Обречённый

Мне без тебя - слова мои беззвучны,
В них музыки нет той, и все слова
Упали в омут грязной, серой тучей,
Подняв слой ила в глубине от дна.
Поняв себя в среде, родной до боли,
Что грязь, роднее ей была, чем князь,
Поднялись мутью, с обречённой долей,
Не Бога, даже Чёрта не боясь

Сначала – бабка. А теперь вот мать
Прикована беспомощно к постели.
И, значит, снова обречённо ждать
Какой-то даты с траурной мистерией,
Какого-то неведомого дня,
Весеннего ли, праздничного, буднего,
Который станет чёрным для меня
Скорей не в дальнем –
в близком уже будущем.
А мама день тот всё сильнее ждёт.
Измучилась, хотя и терпелива.
«О Господи, когда же смерть придёт?» -
Вздыхает безнадёжно и тоскливо.
Ни радио, ни телепередачи
Ей не нужны. Не хочет и читать.
Часами смотрит в...

На камне вмятины от старческих колен:
Высокий дух превозмогает тлен
В постах, в молчанье, в потайных моленьях...

Ужели так? Ужели на коленях
Докажем, что народ не обречён?
- И власяницею! - дохнуло в отдаленье. -
Не всё нам безрассудством да мечом!

Не вчера и совсем не сегодня
Началось, что творится со мной,
Мысли буйные в ссоре с рассудком,
Взгляд горящий,- от грусти немой.
«Где ж ты раньше была, где скрывалась?» -
Обречённые мысли шумят,
И лопатками грубо о землю
Ударяюсь три раза подряд.
Почему мы не встретились прежде?
Я ведь верил, что есть ты, в душе,
А сейчас как ты втиснешься между
Тем, что жизнь наполняет уже?
Как раскрыть мне глаза и бесстыдно
Глядя в ту глубину, что любил,
Произнесть, что отныне держаться
Мне...

Тварь безумная в женском обличии
Отдается не глядя уродам и псам
Вечной памятью всем и богатым и нищим
На ветру извиваясь терзая сердца
И по венам текут похотливые искры
И на теле ничтожном печать семи язв
С ней играет огонь в первобытные игры
И балует луна,только малое взяв
Ну а в общем всё кончено,счастье утеряно
И в лицо дышит пошлость и в сердце тоска
Светлым облаком прошлого что то навеяно
Но и то вдруг ушло и пришла пустота
Милый ангел состарился,съёжился,сморщился...

Жизнь блестела, словно твой паркет.
В тишине густых сосновых палок
Женщина качалась в гамаке,
И арахис жареный жевала.

Белый пудель стриженным хвостом
Всё махал, на солнце члены грея –
Женщина читала энный том
Сочинений Э. Хемингуэя.

В щели глаз лились живой водой
Строфы занимательных историй
Про окопы первой мировой,
И о старике, ушедшем в море.

Я был рядом, лучший друг семьи,
А точнее - лучший друг хозяйки.
Ежедневно, с часу до семи,
Рассуждал, качаясь в раскачайке...

Мчит, несёт меня без пути-следа мой Мерани.
Вслед доносится злое карканье, окрик враний.
Мчись, Мерани мой, несдержим твой скач и упрям,
Размечи мою думу чёрную всем ветрам!
Рассекай вихри, разрезай волны, над горной кручей смелее лети.
Скачи быстрее, чтоб легче были нетерпеливому дни пути.
Не ведай страха, мой конь крылатый, презирай бури, презирай зной.
Лети, не станет просить пощады самозабвенный наездник твой.
Печали мало, если я брошу мою отчизну, моих друзей,
Если забуду семью и...

Всё повторяется опять с начала.
Всё повторяется, я снова узнаю.
И мне судьба всё ту же жизнь дала
И я на том же месте как всегда стою.

Иду по улице и чувство странное пугает.
Как будто повторяю всё уже в который раз.
И разум мой вокруг откуда то всё знает.
Всё кажется знакомым вдруг для глаз.

От повторений копится во мне усталость.
И хочется всё это взять да разом оборвать.
А в душу обречённо шепчет вялость:
Живи -что суждено тебе не избежать.

А мне не хочется так жить, без...

Отчего же на сердце так больно?
С одиночеством танго танцую.
Отчего содрогнусь я невольно,
Когда образ твой мысль нарисует?

Подмигнёт мне луна, как подруге,
Обречённо, красиво, печально…
Она тоже в замкнутом круге
Бесконечно одна изначально.

Мне давно ветер высушил слёзы,
И я даже порой улыбаюсь,
Лишь ночь лунная вновь будит грёзы,
В омут грусти я с ней окунаюсь…

Над мертвенно-белым полем, воронья надрывный траур,
Учит мать стеречь добычу замерзающих волчат,
« Это кто же, в час рассветный, небольшим обозом правит,
Чьи останки под рогожей кони хмурые влачат?!»

« Саша, милый! Уж не ты ли, охладев к земным печалям,
Руки бледные раскинул на соломе ледяной?!
Этот выезд – путь финальный, до реки четыре мили,
Той, что скроет лоб высокий под студёною водой!»

Помнишь, как с бароном Толем, пробиваясь сквозь торосы,
Славу Родины умножил картой...