Дискурс

Проблема в том, что пространство душевности умерло именно с того момента как Ницше заявил: «мы убили Бога». Мы изначально помещены в это пространство и потому разговора у нас не получится. Называть дискурс разговором, следовательно, обманывать самих себя. Потом, само понятие дискурс – это ни милая беседа демонстрационного знакомства, ни зажигательный спор в поисках какой-то истины. Здесь всем персонажам уже розданы роли, каждый соответствует мотивированному пространству собственной стратегии бытия. Дискурс – это разговор, который осуществляется в контексте постмодерна. Кто не желает признавать этого и подтверждает свою позицию миной искреннего неведения, не избегает участи самого контекста. Он просто заполняет нишу, отведенную для него в постмодерне, и никак не влияет на саму ситуацию присутствия этого контекста. Постмодерн уже осуществляется в наше время, он пришел. И кто против этого протестует, он просто думает, что это не так. На самом же деле ему не обязательно знать, что постмодерн рулет его судьбой. Итак, любой текст, который мы озвучиваем, осуществляет судьбу постмодерна. Что же представляет собой постмодерн? Это жесточайшая форма отрицания и нигилизма, которые пропускает через себя настоящее как сомнение, обезличивающее авторитеты всех и каждого времени, свергая с пьедестала формы в поисках призрачного содержания. Именно это сомнение, которое зародил еще Декарт, делает выбор постмодерна невероятно сложным. Настоящее находится в поиске формы, которой можно было бы доверить организацию пространства и не находит, оно в поиске. Признак недоверия убивает веру в присутствие вечности. Поэтому из пространства изгоняются все метафизические символы веры – внешность мельчает, становится поверхностной, керигматичной, релятивной. Сознание теряет отношение к структуре и становится временным. Все постоянные бытия подвергаются сомнению в том числе и сила воплощения духа. Мы подвергаем реорганизации все стабилизирующие постоянные начала возникновения Космоса и на гране угрозы разрушить стабилизирующее начало мира и уничтожить идею бытия в нашей субстанциональности надеемся открыть для себя некую истину, которая, наконец, прояснит понимание мира перед лицом апокалипсиса. Действительно ли формальность так могущественна в метафизическом контексте силы или это только маска очередного маскарада развлекающего публику? Здесь закрадывается очередное сомнение: «должен ли мир обслуживать идеи вечности, или идеи вечности должны обслуживать интересы мира?». В этот момент рушится аксиология организующего начала бытия и формируется имманентная ценность мира. Мы, желая открыть для себя некую истину абсолютных основ бытия, ввергаем мотивацию самосознания жизни во власть формы. А все потому, что от нигилизма отрицания формы содержания бытия до нигилизма отречения от функции бытия и мотивации жизни – один шаг! Мы и сами не замечаем как становимся фанатами ничтожности перспективы мира. Ницше называл лики абсолютов - божествами мира не имеющими отношение к Богу и к бытию. Это лишь ложь постановки использования мотивации жизни. Каждое время мнит себя последним и соотносит с вечностью и потому, субстанционально власть содержания смещается к власти формы, и уничтожаются все понятия свидетельствующие об этой передаче. Власть девальвирует авторитет вечности в миру собственного господства, осуществляя де сакрализацию мира и уничтожение ценности бытия. Провозглашается поиск содержания жизни, отсылающий к вечности, но вечности среди сущего нет (в мире сущего нет следов Бога), а содержание его присутствия обременительно для спекуляций обыденной повседневности, если не подкреплено идеей власти. Именно так возникает наместничество, объединяющего интересы мира и абсолюта (индульгенции). Последнее время берет на себя функцию представлять собой вечность, а форма обеспечивает проявление абсолютной возможности в текущем настоящем (по Аристотелю форма дает жизнь потенции и без нее ничто не может быть). Мы видим, как инерционная действительность обретает власть над функцией идеи полноты бытия. Лишает его самостоятельности идеи бытия и делает из него предикат, привязанный к собственному присутствию. Власть формы над содержанием бытия – вот весь трагизм осуществляющегося постмодерна. Таким образом, меняется поляризация ценностей добрых намерений и ценности мира остаются с миром как абсолютные ценности идеи быть, а ценности бытия вытесняются за край парадигмы гносеологического знания. Так возникает идеал просвещения, исключающий святость самосознания жизни. Научно легализуется де сакрализация идеи бытия. Итак, травля начинающаяся против формы и ее временности в воплощении идеи вечности в становлении, в конечном счете, приводит к изгнанию структуры за пределы явления, порождая мир симулякров театра форм. Содержание идеи бытия подвергается травле испытания. Не имея собственного содержания, форма вынуждена продолжать шоу демонстрации своей истинности. По одну сторону материальные ценности прагматизма спекулятивного счастья, по другую народная душа и Дух вечности. Убить душу, чтобы сделать тело счастливым, страдающим шизофренией, но отвлеченным от реалий бытия. Или же загнать тело в аскезу, чтобы освободить душу из тюрьмы формы? Теряя отношение к вечности сознание становится поверхностным, вещь содержащим, относящимся к миру вещей. Идея счастья присутствующе-отсутствующей наличности, и идея веры, требующая от сознания прыжка в мир вечности. Завершенность во времени или принципиальная сквозная незаконченность в абсолюте. Присутствие потенции действия (идеология силы) или исчерпание этой потенции в ценности мира (инерционной обусловленности времени)? Выбор очевиден, сознание находится в состоянии суперпозиции выбора принадлежности своего времени, но не надо питать иллюзий в попытке избавиться от присутствующего здравого смысла. Самообман дорого обходится в служебности времени и заканчивается абсолютом «ничто».

Вот в этом контексте затухающей реальности и происходит дискурс, как последний гносеологический штурм раскрытия истины, после которого уже не будет гносеологии разума, ибо даже онтология бытия в контексте мотивации «ничто» остается под большущим вопросом. Это процесс аннигиляции сущности, раскрытия правды в понимании идеи бытия. Для русской ментальности это очередная сеча, выхода сознания из леса местечковой удовлетворенности в поле обличения приоритетов полноты силы, ибо в пространстве тюрьмы бытия и власти театральной видимости оформления на кану права представлять собой идею бытия лежит распятый русский Дух. Тот самый, пушкинский «русский дух, где Русью пахнет», отражающий самобытность и само идентичность культуры и нации – становления абсолюта в границах времени. Должна ли Русь поступится своим духом, и стать формально законченной представительницей цивилизации своего времени? Или же быть содержательной незавершенностью архиомодерна – не доверяющей форме, как своему дому и оставаться сознательным предикатом вечности? Впрочем, может быть воспринять геополитический контекст противостояния родового начала суши динамике глобализации атлантического океана - психологии выживания, в осуществлении всемирного потопа. Жить органикой полнотой или выживать в локализованной претензии на единое пространство? Осуществить последний марш технологического господства обыденного использования над идеологией мотивации жизни или остаться в органическом единстве с абсолютом, отвергнув власть материальных ценностей над самосознанием жизни? Может ли человек жить телом, и ради этого оскопить душу, чтобы быть счастливым? Адекватная ли это жертва, которую требует рыночная глобализация? Это интеллектуальная сеча мотивированного лоббирования в управлении пространством бытия средствами времени или же мотивацией вечности. В контекст какой стратегии выписать кредит доверия и стать частью ее полномочий? Дискурс есть онтологический выбор собственной судьбы. Он перерастает рамки гносеологической любознательности. Он переходит в мир реалий осуществления бытия. Дискурс снимая авторитеты и звания, заставляет участников аргументировано отстаивать свои приоритеты в доминантах выбора. И в этом смысле авторитет научности просто не срабатывает. Кризис, паника: «это не работает!». Наука выходит на поле голой и не защищенной от критики. Как в момент грехопадения человека возжелавшего стать Богом. «Это не научно!» - уже не означает не аргументированность этимологической претензии на онтологию жизни. Война с диссидентами мистического опыта перерастает в войну с онтологией жизни. Она не в своем гносеологическом пространстве леса науки, где фобии, нечисть мифологизации незнания, догматичность ограниченности (границы предмета знания) – воспринимаются как свои внутренние проблемы. Она в поле игровой напряженности, где с одной стороны гносеологическая основа разумной действительности, а с другой – онтологическая обязательность участия сознания в мотивации жизни. Именно онтология вечности не вписывается в проскурово ложе парадигмы науки. Идея «рацио», изгнавшая из центра Бога и поместившая разум настаивает на своей гносеологической строгости и эмпирической достоверности. Она, собственно и вводит свою материальную шкалу ценностей бытия. «Материя есть условие формирования сознания…». Но даже поверхностное понимание бытия открывает, что сознание не сводимо к материальности мира. Этим просто пренебрегают, вешая на этимологию «бытия» ярлык пустого понятия. И тогда человек, это разумное животное, присутствие которого связано с телом. Для упорядочивания его пространства: «прекращение борьбы всех против всех» по Гоббсу, над ним ставят идею цивилизации и придают ей абсолютное значение исключительности из всех правил. Родовое основание появления человека принципиально игнорируется. Вот так рождается норма организации бытия без души и духа присутствия метафизики жизни. И на все идеи цивилизованного счастья в желании пожить в достатке и гедонизме можно задать только один вопрос: неужели ради благ мира необходимо оскопить душу и жить одним телом? Антиномии чистого разума, уравновешивающие мотивации функции и ничтожности не устраивают, не удовлетворяют запросы спекулятивного сознания, обнуляющего ценность бытия и ввергающего равновесие в условиях мира в аксиологию нигилизма ничто! Отсутствие ценности бытия это тоже цена, которую нужно оплачивать. Человек сам желает управлять пространством бытия и отнимает эту функцию у абсолюта. Лже-наследник нетерпим к премодерну мифической обусловленности бытия, то время когда боги жили среди людей и были открыты для понимания и общения самосознания жизни в мифе. Когда в центре находится законный наследник централизующего начала – абсолют и смысловое значение ценности придается содержание структуры, а не формальной наличности субъективного лобби, повзрослевший для жизни индивид считает вульгарным и архаичным. Этот мир был «несправедливым», ибо связан был с разделением ответственности перед жизнью. Куда более привилегированно спекулятивное счастье! Но именно это и свидетельствует о той психологической патологии понимания блага в руках человека. Может ли благо быть спекулятивным, и каково это благо, которое множит вокруг себя скорбь? Благо, смещающее меру равновесия абсолюта, мы называем человеческой бесконечностью. И это действительно актуально для нескольких живущих в настоящем поколений. Но что делать будущему, да и будет ли оно? И здесь, чтобы будущее не выглядело так трагично в контексте прагматичной строгости, спекулятивный разум просто упраздняет метафизический контекст априорной необходимости бытия. И когда ему кричат: «БОГ!» - он отвечает: не слышу, ни вижу, не могу понять. Примерно так же ведет себя вор, укравший, ему не принадлежащее. И это называется лоббированием собственного интереса? Полезность, как легализация права бытия для научной концепции это единственная аргументация в пользу знания. Это спекулятивное бесчестие тотального обмана! Чтобы услышать аргументы оппонента, признай метафизический контекст мотивации жизни, априорный всякому сущему и осуди свое преступление незаслуженного присвоения себе статуса Бога. Только тогда можно будет достучаться до души и открыть сознанию, что существует еще и духовная шкала ценностей бытия, отличная от материальных привилегий. Что же касается концептуального фундамента знаний, то у небытия ничтожности мира нет будущего, даже если оно имеет достаточное основание инерции, и это главный аргумент в пользу аксиологии мотивации жизни, а не разумной действительности спекулятивного разума. Может ли разум повторить эволюцию мира по опытным образцам своего убеждения или произвести на свет альтернативу самосознания жизни – высшую форму организации органической необходимости, а также создать пространственную полноту самосознания бытия в мировоззрении? Он не может даже понять пространственный, мотивационный принцип самой организации этого процесса, который не принадлежит миру количества и отражает качественную зрелость самодостаточности вида в пространстве своего бытия. Как разум может осуждать идею вечности, если не в состоянии из себя произвести ее чуда? Вот именно, только на спекулятивной основе незаслуженного, варварского отношения к жизни. И это он называет цивилизацией, высшей формы доступной организации времени…

Разум еще даже не подмастерье, а возомнил себя Творцом идеи бытия!

* * *

Атеизм есть форма изоляции незрелого, не повзрослевшего сознания, еще не готового для входа в онтологию в мистерии бытия и приятия на себя полной метафизической ответственности перед жизнью. Атеистическое же сознание бредит свободой, но вгоняет себя в детерминизм рабства и зависимости от психологии своей порочности именно потому, что не может сбалансировать идею свободы позитивом ответственности за жизнь. Это мотивированно отречение от аксиологии жизни как в себе, так и в другом. С одной стороны это вызывает психологическую дисфункцию сознания (Фрейд) с другой – деструктивную природу склонную к саморазрушению (Фромм). Нигилизм отрицания относительности переходит в метафизику отречения от идеи бытия.

Как мы видели, даже само время, если верить Бому, не является абсолютным, а развертывается из импликативного порядка. Это предполагает, что линейное деление времени на прошлое, настоящее и будущее есть не что иное, как очередная конструкция разума (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Пространство, где субъективная реальность выступает основанием относительности отношений бытия, уже не материальный объект, ни оформление сущего, представляет собой субстанциональную основу значения «быть», оно есть самосознание идеи бытия, формирующее качество организации вечности. Форма лишь способ организации идеи бытия в субъективной реальности. И тогда пространство и время это всего лишь формы восприятия самой обусловленности бытия, некие очки позволяющие видеть модус протяженности в функции действия (Кант). По Спинозе проникновение модальности (протяженность и мышление) в субстанциональную природу восприятия бытия части и целого позволяет оценить идею бытия сущего глазами Бога. Субстанция, это то, что обеспечивает течение времени в хронологии его последовательности. Вся онтология мира возникает аксиологически на базе отношений относительности бытия как идея ценности его содержания. Стремление сознания к полноте бытия в разуме Бога-творца растягивает структуру пребывания во времени на мотивированную ничтожность (прошлое) и мотивированную перспективу (будущее). Динамика стремления к абсолюту формирует и протяженность в пространстве и неоднозначность становления настоящего. Наш мир возникает как проекция восприятия качества бытия самосознанием жизни. Именно функция глагола действия рождает любую действительность сущего. Субъективная реальность хранит в себе рефлексию приятия этого отглагольного причастия. Мир существует пока ему присуще матричное исполнение качества самосознания жизни структурно содержащего собой идею бытия. Функция абсолюта со временем перетекает в содержание мира, и мир хранит это содержание абсолюта в рефлективной памяти. Сеть качественной организации бытия формируется перспективой возможности абсолюта. Это та возможность, которая предшествует самой способности быть. Индивидуальное сознание всего лишь подключено к сети этой матрицы (заброшено в мир мотивированного поля) и потому интерпретирует динамику течения жизни как неотъемлемую часть своего бытия. Смерть есть выход из матричного становления за грань данного качественного содержания бытия. Понятие качества организации мира определяет его степень удаленности от абсолюта (эталона функциональной полноты действия). Теперь, понятие материальности и субстанциональности мира связанных с субъективностью и инерционностью присутствия сущего во времени как никогда поляризованы в предвкушении судного дня и антагонистичны в отречении и сохранении верности Дому Бытия, со времен философий Гераклита (все течет все изменяется) и Протогора (человек есть мера всех вещей) и претендуют каждый на аксиологию перспективы своего будущего. Это отражается и на судьбе человека: человек средство изменения в рабстве детерминизма или же самоцель, принимая на себя ответственность перед жизнью, он в состоянии открыть для себя свободу вечности?

Это не просто факты нашей жизни – это ключи и знаки, которые указывают на более глубокие связи; они требуют от нас понимания, если мы хотим овладеть нашими талантами. Без сомнения есть множество других факторов, влияющих на наши способности, но одно становится очевидным. В голографической вселенной – вселенной, в которой малейшее изменение отношений может означать либо жизнь, либо смерть; в которой вещи настолько неуловимо связаны между собой, что сон про жука-скарабея может вызвать его появление в реальности, а болезни отражаются в узорах и линиях ладоней, – мы вынуждены предположить: у каждого следствия имеется множество причин. Каждая связь влечет за собой десятки последующих связей, – или, по словам Уитмена: “Все вещи в бесконечных связях суть одно” (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Мы так и не избежали выбора восприятия мира с материальной платформы ценности содержания бытия, что в конечном счете сводит онтологию бытия к аксиологической платформе ценности идеи «быть», или же ценности самосознания жизни, открывающей полноту идеи бытия вечности взамен временности и дифференциальной локализации значения быть. С одной стороны выступает актуальная форма материальности мира, которая нам лжет, создавая иллюзию кричащей о себе действительности и с другой стороны субъективная реальность, оценивающая содержание идеи бытия и потому высшим содержанием полагает вечность. И в зависимости от того, что для нас выступает целью, а что средством, ту идею организации аксиологии бытия мы и осуществляем, выбирая свое пространство организующего начала. Основной вопрос философии не решает проблему целостности понимания бытия, он скорее смещает сознание восприятия в сторону материальных ценностей мира, но он задает тон аксиологии отношений относительности бытия сущего, претендующей каждый на свои плоды жизни (вечность и ничто). Он не в состоянии уйти из контекста мотивированных отношений и потому вскрывает свою лживость в конечной ничтожности мира. Человек может открыть для себя истинность бытия в глазах вечности (способности производить из себя сущности), а может конвертировать собственный потенциал абсолюта в мир количества материальных ценностей, обслуживая время и превращаясь в хранителя увядающей перспективы.

Когда мы говорим о предопределенности мира или судьбы человека мы говорим о предопределенности мира или судьбы человека в сценарии отношений его относительности. И действительно, в сценарии самого движения человек не может изменить необходимость идеи приближения к Богу или абсолюту ничто. Неопределенность самого отношения растягивает или же ускоряет сам сценарий. Но если необходимость созрела аксиологически, уже совершенно неважно как онтологически проявит себя эта предопределенность. Онтология не имеет такой жесткой предопределенности, но она не исключает необходимости аксиологии жизни: «ежели грех не смертный, не о том говорю, чтобы молился». Для каждой свободы онтологии мира есть аксиологический придел необходимости: «Бог долготерпит». Ответ предопределенности сводится к мотивации содержания идеи бытия ибо только идея вечности обеспечивает длительность в течение времени. Истекает силовой конструкт организующего начала бытия, угасает и жизнь. Если же жизненные силы не восполняются, человек сжигает себя. В этом смысле религия есть форма подпитки энергией вечности. Но использование этой потребности субъекта связанной с наивностью одних и жадностью других не исключается. Если мы возьмем божественно-человеческую природу Иисуса Христа, то предопределенность Его распятия в мире равновесия функции силы и ее ничтожности связана была со спасением бытия человека и обнаружила себя преодоленной отношением Сына к Отцу небесному. Отношение относительности к полноте бытия превозмогает любую предопределенность: «любовь превозмогает». Наше отношение меняет пространство организации бытия и ее перспективу.

Поэтому когда мы говорим о свободе выбора (суперпозицию) мы говорим об онтологии мира, а когда говорим о предопределенности, то полагаем выход сознания за границы примирения мотиваций добра и зла: восхищения и уничижения идеи бытия. Меняется контекст высказывания, а мы принимаем антиномии разума за абсолютную неопределенность всякого знания. А все связывается к тому, созерцаем мы идею бытия или же связываем с ней свою судьбу. И если мы выбираем онтологию спасения (Флоренский), то пространство бытия раскалывается на аксиологию его возрождения в полноте или уничижения. А когда преобразуем идею спасения в агностицизм антиномий чистого разума (Кант), то сознание остается в гносеологии непонимания цели и ценности мира и желает примирить это противоречие времени в диалектике или каббале. Просто сознание переходит на новый этаж мироздания и открывает для себя иную аксиологию бытия, отличную от идеи мира и его ничтожности. Этой структурологии и глубины понимания идеи жизни кричащая о себе керигма не хочет, не понимать, ни принимать. Что мы желаем, созерцать мир и умереть с ценностями его временности или же открыть для себя перспективу усилия жизни и стрелы времени? Это наш выбор, только научная парадигма не учитывает человеческой судьбы, поэтому готова растворить идею бытия в мире, нежели раскрыть аксиологию его ценности.

Если гносеология есть знание о знании, то онтология есть знание о бытии. Онтология привязана к идее относительности бытия. И действительно, ни одна инициация не может происходить отвлеченно от абсолюта полноты и признании сознанием относительность отражения этой полноты и мотивированной организацией ею пространства собственного бытия. Гносеология в этом смысле является производной созерцательного опыта с империей мира и поэтому освобождена от относительности отношений с абсолютом. Она приближена к разложению аксиологии на релятивизм ничтожности бытия. Поэтому для нее понятие бытия становится иллюзорным, более мифологическим, нежели сама мифология в определении значения сущего. Ни для кого не секрет, что научное знание об онтологии бытия становится мифом. Оно ограничено лишь полетом собственной фантазии и порождает сущности не имеющие никакого отношения к идеи относительности бытия или аксиологии его ценности. Вот в этом контексте мотивированное поле усилия жизни, ее центростремительного значения должна отделить гносеологию свободной интерпретации от онтологии понимания относительности бытия. В противном случае мы будем порождать сущности-утопии открывающие сознанию перспективы ничтожности мира. И не сможем открыть для себя Дом Бытия, разделив свою судьбу с инерцией мира, а не функцией жизни. Если научная концепция принимает метафизику жизни за мракобесие, то метафизический постулат знания о бытии должен избавляться от гносеологической производной свободного толкования онтологии относительности мира и существующего в нем самосознания жизни.

Время – не единственная иллюзия в голографической вселенной. Пространство также может рассматриваться как конструкт нашего восприятия. Его даже сложнее представить, чем “сконструированное время”, поскольку идея “отсутствия пространства” не имеет аналогов; у амебовидной вселенной или кристаллизующегося будущего нет почвы, на которую можно было бы опереться. Мы настолько привыкли мыслить в терминах абсолютного пространства, что нам трудно себе представить, что значит существовать в области без пространства. Тем не менее существуют факты, свидетельствующие о том, что мы так же свободны от пространства, как и от времени (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Нужно понимать, что отношение относительности бытия формирует пространство организации мира сущего, субъективно содержащего в себе идею бытия. Перспективы этих пространств аксиологически обусловлены ценностью понимания бытия и представляют собой восходящую (к полноте идеи бытия) и нисходящую (в ничто) динамику необходимости. Так вот, в контексте отношений относительности восходящего порядка идеей ценности выступает вечность, а не время. А идея перспективы необходимость реабилитации идеи бытия и восстановление целостности Царства Божия. В контексте же отношений относительности нисходящего порядка функция полноты разлагается на мир количества, а сущее представляет собой материю затухания функции силы, девальвирующей функционал полноты в бесконечность. И когда мы говорим о вечности, мы говорим о пространстве восходящей перспективы, а когда говорим о бесконечности, то о пространстве расщепления идеи бытия на инерцию керигмы. Непонимание аксиологического несовпадения этих относительных планов перспективы приводят к высказываниям типа: «вечность и бесконечность диалектически соединяются в одно целое и представляют собой взаимопроникновение природы антиномий» - но нет такой онтологии возрождения ибо этимология того высказывания предполагает остановку во времени и отсутствия всякой перспективы. Но отсутствие перспективы в настоящем не означает отсутствие перспективы в аксиологии вечности. Весь мир погружен в аксиологию ничто и выполняет эту необходимость независимо от своего желания. Если у времени нет перспективы возрождения в вечности – оно ничтожно. Это аксиологический план времени и его ничтожности и он не имеет отношение к вечности. Остановка в аксиологии времени это смерть ничтожности всякого бытия: «Братья, я не почитаю себя достигшим; а только забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (к филиппинцам 3: 13-14). Мы не можем понять ценности вечности, потому что пытаемся оценить ее ценностью времени. И это самый большой огрех самосознания жизни, ведь чтобы стать взрослым надо распрощаться с младенчеством.

Когда мы говорим о будущем, как о визуализации, управляющем идеей бытия в организации мира мы забываем, что наряду с нашим проектом соединяющим усилие настоящего с обликом грядущего существует еще и мотивированное пространство усилия жизни. И наши проекты осуществимы если они не противоречат разворачиванию мотивации жизни. В магической практике хорошо известно что проекты разрушающие идею бытия блокируются и участник ноуменальной обусловленности смещающий меру равновесия между функционалом и его ничтожностью вынужден обращаться к эгрегорам – сущностям снимающим блокировку схлопывания пространства и поддерживающих субъективную реальность в состоянии ничтожности – спекулятивному смещению силы к единому центру собственного интереса. Абсолютная аксиома магии: «за все приходится платить». Сознание расплачивается своим отношением к Богу и его собственным жизненным началом. Если брать инициацию Гитлера за исходную точку организующей силовой конструкции идеи бытия, то уже в 43-м году он страдает некрофилией, проявляя любовь к мертвому, не живому. Он заявляет: «нация, которая не может победить, должна умереть!». Немецкая воля и визуализация собственной власти над жизнью с ее языческими корнями молодости и полноты находит для себя непреодолимую преграду – веру в саму жизнь. Христианство становится абсолютным приделом неистового желания расширить свое геопространство до Урала. Дело в том, что это онтологический барьер пространственной организации бытия. У взбесившегося тяготения Космоса есть абсолютный придел – скорость света. Все частицы обладающие массой не могут ее превзойти, потому что их масса стремится к абсолютно большой величине. Так пытались разогнать электрон, придавая ему импульс, десятикратно превышающий динамику содержания скорости света, но вся затраченная работа оказалась тщетной, а доступная для электрона скорость не превзойденной. Онтология состояния имеет свои приделы, в том числе и аксиологически обусловленные (мотивация восхищения и мотивация падения), и с этим нельзя не считаться, ориентируя свой гносеологический сенсуализм на будущее. Вертикаль управления идеей бытия осуществима только в контексте мотивации жизни. Если жизнь утрачивает свое содержание, она теряет и бытие. Генетическую и психологическую потребность продолжения рода (апатия, хандра, суицид).

«Сознание человека это грязная лужа на берегу Океана» (тибетские мистики-тантристы).

Здесь прекрасно просматривается излом спина времени в мотивированном поле (восходящей и нисходящей динамики) отношения самосознания жизни к абсолюту полноты и абсолюту ничто. Сознание человека погружено в ничтожность мира, оно онтологически не может воспринимать аксиологию Океана. Оно ориентировано на затухание функционала и обретения инерционных ценностей горизонта бесконечности, а ценность Океана ведет к функциональной, качественной, а не количественной полноте. Априорная функция рождающаяся из ничто мира подавляется и угасает в инерционной природе аксиологии человека. Чтобы открыть в себе лик абсолюта надо избавиться от инерционной полноты оформления, открыть для себя полноту содержания идеи бытия или же растворится в его энергии.

Сама локальность во сне – это тоже сновидческая иллюзия, поскольку все, что бы в нем ни было – люди, объекты, пространство, сознание и т. п., – развертывается из более глубокой и более фундаментальной реальности спящего (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

В индуистских Ведах и йогических текстах утверждается снова и снова: вселенная – сновидение Бога. В христианстве это предположение выражено в известной фразе о том, что мы суть мысли Бога, или, как выразился английский поэт Китс, “мы – смертные тени бессмертного божественного сна” (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Сознание человека и его «рацио» - это спящий разум Бога, проявляющийся в инерционной действительности, ее дифференциации и локализации идеи бытия. Растворение сознания в нирване, это пробуждение его предназначения в вечности. В этом же контексте осуществляется и план спасения души в христианстве. Идее «рацио» как вечного настоящего противопоставлено мотивированное начало стрелы времени. И уже не важно, воспринимаем мы эту необходимость или нет. Важно, что само понимание рациональной завершенности вечности во времени представляет собой утопию бессмысленности жизни и тщетности усилия. Весь смысл пребывания человека, будучи заброшенным в мотивированное поле разности потенциалов усилия жизни сводится к тому, чтобы он проснулся в глазах Бога и освободился от своей инерционной тюрьмы. Материализм Сартра говорит: «человек обречен быть свободным» но в миру для него привилегированнее быть камнем, а не человеком. Нести на себе бремя вечности – значит открыть в себе лик Бога. «Абсолютная свобода есть абсолютная – божественная ответственность перед жизнью».

Шаман, понимающий взаимосвязь всех вещей, рассматривает себя как центр этой паутины, откуда он может влиять на каждую частицу вселенной (интересно, что принцип майи в индуизме также часто уподобляется паутине (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Мир объективной действительности приобретает свою имманентную самостоятельность только под эгидой человеческого божества. Мы думали, что изгнали из бытия мира Бога, присутствие Его субстанциональности, а оказывается, мы свели все эти атрибуты абсолюта в миру к человеку. Пространство бытия не может быть организовано без вертикали организующего начала. Источник проникновения силы действия и есть функционал фаллической вертикали (власти) организующей пространственную структуру бытия. Человек сотворен по Образу Бога и потому несет на себе такую функцию, но если отрекается от своей относительности отношений с источником полноты, становится люцифером , причиной истечения энергии полноты в бесконечность – отражающим лишь подобие присутствия идеи Бога в миру. Это предательство идеи бытия в контексте вечности. Онтологически же именно субъективная реальность представляет собой альтернативу функциональной полноты бытия.

Этот вывод прекрасно подтверждает голографическую теорию и дает дополнительное свидетельство того, что мы – как и всё в голографической вселенной – в сущности, всего лишь феномен частоты, благодаря которому наше сознание создает различные голографические формы. Он также подтверждает гипотезу Ханта о том, что наше сознание заключено не в мозгу, а в плазменном голографическом поле энергии, пронизывающем как окружающее пространство, так и физическое тело (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

“Декартова формула «я мыслю – следовательно, существую» как никогда более уместна для определения состояния между инкарнациями, – говорит Уиттон. – Без мысли не может быть опыта существования” (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Модус мышления проходит через конвертируемое преобразование качества функции в качество становления. Функция разлагается на дифференциальную локальность, обозначая собой качество оформления действительности во временности ее переменной. Но реальность в отчужденном состоянии возможна только в случае, если в ней живет самосознание жизни! Без субъективной реальности, обеспечивающей концентрацию мысли нет и онтологии бытия. Бог воспринимает мир через субъекта восприятия (сохранение отношения относительности бытия к абсолюту), поэтому жизнь отчужденному содержанию идеи бытия дарует субъективная реальность, рефлексивно реагирующая на функционал мышления Бога (вектор действия в границах действительности). Глагол действия через субъект проникает в мир состояния. Это и обеспечивает длительность воплощения его во временной действительности. Длительность времени есть рефлексия усвоения энергии абсолюта. Мышление, как глагол действия есть ключ понимания действительности и качества функционала отражения в себе формой качества полноты. Функция действия осуществляет действительность. Проекция качества функционала на мир инерции в дифференциальной способности выделения его из абсолютной возможности начала всякого бытия - функции полноты. Дом бытия и представляет собой полно достаточную целостность, исключающую всякую ничтожность мира. Именно поэтому грех не войдет в Царство Божие.

«Согласно Шри Ауробиндо, истинная форма этих существ – “чистая вибрация”. В своем двухтомном сочинении “О Йоге” он даже говорит о способности существ появляться то в неком образе, то в виде вибрации вполне в духе корпускулярно-волнового дуализма, обнаруженного современной наукой. Шри Ауробиндо также отмечал, что в этой светоносной области человек не получает информацию по кусочкам, а поглощает ее “огромными массами”, в одно мгновенье охватывая “всю протяженность пространства и времени”.

Действительно, многие из утверждений Шри Ауробиндо неотличимы от выводов Бома и Прибрама. Он говорил, что большинство человеческих существ обладает “ментальным экраном”, который мешает видеть дальше “материального занавеса”; но тот, кто научился заглядывать за этот занавес, видит, что все состоит из “вибраций света различной интенсивности”. Он утверждал, что сознание также состоит из различных вибраций и вся материя в каком-то смысле сознательна – иначе ни один йог не мог бы передвигать предметы с помощью мысли, поскольку отсутствовал бы контакт между ним и предметом.

Ближе всего с теорией Бома согласуются замечания Шри Ауробиндо относительно полноты и фрагментации. Согласно Шри Ауробиндо, в “великом светоносном царстве Духа” прежде всего становится очевидным то, что любое разделение – иллюзия: все вещи изначально взаимосвязаны и представляют собой одно целое. Этот факт он неоднократно подчеркивает в своих трудах и утверждает, что “закон фрагментации” проявляется все более отчетливо при спуске с высших вибрационных уровней на низшие уровни. Мы дифференцируем вещи, поскольку существуем на низкой вибрации сознания, и именно наше пристрастие к фрагментации удерживает нас от полноты сознания, любви и радости бытия – состояния, которое на высших уровнях вполне привычно» (Майкл Талбот «Голографическая Вселенная» 2004г. http://lib.rus.ec/b/126854).

Что собой представляет физическая реальность? По выражению Шри Ауробиндо, это просто “масса постоянного света”. Реальность это явление функции силы во времени. Идея действия становится прерогативой действительности. На этом основании мы приписываем действительности значение материальности. Возникает иллюзия независимости мира становления и его автономии присутствия. Но в песне поется: «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Так вот, содержать этот миг экранизации явления может только структура бытия. Аксиологически это мотивация возрождения функции полноты в мире угасания всякого действия в инерционной обусловленности действительности. Переход от функции к инерции формирует связывающее звено: спин времени.

“Я думаю, что они выступают в роли повивальных бабок при нашем рождении в нефизическом мире – откуда они сами родом. Я чувствую, что физический мир – это всего лишь небольшой эпизод в гораздо большем контексте жизни и что реальность прежде всего развертывается в нефизической области. Я не верю, что физическая реальность – источник бытия. Я думаю, что бытие, как и сознание, предшествует физическому миру” (Стрибер).

Способность мира не имеет в себе возможности перспективы. Способность есть способ осуществления бытия в формальной обусловленности. Это голая керигма претендующая на пространство и время своего движения к абсолюту. Она обусловлена своей временностью. Стационарную длительность ей обеспечивает структура содержания бытия в субъективной реальности и ее отношения к абсолюту. Именно поэтому мир не разделяется на вероятность параллельных способов пребывания сущего, а сохраняет свою относительность отношений к абсолюту и преодолевает бесконечность падения функции в возрождении качества вечности. Структура не имеет отношения к сущему, она принадлежит идеи бытия. А это совершенно иной статус государственности, отражающий не аксиологию затухания, а возрождения функции силы. Именно мотивированное поле возрождения функции силы обеспечивает развитие, усложняя структуру содержания идеи бытия. Вся эволюция есть способ осуществления стихийной мотивации усилия жизни. И виды преобразовывались не потому, что вымирали в детерминизме пищевой цепочки, а потому что имели в себе свободу необходимости мотивированного возрождения в силе. Этого мир количества никогда не мог понять, что инерция не имеет в себе перспективы развития, она загнана в контекст ничто и обслуживает лишь момент своего становления. Перспектива должна представлять собой стратегию абсолюта, полноты содержания идеи бытия. В противном случае весь мир претендует существовать вечно, а каждый момент появляется из ничто! Где логика автономной независимости мира?