Его паузам

Ты картинно падаешь на мраморный пол,
взмахнув лёгкой тенью, словно испанским веером,
и обагряешь кровью холодного поцелуя
последнюю сцену пьесы –
как ты гордишься собой,
будто нежное сердце дьявола бьётся в такт
твоему дыханию;
я туманно гляжу на случайных прохожих
в окне из чёрного бархата,
снимая остывшую влагу ночи и лунную желчь
с нервных волокон ветвей,
допивая вино безмолвия, выдержанное в никотиновых паузах
исповедальной лирики воображения.
Какая радость – начать сначала...

Бордовый, красный, синий лес, в другой галакти-
ке и на другой планете, где снег, оранж, а небо зе-
ленно, а облака черны, вода, желта-синюшно-синя
и вонь, стоит кругом, куда ты не пойди, весна-зи-
ма, отсутствие границ, теней, и паузы так долги,
затянулись, наличие позыва и кислорода недоста-
ток, никак не смог он проявиться, и сухость, и
стенание, при боли, (что возникла), при полном
обезвоживании вас, атас, судьба кричит, куда же я
попала, сбежать хотела, падаль, вслед за кармой...

Без меня, без огня -
одинокою песней?
до утра? до утра...
ожиданьем упейтесь,
на рассветах надеясь
пережить, перемучить
пелену чародейств
пауз жутких, разлучных.
Не до сна, надо б знать
окончание пьесы?
happy end? и в процент
- фейерверком фиесты?
Победителей судят
- в кровожадной корриде,
где поверженных груды,
не дождаться? дождитесь...

Фонарей неровный почерк
пятнами чернил по ветру,
словно б..ди вдоль обочин,
словно дамы полусвета.

Ориентируясь на зорьку
зимнего солнцестоянья,
сердца осень, как осколки
чёрных листьев и преданий.

Дребезжит вагон вселенной,
остановки, что погосты,
в уши воск залить себе бы,
как святой Бернар Клервоский.

Фонарей размытых пена,
тишины шестое чувство,
радость – это просветленье,
производное от грусти.

Сердце бьётся тихо-тихо –
вот, возьми его, потрогай;
сердце рвётся...

Светло и жарко, до дна далеко, серое вещество,
завязли, сознание в нём, ниже глюки, глюк брал
нотную бумагу записывал, паузы, ритм, луны
свет, всё отразил тут, ноты, мелодий квоты вы-
бирал, он ведь точно знал, что за чем, шпагат,
кувырок, стойка на руках, и конечно в конце
хлопок, (одной ладони) не мигай, страх долёк,
рефлекс самосохранения, береги как зеницу ока,
да недалека, песнь о главном, плывя в лодке со-
знания, опускал руку в поток, голлюциноносный,
скок и обратно...

Жесть звоном принуждая отвечать,
Глуша русалки песнь веленьем свыше,
Вколачивая божью благодать
В извилины и крыши – весенний дождь.
Актёрский шик. Перун программный гвоздь
Забил, играя паузой в репризе.

… ты лишь хотел помочь мне устоять
На лунном ускользающем карнизе,
осатанеть.

Но вольный луг газончиком острижен.

В неоне грозовом сверкает прядь
Фиалковой мечты - побыть в Париже
И …

Дождь шевелит крыльями,
будто сама душа смеётся.
Громоздкие водостоки,
иерихонскими трубами,
тянутся-льются
к размытому вешнему устью,
где одинокий взгляд
заточен во времени
трёхмерной проекцией света.
Заплывший апрель
переминается
полураздетым
сумраком,
расщепляясь на ветер
и ветреность тротуаров.
Пространство, тающим облаком,
падает
в стекловидные лужи –
тихо, тихо,
будто шепчет в игольное ушко сам Бог;
и дождь, повсеместно,
резонирует
расстроенной арфой...

В ресторане изучаю цены
Пауза - немая сцена!
Чем больше смотрю в меню
Тем больше кухню домашнюю люблю

Необычная ребята
Черепаха матамата,
С бахромой, под старый пень,
Любит сумеречный день,

Дышит носиком слоновым
Четырёхсантиметровым.
Ртом широким рыбу сразу
Заглотнёт она без пауз.

Шейный странный прибамбас
Прячет под свой карапакс.
Черепашек этих много
Обитает в Ориноко.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013

Настала пауза, молчанье гробовое,
Не видно радости в потупленных глазах,
Завяло дерево любови вековое,
А ведь недавно ещё было всё в цветах.
И эти дни я вспоминаю с неохотой,
Нет, отчего же, было сердцу хорошо,
Любовь берёг, ей отдавался и заботой
Всегда старался окружить, как только мог.
Да, может быть, я показался непутёвым,
Иль ты на теле обнаружила изъян?
Иль обозвал тебя нечаянно коровой?
Иль на свидание являлся в стельку пьян?
- Нет, нет, нет, нет, - твердишь ответ...