Убийцы

Это было случайно,
Это было под осень.
Под больною луною
Серебристая проседь.
Сладкий дух ароматов;
Крик отчаянный птицы.
И любовь как граната,
И глаза как убийцы...

Я просил о пощаде
Ну, хотя б о желании
Но, царила прохлада,
Не ценилось признанье
Обгорели и крылья
Моего ангел - мейстра.
Ни чего мне не надо,
Надомною не смейся

Ах! Любовь это мука,
Извержение чувства.
И кормящая сука,
И вершина безумства.
Ты её не забудешь,
Ты её не прогонишь.
От неё или гибнешь;
Или...

Я проснулся в утробе матери от передозировки, висящего,
где-то за горизонтом ее глаз, синего неба;
на меня обрушились стены мира, нервом душной свободы,
где каждый бредет по своей, отдельно взятой пустыне.
Здравствуйте, но я ведь вас не просил.
Здравствуйте, но я ведь даже не знаю, хочу я того, или нет.
Здравствуйте, убийцы моей невинной природы, моей пустоты.
Кажется, кто-то задумался (или сделал вид)…

Я явился на суд присутствующих
обрезанной пуповиной молодого августа, на...

Я буду сидеть и смотреть,
как прозрачный локон воды
падает с камня
нервом пастушьей свирели;
убийство желания –
равносильно его исполнению.

II
Меня пороли ветвью истины,
обвешанной листвой интерпретаций,
мне заливали раскаленный воск
грамматик и стилистик в глотку,
мне выжигали прутьями азы на коже;
но шрамы были – лишь мои.

III
Сухие яблони –
сады моего детства –
дороже, лишь смерть –
кобальтовый туман с парящих в вечности гор.

IV
Солнце капает
своим холодным...

Зима затягивает и перерезает глотки,
остужает пальцы холодными губами
пронзает, словно смычок, звуками, головами
в тишине, где нет точек и звук без примочек.
Полеты от безнадежности замедляются, замедляются,
дороги становятся невидимыми, на деревьях нет почек,
нет дверей и окон, как на картинах из темных точек,
безнадежный суицид и тени птиц-одиночек.
Зима затягивает меня, обволакивает метелями,
лишает движений, хотя гололед, и должно быть быстро.
На ребрах я чувствую ее прикосновения...

Я знаю хватит у небес дождя,
Оплакать души детские,пролиться,
Обрушиться,рыдая,как детя
на свежие могилы опуститься.

Еще вчера невинные глаза,
Счастливые,не думали закрыться,
еще вчера стучали их сердца,
Звучали голоса,сияли лица.

Как содрогнулась бедная земля,
К себе их принимая,став пастелью
О каждом сожалея и скорбя,
Как мать,их накрывая смерти тенью.

Тут вечность сокрушили голоса,
Убитых горем,выбитых из силы,
Тех матерей несчастных,чьи сердца
С детьми легли в холодные...

Смотрю какой-то детектив.
Убийства знать хочу мотив.

И многое я смог узнать.
Разыскивает сына мать.

Злодейства страшные отца,
Убийцы, гада, подлеца.

И свет счастливого конца.
И слёзы катятся с лица.
30 января 2012 г.

{Эпиграф:
В неистовых понтов убранстве,
На сцену Астроном взойдет.
Чихнёт – сломается пространство,
Моргнёт – Чак Норрис упадёт!
~Blacky_and_Whity, май 2014}


В Луну полетел астероид из Марса,
Ось у земли наклонилась потом,
Ходят теперь полюса ходуном!
В Африке видели снежного барса,
В Арктике ламы ютятся прекрасно,
Рыбы на суше уж ищут свой дом.

В этот же день появились осколки
Крупной кометы и метеорит
Скоро планету в секунду спалит!
Всюду ведутся активно раскопки...

От безделия устала,
Няньки-мамки, - все одна.
Загрустила дочь вассала
У открытого окна.

Там годами одинков
Открывался леса вид.
Говорят, отец Иаков
Основал в нем тайный скит.

А над ним поют всё птицы,
Хорошо наверно там;
Рыщут воры и убийцы
По лесным глухим путям.

И не знает пеший, конный,
Что страшит его сильней:
Дикий зверь, бандит бессонный
В царстве духов и теней.

Вот поэтому, наверно,
Из далеких едя мест,
Каждый молится безмерно,
Он берет и нож...

Мозг «новостями» сплошь кругом засрали:
Суды, насильники, убийцы, террористы...

А я всё жду: хоть раз бы показали (и наградили)
Шофёра, комбайнёра, тракториста...

Дмитрий Александрович Разумовский – воин!
Двенадцатая застава, шестнадцать человек
В живых осталось, война Таджикистана позади.

Июль, заложники Будёновска, он там среди других,
Им приказали «Бородатых» отпустить, и злость
Досада! Он в «Альфу» мечтал попасть, ничем
Не хуже «Вымпел»! Чечня и две войны, участвовал

В освобождении заложников Норд-Оста на Дубровке,
И заповедь – Не важно, где солдату погибать, главное
Не струсить и позором имя, род не замарать. Последнее,
Беслан, сломать...