Упал отжался встал

То стихнет, то ветер порывом
Рассеет листву по воде,
Где дымный костёр под обрывом
Подобен упавшей звезде.

Весною мечтания реют,
И страсти стоят у кормил.
По осени воды светлеют -
И дорог по-новому мир.

Не всё ли, чем юность богата -
И свежесть, и пылкую кровь -
Уносит во тьму без возврата?
Не всё ль возвращается вновь?..

Листва уплывает...
В сторонке,
Где берег песчанен и пуст -
Отжившее кружит в воронке
И мчит вод ракитовый куст.

По тайным небесным протокам
Не так ли...

В Храме тихо встанем на коленцы.
Серебро бежит с ресниц.
Мы Христос к Тебе любовь возносим.
Трепетно её храним.

В Храме тихо встали на коленцы,
обнажив свои рубцы.
И вернулось светом благодати
всё, что мы отдать смогли.

В Храме тихо встали на коленецы.
И исчезли все рубцы.
Мы в лучах счастливой благодати
Радость сердцем вознесли!

В разгар жатвы и сбора пшеницы
Неработающий назорей
В филистимском селе появился
Повидаться с женою своей.

На себе притащил он козлёнка
И сказал: «Войду в спальню к жене.
Для меня голосок её тонкий
Корабельных канатов прочней.

Гименей мне бессрочный дал пропуск,
Обязательством прочно связал»...
(А до пропуска, стало быть, просто
Он к девице в окно залезал.)

Тут отец на пути как собака
Неожиданно ставит заслон
(Филистимская рожа, однако,
Как от них натерпелся Самсон...

Я не люблю людей.
Наверно, в прошлой жизни
Был деревом.
Широколистным кленом.
Сплетения ветвей протягивал влюблено
На встречу солнцу, каплям дождевым.
Тогда был мир наивно молодым,
И даже смерть была ещё девчонкой,
Что приходила только за своим -
Необходимым или же отжившим.
И покидали сущие томивший
Их мир легко. Ведь бесконечность
Плыла на встречу им. И это длилось вечность.

Покуда человек не стал вершителем
Чужих, все больше, судеб.
И смерть стремительно
Состарилась...

Средь лесов и диких гор
Жил когда-то Святогор,
Обладал он дивной силой…

Так о том молва гласила:
“Богатырь и великан;
Дух ему богами дан,
Что гранитны скалы рушит,
Море превращает в сушу,
Солнце может погасить…
Стала мать-земля просить:
- Что наделали, вы, боги?!-
Я его носить не в моге!
На беду мою, на горе –
Эта сила святогорья…
И тогда великий Род
Изготовить велел гроб,
Чтобы в том гробу, отныне,
Дух хранился б, как святыня…”

Эту повесть вы слыхали? –
Ну, тогда пойду...

От народа, что ему подгадил,
Из пустыни Зиф ушёл Давид,
В безопасных жил местах Ен-Гадди
Там, где при последнем камнепаде
Ротозей случайный был убит.

Царь Саул с войны вернулся вскоре,
Нападенье вражье отразив,
Зятя стал искать, послал дозоры,
А ему - Да он подался в горы,
Камни там тягает, как Сизиф.

Взял Саул три тысячи отборных
Из всего Израиля мужей,
Головные выдал им уборы
И - Вперёд! - по узким коридорам
Брать врага на верхнем этаже.

По горам, живут где только серны...

Уж не знаю, чем Зифеи так Давида невзлюбили,
Разве что его евреи распоясались дебильно,
Ведь Давид по всем пустыням не один ходил – с обозом.
Вот они и шухарили, разоряли птичьи гнёзда.

Возмущённые Зифеи, лишь Давид нарисовался,
Донесли царю келейно, что Давид у них скрывался:
«С ним мальчишки из рогаток разоряют гнёзда птичьи...»
С рук спустить такое гадко, даже как-то неприлично.

Встал Саул пошёл в пустыню, взял три тысячи отборных
Он мужей из Израиля, чтобы всыпать непокорным...

А знаешь ли, что счастье Бог разбавит,
Внесет в него и горечь и обман,
А знаешь ли, в страданье Бог прибавит
И приумножит средь обид и ран.
Нельзя безумно к счастью лишь стремиться,
Как и нельзя страданье отвергать,
Так Бог ведет, чтоб мог ты усомниться:
А счастье ль то, где можно только брать?
Страдание ли то, где ты мудреешь,
В котором не теряешь, но берешь?
И много ль счастьем ты в других посеешь?
Но, а в страданье – сколько же пожнешь!
Есть в Ведах Истина, пора ее приблизить...

Дождь в душе и будто бы легко...
Память лист опавший закружила.
Всё не важно или далеко,
Что жило, а что уже отжило.

В никуда не сгинуть, не сбежать,
Обреченно вопрошать: Доколе?
Память тонкой ниткою латать,
Колющей не замечая боли.

Всё прошло, поблекло без огня,
Прошлое из мрамора и пыли
И не мучай, не пытай меня:
А тебя когда - нибудь любили?

Пеликан — красивый, но он нам чужой.
Воробей — он серенький, но он всё же свой.
Ангелов неведомых, ближе чёрт привычный.
Мы в дни перемен хотим будни, день обычный.

Новое к себе зовёт и при том пугает.
Что оно нам даст собой, ведь никто не знает.
Не всегда ведь старое, век отжило свой.
Иногда и пользу дать, может нам собой.

Среди гор высоких, вырос новый город.
Я ещё не стар совсем, но уже не молод.
Если тёмной ночкой, да с любимой рядом...
То горяч я как огонь и со мной нет...