Исповедь хулигана...

Не каждый умеет петь,
Не каждому дано яблоком
Падать к чужим ногам.

Сие есть самая великая исповедь,
Которой исповедуется хулиган.

Я нарочно иду нечёсаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потёмках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы.
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.

Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи,
Которым дорог я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня.

Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверно, стали некрасивыми,
Так же боитесь Бога и болотных недр.
О, если б вы понимали,
Что сын ваш в России
Самый лучший поэт!

Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,
Когда босые ноги он в лужах осенних макал?
А теперь он ходит в цилиндре
И лакированных башмаках.

Но живёт в нём задор прежней вправки
Деревенского озорника.
Каждой корове с вывески мясной лавки
Он кланяется издалека.
И, встречаясь с извозчиками на площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.

Я люблю родину.
Я очень люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.

Я нежно болен вспоминаньем детства,
Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.
Как будто бы на корточки погреться
Присел наш клён перед костром зари.
О, сколько я на нём яиц из гнёзд вороньих,
Карабкаясь по сучьям, воровал!
Всё тот же ль он теперь, с верхушкою зелёной?
По-прежнему ль крепка его кора?

А ты, любимый,
Верный пегий пёс?!
От старости ты стал визглив и слеп
И бродишь по двору, влача обвисший хвост,
Забыв чутьём, где двери и где хлев.
О, как мне дороги все те проказы,
Когда, у матери стянув краюху хлеба,
Кусали мы с тобой её по разу,
Ни капельки друг другом не погребав.

Я всё такой же.
Сердцем я всё такой же.
Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.
Стеля стихов злачёные рогожи,
Мне хочется вам нежное сказать.

Спокойной ночи!
Всем вам спокойной ночи!
Отзвенела по траве сумерок зари коса...
Мне сегодня хочется очень
Из окошка луну обоссать.

Синий свет, свет такой синий!
В эту синь даже умереть не жаль.
Ну так что ж, что кажусь я циником,
Прицепившим к заднице фонарь!

Старый, добрый, заезженный Пегас,
Мне ль нужна твоя мягкая рысь?
Я пришёл, как суровый мастер,
Воспеть и прославить крыс.

Башка моя, словно август,
Льётся бурливых волос вином.

Я хочу быть жёлтым парусом
В ту страну, куда мы плывём.


Ноябрь 1920


+


Майкл Космика. ИСПОВЕДЬ ХУЛИГАНА (2012)



Хриплый ливень
без стука вломился в меня:
нарыгал!…
наломал!…
наварганил…

Черт-те что там внутри.
Может — просто херня…
Может, исповедь…
хулигана…


Резко съехал сентябрь
в придорожный кювет —
опрокинув
прицеп с небом рыжим…

ШКВАЛЬНЫЙ СВЕТ НА ДУШЕ.
Мокрый взбалмошный свет.
Слезы эти —
хоть кто-нибудь слышит?!…


Миллиарды веков — мириады людей
ежедневно рвут жизнь свою
в клочья…
В сраный настежь открыт
и кабак, и бордель…

Вход в молельню — доской
заколочен.


Я кричу, грязь скобля:
Люди!!… право руля!…

КТО БЫ СЛЫШАЛ…
НА ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ…

Я напрасно жду помощи
от сентября:
небеса уж неделю в кювете.


Вот такой коленкор.
Просто нежный кошмар.
А кому-то всё мало и мало…

Я хотел исповедаться. Я лег плашмя
у икон. И толпа — зашагала…


И толпа затоптала
иконы и крик:

внутрь меня — вбив кусками картона
Богородицы-мамы
растоптанный
лик…

Я погиб.
Я родился повторно.


Ливень — в хлесткий удар
запустил мне опять
пульс сердечный
и память ту
злую…

Я опять хулиганю. В осенних стихах.
Но — не жалю вас всех…
а целую…


Я несу вам промокший неправильный свет.
Я бужу вашу жизнь этим светом…

Так бывает. Поэта смололи в толпе.
Но иконы кусок —
стал поэтом.

____


Двери храма распахнуты. Совесть чиста.
И на лужах с утра — луч молебный…

И шагает строка
с середины листа
в середину просохшей вселенной.


Июль 2012