил, - но работа очень ответственная.
- Говори, - это было то, что на сегодняшний день, было для меня необходимостью.
- Кроме прихода, я служу еще в монастыре, здесь в нашем городе. Монастырь женский, очень строгий. Молитва, пост, работа. Сестры монахини не могут общаться с посторонними, не имеют права покидать территорию монастыря. А у них сад, подсобное хозяйство, продукты надо им доставить, ремонты разные делать. Монахинь ты и видеть не будешь. Разве что в церкви. А работу тебе будет давать матушка настоятельница. Она единственная имеет право выходить с монастыря и общаться с мирскими людьми.
5
Монастырь был окружен каменной стеной и такой же каменной стеной, но пониже, разделен на две части. В одной из них располагалась церковь и примыкающее к церкви двухэтажное здание с внутренним двориком. Здесь жили монахини. Вторая часть, побольше, была под сад, подсобное хозяйство, мастерские и гараж.
Матушке было лет за сорок, поражали ее ясные выразительные глаза.
- Хорошо, Вы нам подходите. Работать будете в саду и на подсобном. Права у Вас есть? Снабжение тоже войдет в Ваши обязанности. Если будет потребность сделать какую-то работу на той территории монастыря, где живут сестры, то только в моем присутствии и при отсутствии сестер.
Взглянула на меня так, как будто в самое сердце:
- Мы доверяем рекомендации отца Олега, а, значит, доверяем Вам. Придите в понедельник с паспортом, правами на вождение. Заверим нотариально на Вас доверенность на монастырскую «Таврию». Да и трудовую книжку сдадите. Стаж то нужен?
Стаж был нужен, работа была нужна, церковь была нужна, и трезвое общество, подальше от искушений.
6
Жизнь потекла размеренно, а не рвано, как когда-то. Утром, первой электричкой или монастырской машиной, я добирался до монастыря. Успевал к утренней, потом вместе со всеми участвовал в Св. Литургии. Завтракал, обедал и ужинал на кухне, стол для меня накрывала матушка. Сразу после завтрака настоятельница давала мне работу на день. Вечером, отстояв вечернею молитву, ужинал, и отправлялся домой.
Но то, что происходило во мне внутри, в моей душе и разуме, описать невозможно никакими словами. Приступы злобы, ярости, ненависти, обиды, гнева, осуждения, чередовались с одержимостью отчаянием и жалости к себе. Временами ночью я выл и рвал зубами подушку, не в силах справится с чувством вины и муками совести. Не зная, что со мной происходит, иногда я был в уверенности, что схожу с ума. Но иногда вдруг все отходило, и сердце мое наполнялось безграничным миром исходящим, в этом я был уверен, от Бога. И я понимал, что то, что происходит со мной, это процесс очищения. Единственное, что мне оставалось, это доверится Богу.
В один из дней, матушка настоятельница принесла мне почитать книгу «История одной души» Св. Терезы с Лизье. Я был поражен учением этой девушки, влюбленной в Христа. Она, а также Великие Испанцы Хуан де ля Крус и Св. Тереза с Авиля; Великие Русские Св. Серафим Саровский и Старец Силуан; люди Божьи Св. Франциск и Странник с Иисусовой молитвой стали моими путеводителями сквозь грязь моей души.
«Ты не сумасшедший», - как бы пытались они донести до меня, - «ты идешь узкой тропой к Богу. Мы прошли этот путь, читай, что мы написали, и ничего не бойся».
«У тебя нет сил, но сила есть у Бога. Ты только верь и доверяй», - говорили они мне со страниц своих книг.
«И даже если увидишь душу свою в аду, не теряй надежды», - советовал Старец Силуан.
И я шел вперед, потому что назад в ад я не хотел.
7
Наступило время Великого поста.
- Денис, - лицо матушки светилось радостью, - у нас начинаются Великопостные Реколекции. И вести их будет монах, который долгие годы прожил в одиночестве в горах Италии. Сейчас он переехал в нашу страну, будет монашествовать в одном из монастырей недалеко отсюда.
Матушка продолжила:
- Если можно тебе дать совет, присутствуй на Реколекциях. Они будут проводиться в церкви. А от работ на это время мы тебя освобождаем.
В понедельник, доделав неотложную свою работу, немного опоздав на начало Реколекций, я вошел в церковь.
Мне приходилось встречать в жизни добрых людей. Но то, что я почувствовал сейчас, не входило ни в какие сравнения с пережитым до этого. От отца Александра дух добра исходил почти на физическом уровне. Вошедши в церковь, я замер, не веря, что такое возможно.
Монах говорил о покаянии и Божьем Милосердии. Слова падали в мое сердце и вызывали слезы. Они текли и текли, а перед внутренним моим взором появлялись и исчезали люди, которых я в своей жизни обидел, которым принес зло. Подняв заплаканное лицо и взглянув на большое Распятие Христа, нависающее за спиной отца Александра, я снова простонал, как когда-то на больничной койке:
«Я не хочу больше творить зло, Господи. Подари мне свое Милосердие, подари мне свою Любовь».
Исповедь моя длилась долго, слезы все лились и лились. Отец Александр терпеливо слушал и молился.
8
После моих слез, покаяния и исповеди, жизнь моя изменилась. Внешне все оставалось как прежде, но в сердце своем я чувствовал глубокий мир. В нем было еще много грязи, нанесенной алкоголизмом и грешной жизнью. Но я все время чувствовал силу, которая помогала мне в моей «невидимой брани». Тяжелой, изнурительной брани, но у меня не было сомнения в том, что я на правильной дороге, что если ошибусь, то мой духовный наставник, отец Александр, Святым Духом, вернет меня на путь правды. И я работал над собою, вынимая из тьмы на свет свою гордыню, все зло, что засело в моей душе, и отдавал их моему Господу, которого я учился любить.
9
Этот день не отличался ничем от других дней за последние четыре года, что я проработал в монастыре. Вечером, завершив работу, помолившись вечернюю и «оседлав» монастырскую «Таврию», отправился домой. Мама как всегда открыла дверь, неизменно держа в руках розарий.
- Все молишься?
- Да какая у меня молитва? - За эти четыре года мама ожила, поправилась, исчезли страх и отчаяние с ее глаз. Светились теперь они миром и нежностью. - Благодарю да благодарю Бога и Богородицу за нас с тобой.
Посидели за чаем, поговорили, разошлись по комнатах спать. Ночью, творя Иисусову молитву, я вдруг почувствовал, что Бог освободил меня от зависимости от алкоголя. Что подарил мне свободу. Я знал, что до конца жизни, мне нельзя будет даже пригубить алкоголь, но это меня не волновало. Я наслаждался чувством свободы от рабства. Я так долго этого ждал.
Утром, приехав на работу, в церкви я благодарил Бога за дар свободы. После службы ко мне подошел отец Олег:
- Мне надо поговорить с тобой, Денис.
Мы вышли в сад.
- Синод Епископов нашей Церкви принял решении об открытии Христианского Реабилитационного Центра для зависимых от алкоголя. Наш Патриарх благословил меня на этот труд. Хочешь работать со мной? Ты многое пережил, многое знаешь. Пройдем обучение и стажировку в Польше. У них там такой центр работает уже 15 лет.
Олег еще что-то говорил, но я его не слышал. Я слушал свое сердце, которое переполнялось радостью и благодарностью Богу, что вывел меня из ада и «направил мои ноги на дороги мира».
Обсуждения Исход из ада