Мертвенно-бледные

Я пил настой шиповника
Под аромат жасмина,
Джаз лился из приёмника,
Всё телу было мило.

На блюде бледно-розовом
Зефир пленял уста,
И рядом белых клавиш
Дразнила пастила.

И занавес оконный,
Похожий на вуаль,
Хранил мир полусонный,
Где изгнана печаль.

Она влетела в комнату,
Нарушив грёз покой,
Окраскою тигровой,
Недоброю молвой.

Зигзагами полёта,
Мой взгляд свела с ума,
На яства не садилась -
Ни ела, ни пила.

Лишь только исполняла
Безумный танец свой,
Труба...

О, кровью истекающий прекрасный гладиатор,
Как ты лежишь красиво, все тобой восхищены!
Ликует Колизей, довольна чернь и император,
И женщины кричат, от возбуждения бледны.

Страна твоя сдалась, страшнее смерти рабства вехи,
Предателям там хорошо, и в рабство продан ты,
И вот теперь красиво умираешь для потехи
Чужой и бесноватый, людоедской злой толпы.

Но скучно всё равно сенаторам и их плеядам,
Залившим кровью и вином по горло целый мир,
Пресыщенность им жизнь коварным...

Повеяло холодом.
Осень поодаль
взмахнула крылом.
Над бледным городом
небо
нанизывает
солнце
на сонную рябь облаков.
За углом –
сквозняк
падает в ноты
дворового джаза.
Азбукой морзе
редкие капли
телеграфируют
рваные фразы,
похожие
на осколки тепла.
Из-за стекла
вечер
смотрит мне в спину
янтарным волком.
Тополь склоняет голову
перед киноварью
заката.
На перекрестке –
ветер,
перебежав дорогу
на красный,
разбился в клочья.
И черная кошка ночи,
одевшись в приметы...

Вот она - кругла, спокойна,
зависает над Землёй.
Откровенна непристойно -
вся довольная собой.

Ликом бледна, величава,
мой притягивает взор.
Для неё светить - забава,
темноте наперекор.

ДТ
16.09.2016г.

- Ах! Мадам! Улыбаются дети.
Разошлись и все гости давно.
Злой колдуньи никто заметил,
И крестины прошли, вот смешно.

- Ах! Месье! Вы, как прежде, несносны.
Ну а мне не до смеха. Увы.
Опасения слишком серьезны.
Даму в черном заметили Вы?

Ах! Мадам! Женщин много там было
И у каждой особый наряд.
Успокойтесь, Полетт. Что за сила
Напугала Вас? Губы дрожат.

- Ах! Месье! На цыганку похожа
Эта женщина. Кто же она?
На детей посмотрите. О, Боже!
Плачет Жан, а Мари так бледна...

Скоро слёзы весенние
оросят
многоочий и бледный
московский дом…
В небесах – all inclusive –
пять звёзд горят,
отлагая всё главное
на потом.

Обещают мне счастье
не в этот раз,
в Гончих Псах световой
отбывая срок.
А потухшая пара
ижевских глаз
наблюдает, как лезу я
в теремок.

Таракан, рыжий кот
и сынишки кит
потеснились и жмутся
у батарей.
И карманное лето
слегка штормит
возле самого уха
в руке моей.

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцать четвертый опус

Ефраим и Вифания спят,
Кора бледные розы лелеет,
Побиенные тще возопят,
Остие их в обсидах белеет.

Не успели к фиванским столам,
Хоть с младенцами яды пригубим,
Мел нейдет вседворцовым юлам,
А и мы одиночество трубим.

Где еще колоннады темны,
Где безсмертие Ироду снится,
Узрят лишь фавориты Луны –
Кровью нашей серебро тиснится.

Пятьсот двадцать пятый опус

Золотую парчу гробовой
Хною феи тиснили иль черви...

Он ждал победно звездопада,
Взывая к сердцу и уму.
Улыбкой бледной, странным взглядом
Она ответила ему.

Всё это было ей знакомо.
Она ныряла, спутав дрожь
С горячим пылом, в страстный омут
И выпивала утром ложь.

Поднявшись, в спешке, виновато,
Забыв про пламенную ночь,
К жене своей бежал женатый,
А неженатый – просто прочь…

28.10.2016

Как гитара зазвучала,
начинаю песни петь.
Разрешите для начала
на х…й валенок надеть.
Я испанские частушки
запою на этот раз,
как Антонио БандЕрас,
и почти как БандерАс.

Припев:
Ай-ай-ай-ай, ай ми амор,
Ай ми морена, ай ми корасон!
Ай-ай-ай-ай, вот ё-моё,
Как я люблю тебя, сердце моё!

Про любовь однажды донне
говорил испанский дон.
Ему донна отказала,
потому, что он га…дон.
И теперь сидит бедняга,
прячет карие глаза
У него поникла шняга,
он не может ни разА...

Между сумраком вечера
и туманом рассвета
мерцает
сиюминутная
тень мотылька.
Бледный маяк
светит в осеннюю даль
серебряной точкой,
пока
тысячелетняя мгла
тает над пеной леса,
пока тонет звезда
в бронзе реки,
пока бьётся
тяжёлое сердце
сырого песка.
На берегу новолуния
холодным рисунком ветра
прорезался
детский почерк
души –
отголосок безмолвия,
аромат цветка,
оседающий инеем
на стёклах
горящей ночи.
И со страниц
пожелтевшей травы
упал приглушенный свет,
свет...