Ранение

Во мне спит ночь –
черноглазая птица, пустыня алмазных созвездий,
тонкий почерк луны на бледной озерной ткани.
Я холодом ранен.
Я взял себе в жены колючую бездну,
вектор вселенной из ниоткуда
и в никуда.
Вода
струится по венам,
вода дремучих ручьев,
плеск водопадов из слов
без пробелов.
Я выписал мелом
Млечным стрелу
на карте дорог.
Мне дорог каждый глоток
пьяного воздуха,
пока не взошел первый луч
пробужденья…

Мякоть апрельского солнца закралась ознобом бриза
в шелест лиственных пальцев на изумрудно-горчащем скелете.
Изысканность легкой походки женственности
слепит чумазую плесень сдавленных прахом сугробов.
К хрустальной мелодике водопадов карнизных
подмешано коррозийное пойло зимнего ветра,
чахнущего в окрестностях
бодрых затрещин змеевидных лучей лимонно-водного

неба, что ползет за шиворот лесопосадки столбов,
заливает сапфировой кислотой поры
асфальтовой планиметрии,
чьи выбоины...

И сердце ранено тобою, и время медленно течет,
Как будто в целом мире нет, длиннее боли…
И как теперь, как дальше быть…
А погружаясь в дни, воспоминаний,
Испытываешь дикую любовь.
И в этом нет ни боли, ни страданий,
И не понять любви секрет…

Мы согласно в это верим,
И никто не возражает:
Ярость раненого зверя
Суть его не отражает.

Приласкайте, обогрейте,
Избегая криков строгих.
И в нападках не зверейте
На несчастных и убогих.

Ласки силу ту имеют,
Что не скажешь в связной речи.
Даже звери вас сумеют
Возлюбить по-человечьи.

Шел корабль под красным крестом -
Под крестом милосердия и боли.
Дети, раненые на нём
Из немецкой спасались неволи.
Сотни глаз молча смотрят в небо,
А в глазах затаился страх.
Смотрят с ненавистью и гневом -
Там ведь может явится враг.
Вот и он злобно крыльями машет,
Короблю вслед летит, словно тень.
Ах, как страшен он и ужасен
В этот солнечный, летний день.
Люди шепчутся меж собою:
«Лётчик тоже ведь человек.
Он не должен, он не посмеет,
Он не сможет стрелять в калек.»
Только...

Луна по волнам отлилась расплавленным сыром,
гремят серебром небесные колбочки звезд, тихо-тихо
бусины гальки перешепнутся, и промочат кремнистые губы
сыростью пенной. Дух беспроглядного ила
кружится в гортани, чайки раненный крик
ветром брызнет в лицо, взгляд безмятежного Будды
сойдет с кипарисов туманных, пальмовой тенью
скроется пьяный ручей.
Я все сказал…
Утесы хранят тишину.

Сердце гордое, что ж ты маешься,
Птицей раненой, что ж ты мечешься?
Что ж кручинишься, что ж печалишься,
Словно знаешь ты — с горем встретишься.

Ты не жди беду, не накличь печаль:
Что мы в жизни ждём — то случится в ней.
Из груди не рвись, птицей в неба даль,
Счастье ведь не там — здесь, среди людей.

Ночь прохладная, утро ясное,
Зорька чистая — как младенца смех.
В жизни есть печаль, но в ней счастлив я.
Знал в ней взлёты я, знал падений грех.

Сердцем гордому, трудно средь...

Мы Христиане, это много значит,
Нам путь указан с высоты Креста.
Безгрешно был Младенец в чреве зачат,
Возрос и обратился во Христа,

Несущего народам свет и радость,
Спасение и Божью благодать.
И так ли тяжело за эту сладость
Соблазны мира грешного отдать?

Взгляни вокруг. Что в мире постоянно?
Власть, и почёт, и деньги - всё обман.
Так стоит ли всю жизнь неприкаянно
Бродить, лелея брюхо и карман?

Нам время стало местом казни нашей,
И бьётся флаг, посаженный на кол...

Ушли командармы, комдивы, комбаты.
По ротным и взводным Прошлася с Косой.
Уходят, уходят, уходят Солдаты
Последний-за жизнь-проигравшие бой.

Уходят… Уходят… И с ними уходят
Разрывы снарядов и раненых стон,
И письма, которые поздно приходят,
И кары неправой штрафной батальон.

И проклятый день – когда холм удержали
«Наркомовских» втрое на долю пришлось…
Кому до Берлина дойти наказали
Не всем до санбата дойти довелось.

Уходят… Уходят… Уносят с собою
Солдатскую правду нелегких...

Мы писали кровью на влажной бумаге ночи портрет предвестия мая,
До звезды восхода, до кровавой купели востока,
Последним штрихом опрокинувшей теплое небо в наши сердца.
Угольная сырость асфальта, словно каменная роса, кажущиеся холодной пустыней коробки домов.
Я не могу остановить пурпурную жидкость, льющуюся на пожелтевшую бумагу
Утренних ветров, я не в силах прервать родниковую песню раненой плоти весны.
Привкус вчерашней любви плачет гранатовым ожерельем отражения глаз, алмазная соль...