Старый клён

Ну что, зима, пожаловать - добро ли?
А впрочем, жухлый лист пора укрыть.
Сложили клёны яркие шатры,
и уезжает осень на гастроли.
Потрёпанный фургончик, дальний путь,
поля, леса, на жёлтых листьях визы.
У примадонны пёстрой антрепризы
есть повод веселиться и взгрустнуть…
Опять зима – какой по счёту раз?
И с каждым разом я всё больше рада
тому, что с этой стороны ограды
могу послушать старый добрый джаз.
Ещё ноябрь, она не насовсем,
и тонкий белый коврик одноразов.
Но как-то, ранним...

Не мучь меня, осень, своим безразличием хмурым.
За множество лет я к тебе не привыкну, увы.
Не мучь меня быстро-худеющей клёна фигурой,
Увядшей любовью и пеплом сожжённой листвы.

Ты снова кичишься своею ходьбою манерной,
Грозой разбавляя испуганный крик птичьих стай.
Не бей меня хлёстким дождём по простуженным нервам,
Ветрами холодными в спальню мою не влетай.

Обрывки изруганных писем и старого фото,
Потрёпанный плед и стаканчик сухого вина…
Эх, память моя, отчего же ты так...

Распахните-же атлас
Покажите мне место на карте
Где нет зон, лагерей,
Где земля, словно сказочный рай
Где есть место для нас
Кто сейчас у ворот и на старте
Покажите скорей
Этот, всеми заброшеный край

Где есть место и мне
У берёз, или в пойме речушки
Посидеть, помечтать
Разбросать, всё как есть, по делам
Может быть в сладком сне
Мне приснится родная старушка
И смогу ей сказать
Ты прости меня, смилуйся, мам

Я к груди припаду
Скупо слёзы роняя на платье
Моя милая, слышь
Ты...

Принцессе девяносто лет!
Но, хоть на вид она стара,
Принцесса излучает свет,
Неугасимый свет добра.

Цветёт её чудесный сад,
Как много лет тому назад.

Подарен ей японский клён.
Пред ней - как принц прекрасный он.

Принцессе девяносто лет.
Принцесса любит белый цвет.
Принцесса любит белый свет.

Проснулась там в лесу Весна,
Где на тропе лосиной
Ещё не старая сосна
От ласки млеет муравьиной.

Где, свесив веточки, стоит
Берёзка - девочка стыдливо,
А клён ей что-то говорит,
Ветвями трогая игриво.

Где сок в стволах достиг вершин,
Он, как давленье, в них поднялся
С таких извилистых глубин,
Что путь немыслимым казался.

Там пар дурманящий пьянил
Земли проснувшегося тела,
А из проталин, что есть сил,
Подснежник выбирался смело.

И, как цыплята из яйца,
Зелёным носиком из...

Не каждый умеет петь,
Не каждому дано яблоком
Падать к чужим ногам.

Сие есть самая великая исповедь,
Которой исповедуется хулиган.

Я нарочно иду нечёсаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потёмках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы.
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.

Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон...

Золотыми переливами полей
и багряными кудрями клёна,
красотой пестреющих аллей,
к нам пришла осенняя Мадонна.

Разбросала она золото вокруг,
разодела листья в красный бархат.
И дождя осенний перестук
слышен на скамейках в старых парках.

Почему осенняя Мадонна
так красива,но и так печальна?
Величава и горда, как Монна,
а в её печали скрыта тайна.

И наводит грусть она на нас
очень часто, даже без причины.
Блюз осенний слышу я сейчас,
в алых гроздях золотой рябины.

Всё есть и дар и потеря, веря или не веря, пе-
редвигаемся, стоим, топчемся, пятясь, идём,
едем, (эдем), плывём и летим (и по кругу, спи-
рали, в ритме вальса, «пунктира», с ускорени-
ем и без, (падаем, встаём с ангелом и бес, за
плечами), не таясь, пялясь и одев маски и зак-
рыв очи, над планкой и под, ночи, дня потуги,
утра и вечера, расслабления ниже плинтуса,
вод потоки и мыслей и образов, что созрели и
скисли, примуса пламя, керосина знамя, врем-
ени ремни, вожжи, паутинки...

Засыпает мир – и люди гасят,
Спать ложась, перед сном, в домах свет.
В ночном небе, средь звёзд месяц ясный,
Слепо окна глядят тьмою вслед.

В ночном городе тихо и пусто,
Тени пляшут на стенах домов.
На ветру скрипит клён старый грустно,
На жизнь жалуясь песней без слов.

В тишине звук шагов странно-гулко,
Раздаётся, на тень страх нагнав.
Он сзади меня в переулке,
Заметалась, рукой помахав.

Вот и дом мой — за тем поворотом,
В нём окошко на кухне горит.
Хорошо жить, когда тебя...

Очертания совести стёрлись. Размыты по блёклому фону,
И ботинками кто-то прошёлся по смятой бумаге души.
Что осталось? Лишь сжечь её с листьями старого жёлтого клёна
И багровые угли из лужи водой навсегда затушить.

Краски яркие выцвели. Больше не видно рисунка, как детства,
Заштрихованных домиков в ритме прерывистом лёгкой руки.
Уничтожить, забыть - от себя безнадёжное глупое бегство
По картонной коробке, в которой когда-то хранились мелки.

В небе облачко кобальтом крашено - в клочья...