Дрожит на ветру

Глаза васильковой свежести, напоите меня дорогой,
напоите меня светом предзакатного хмеля, и криком,
что играет на гребнях сосен, что струится в тогах берёз,
что искрится ручьём в овраге, что звучит отголоском пшеницы
самых ясных и чистых уст. Веет дрожью с листвы-прохлады;
шаг – ожог на мраморе неба от упавшего солнца, и рядом
перелётные тени-птицы.
Пусть мне снится огонь летних слёз, ткань дождя,
и бессонницей звёздной, разорвавшей на пепел рубаху,
окрестятся следов многоточья;
пусть...

И я уйду за пелену дождя,
Оставив суетные страсти,
Как лист осенний на ветру дрожа;
И только дождь, стеной меня оберегавший,
Тоску мою неясную поймет.
Где нет ни слов, ни слез, ни сожалений,
Лишь смутных образов полет
И одиночество безумное мгновений…

Серый шёлк расшит
Белыми жемчугами
Фея на ветру дрожит

Выл грозно ветер ураганный,
Швыряя мусор на ходу.
На берег волны наступали
В знак солидарности ему.
С тяжёлых туч летели стрелы -
Гроза делила небосвод.
И только каменные стены
Меня спасали от невзгод.
А разъярённая стихия
Хлестала ливнем по земле.
Вода весь белый свет смывала
И подбиралась вплавь ко мне.
Ветра упорно бились в окна,
С разбега взламывали дверь.
И только каменные стены
Защитой были мне теперь.
И грянул гром, дрожали стёкла,
И разбивались зеркала.
Уже в лицо...

- Я? падший ангел
Лист на ветру дрожит
Куда упадет?

Осенний сад. Промокшая скамейка.
И листья подметает, не спеша,
Усталый дворник в ветхой телогрейке.
А под скамейкой съёжилась душа.

Да, да, душа. Обычная, вот только
Промокла и от холода дрожит,
И вспоминает, как хозяин колко
Сказал: "Душа, ты мне мешаешь жить.

Болишь по каждой убиенной мошке,
Сжимаешься от плача малыша,
Мой завтрак отдаёшь бездомной кошке -
Я больше не могу с тобой, душа.

Мои глаза давно устали плакать.
Прошу тебя, как друга, уходи."
Она ушла в сентябрьскую...

Ветер дует осенний с востока,
Листва вновь опала в саду.
Пёс лохматый озяб у порога
На этом холодном ветру.

Он скулит и дрожит одиноко
И просится в хату войти.
Чтоб под печкой погреться немного,
Хотя бы, чтоб час не грустить.

Но хозяин его не пускает,
Он пьёт каждодневно вино.
Ничего он теперь не желает
И смотрит печально в окно.

На заросший травой крест с оградкой,
На ветви берёзок в саду.
Без любимой нет в жизни отрады,
Живётся теперь как в аду.

Постепенно душа умирает...

Нищ духом не был никогда,
Всегда была забита гадостью башка.
Но в этом не моя вина была —
Учили в школах так тогда.

То ленинизм, то сталинизм ...
Теперь капитализм и плюрализм.
Забили людям баки так,
Что жизнь у нас не ладится никак.

Одни из нас за тем идут,
И дифирамбы вслед ему поют,
Кто говорит, что знает как
Нас осчастливить всех за так.

Другие, христианское Писание полистав,
И ничего в нём не поняв,
Кричат: даёшь новый Канон!
И растекается по всей Руси...

Дуновение лейпцигской школы;
соцветие венской классики с красками романтизма;
свобода ритма и фразы;
синтез эпохи;
под пространным куполом полифонизма –
осколки лунного света,
вскрытая грудь горизонта,
обнажённая плоть восхода,
органное сердцебиение дня,
и я уже вижу, как дышит
воздухонагревательный
механизм,
частокол деревянных и металлических труб,
как дрожит шеренга ручных и ножных
клавиатур, рычагов и кнопок;
как объем изливается на меня
фантазией эха,
интенсивностью...

Прислушайся, пусть твоё тело расскажет тебе
о пустыне декабрьской ночи, о звёздах, теряющих блеск,
о мечтах, погребённых в пещерах рассудка;
пусть твоё тело тебе намекнёт,
что есть и тепло, где-то там, за чертой ожидания…
О, бурлящая плоть, горящая кровь и быстрая ночь,
свобода, судьба, жизнь и смерть, лето в терновнике
заходящего солнца – приметы прекрасной грусти,
примеры из самого пекла зрачка;
о, мимолётный дождь, на прощанье разбивший окно,
разбивший лагерь потухших костров,
ты...