Молитва

На Голгофском холме закачалась крепленая кресть.
Скрежетали во мгле растревоженных высей кресала.
Принял казнь на земле, чтобы райскую силу обресть.
Отмирали глаза, но душа в сей же миг воскресала.
Вспыхнул голос с небес и в дурманных долинах потух...
"Трепещите стада! Был я пастырем грозным и буду!"
И шепнул палачу Иисус испускающий дух:
"Отойди, не мешай. Я спешу. Я молюсь за Иуду..."

Я хотел помолиться.
А начал — рыдать.

И текли по щекам,
и горели
невнятные слезы…

И была пустота…
в бесконечных рядах…
И меж теми рядами
всё попусту было.

Без соли.


И мне пресно дышалось.
И пресно жилось.
Были женщины рядом
до муторности
сладковаты…

Был безвкусный восторг.
И безвкусная злость.
Всё без смысла. Без соли.
Как скатыши сахарной ваты…


И работало сердце:
сквозь обод нуля
кровь и слезы мои
щелочными кругами гоняя…

Я сладился. И видел, что...

Пели весело они:
«Путина прогони!».

Но теперь-то знают «Пуси»:
Петь опасно против «Пути»!

Чтоб не грянула гроза,
Можно петь лишь только «за»!

Чтобы не было ареста,
Согласуйте с властью место!

Власти Путина потребен
Лишь во здравие молебен.

Пойте вместо «прогони!»
«Боже, Путина храни!».

Не нужна у Храма битва!
Чья-то слышится молитва:

«Господи Иисусе,
Помилуй «Пуси»!».

Люди, милосердны будем!
Но помилует ли Путин?

Дали б по пятнадцать суток.
Инквизиторский суд...

Я сегодня всю ночь
одного человека спасал —
от сердечной хронической, мать его, ПЕРЕдостаточности…

При обратном диагнозе я бы колол аспаркам.
Ну а здесь: передоз. Много сердца.
Сплошное ребячество.


Человек уверял: всё нормально… со мной так всегда…
И подкалывал:
вон, дескать, лекарь… самим небом послан!…

Он не знал: оставались секунды… а не года.
Он забыл наши встречи:
КОГДА Я НЕ СПАС ЕГО. В ПРОШЛОМ.


Я спасал человека. Кого же еще мне спасать?!
Рампы свет по глазам...

Тыквенный пирог.
Книга на столе.
Вечерняя молитва.

Карлов мост. Иезуит Ксаверий…
В каменной руке – чуть крест дрожит…

Нет… Влтава глючит: солнцем серым!…

Сбоку нищий.
А по центру – жизнь.


Мы праздно-шатаемся всё лето.
Мы деньгами тут и там сорим.

Мы – другая, сытая планета…
с шагом туристическим своим…


Подавайте нищему… смиренно…
До него не надо
снисходить.

ОН НАД НАМИ — ПРЕКЛОНИЛ КОЛЕНА
В ЖЕСТКОЙ СИНЕВЕ
простершись ниц.


Мятый и сивушный житель улиц…
И по телу – грязи на вершок…

Нам всем
до него не...

Мне тридцать зим –
четыреста семьдесят пять миллионов вдохов,
столько же выдохов – отсрочек судьбы
до встречи с Тобою, Господи; моё дыхание –
тридцать витков вокруг солнца; моё сердце –
ядовитая чаша вина, выдержанного в подвале осени;
моё счастье – откровения жребия сиюминутности,
познающие роскошь и нищету.

Ты чувствуешь плоть, выкованную в сердце Солнца,
доведённую до инстинкта, и возведенную в ранг поэзии,
боль, вырванную из утробы матери;
ты чувствуешь душу, брошенную...

Широко необъятное поле,
А за ним чуть синеющий лес!
Я опять на просторе, на воле
И любуюсь красою небес.

В этом царстве зелёном природы
Не увидишь рыданий и слёз;
Только в редкие дни непогоды
Ветер стонет меж сучьев берёз.

Не найдёшь здесь душой пресыщённой
Пьяных оргий, продажной любви,
Не увидишь толпы развращённой
С затаённым проклятьем в груди.

Здесь иной мир - покоя, отрады.
Нет суетных волнений души;
Жизнь тиха здесь, как пламя лампады,
Не колеблемой...

Я молюсь с закрытыми глазами.

Только так
вглядеться можно в мир…
что невидим и неосязаем…
и
забыт
забит
закрыт людьми…


Я молюсь — сквозь крик и мат…
Как в прорезь.

И оклады образов дрожат…
И летит жемчужная с них обнизь…
С грохотом летит!… во тьму назад.


Страшное… больное караоке…
Я не слышу слов…
Я жгу мосты…
И толпятся жестко на пороге
Будущего — блики и пласты…


Троица свободна. Наконец-то.
Дух без украшений. Он босой.

Лик иконы
темный и...

Полная глухота, полная глухота – она же – твоя философия,
драматизм симфонизма, темперамент, блеск, богатство и глубина,
масштаб, неистощимость мятежного духа,
размах, динамика, темп, контраст,
экстремумы восприятия, экстаз и молитва –
нерушимая глухота, нерушимая глухота –
с кончиков пальцев льются зеркальные отблески
фортепьянной сонаты, искры борьбы с тканью звука,
отголоски неразборчивых черновиков.
Свинцовая тяжесть волн.
Заговорили метель, ночь, треснутый лёд чёрного неба...