Можем ли мы соотносить время свободы возможности настоящего со временем свободы и возможности прошлого? Безусловно, нет. Их разделяет качественный диапазон усилия времени. Само время предполагает в онтологии бытия привнесение качества жизни в расширении свободы возможности в точке приложения действия.
Все не чувствительное к динамике времени – ветшает. Каждое последующее время ввергается в энтропию разложения качества космической действительности и в каждом последующем времени возрождается неэнтропийное качество органики силы. В этом смысл библейского представления о преткновении и росте. И не важно, на каком это языке звучит, если мы понимаем, о чем идет речь. Объект, о котором идет речь, – условленность нашего бытия, онтология жизни. Вся органика противопоставлена усилию уходящего времени и питает свою действительность от силы энергии времени! Для органики самосознания время – временит (Хайдеггер). Время движется не от прошлого к настоящему, а от будущего к экзистенциальному! Именно так возникает темпоральность присутствия и непрерывная длительность самосознания жизни. Мы не замечаем дыр во времени, потому как наше самосознание именно в этих местах разорвано для событийной длительности, это подтверждает и статичность подсознательного восприятия 25 кадра, выходящего за границы обыденного восприятия, а поэтому не ускользающего и зомбирующего слушателя (психотропное воздействие). Разность потенциалов усилия жизни есть Храм органичности бытия, отражающий полноту и ценностно-целевую перспективу действительности. Мы не можем воспринимать бытие вне этой динамичной основы функционала осуществления действительности. Сказать, что бытию присуще движения – означает ни сказать ничего. Именно поэтому хайдеггеровское бытие экзистенциально и присуще органической сфере осуществления действительности.
В чем смысл Хайдеггеровского экзистенциального восприятия времени? Время зарождается не в темпоральности настоящего, а функционально истекает из эталона вечности и этим задает временный характер настоящего как истечение силы движения! Временность же настоящего содержит собой идею вечности до тех пор, пока не ветшает: «мехи разрываются, и вино из них вытекает». Смысл этого онтологического принципа заложен в библейских виршах! По Хайдеггеру внутренний ужас самосознания жизни заставляет нас абстрагироваться от внешнего страха земной проблематики. Сталкиваясь с «ничто» – в которое истекает вся сила временного человек перестает дорожить временными ценностями и ищет содержания вечных ценностей в условиях темпоральности. Внутренний ужас перед собственной конечностью открывает нам идею вечности. До этого мы не испытываем этой необходимости и все события уходят вместе с течением времени. Таким образом идея вечности всегда присутствует в границах своего времени и самосознания жизни всегда живет в этой дихотомии бытия: мотивированной необходимости собственного появления – вечности; и мотивированной необходимости собственной конечности – ничто. Кто говорит, что эти качества присущи только сознанию – лжет, ибо они навязаны сознанию онтологией жизни. Этот кошмар не заканчивается психологическим прагматизмом восстановления здравия, напротив, он углубляется в метафизику жизни и тогда здоровый становится пациентом, а больное воображение формирует методики как его вылечить, избавить от этого комплекса неполноценности. В этом смысле метафизические сакральные знания, заложенные в религиях мира – единственный критерий ценности сохранения аксиологического пространства бытия. Если не учитывать их значимость в формировании общности, то нормой станет патология, а кто не будет с этим согласен поедут в Соловки. Этого нельзя никогда забывать, даже когда очень хочется построить земной рай.
Время – дискретный образ вечности, утверждающий свою насущность в пространстве подобия. Потому вне вечности нет и времени! Невозможно обосновать условие временности пребывания, не дав при этом определение дефиниций вечности. Захват идеи вечности и присвоение его значения имманентному (материализм) обосновывается спекуляцией истирания трансцендентного присутствия. Попытка придать условиям явления абсолютного значения. Но как обосновать ее временность или же силу содержания этой временности в бесконечности падения – никто даже не напрягается,- зачем? Всего знать нельзя, а этого вполне достаточно для разумной действительности. Но для нас важна не статичная, а динамичная картина онтологии бытия, поэтому мы выйдем за приделы ограниченности разума.
Стрела времени это условие рождения самосознания жизни, Земля – точка воплощения этой возможности. Если бы не было силы потока времени проникающего в условия состоятельности, не было бы и матрицы становления настоящего, и мы не могли бы говорить о событиях действия в условиях действительности. Да собственно и говорить некому было бы. Поэтому материальный мир существует во времени (образном запечатлении силы вечности) и в пространстве (формы отчуждения от функции действительности). Кто открывает для себя силу времени, преодолевает ничтожность пространственности. А сам акт зарождения самосознания жизни не соотносим с материальностью инерции (именно поэтому теория Дарвина не склеевается в критериях наследия силы: необходимость качества силы и инерция состоятельности не тождественны) идею воплощающего действия самосознания жизни привносит неумолимая река времени, обрушивающая все неспособное к жизни в ничтожность и возрождающая лицо будущего из пепла. Появление самосознания жизни можно сравнить с уникальной возможностью сезона зарождения плодов из свободы возможности плодоносных деревьев. Циклический диапазон созревания духовного начала на базе материальной действительности и душевной гармоничности жизнеустройства. Материя лишь вовлекается в функционал но никогда не подменяет собой его действительность. Ибо зарождение любой действительности в действии (совершении работы собственного определения). Именно поэтому Платон всей материальной природе отводил роль тени. У Платона духовную полноту и земные страсти разделяет душа мира. Именно эта душевность начала прекрасного есть причина плодородия организующего начала бытия, формирующего структуру усложнения в тотальном упрощении действительности, подверженной энтропии истечения силы жизни. И только имманентная стратегия восприятия жизни навязанная нам Спинозой, а еще раньше Аристотелем, оставляют нам объективную реальность временного основания и ничтожность бытия формирующих в дефиниции этого понятия лишь пустоту организации Космоса. Бытие самое общее и самое пустое понятие (Хайдеггер). Но уже космологи могут просветить нашу слепоту и добавить к понятию бытия немного содержания: «темная материя» «темная энергия» и т.д. Понятие бытие пусто лишь для нас, разрушивших органическую идею целостности и принявших за абсолют развития ничтожность собственного качества ввергнув самосознание жизни в категорический нигилизм, не желающим считаться с присутствием идеи жизни ни в какой форме.
Свобода привносит во временное хаос, более того, не усвоенная свобода регрессивна и разрушает временное как несостоявшийся проект вечности. Формальное бессильное обрести свое содержание функционала действительности. Оно принципиально поверхностно, кричит о себе, чтобы все услышали, ибо время его присутствия уходит. Оно загнано условленностью ослабления собственной действительности и поэтому желает оставить свой автограф в истории, чтобы как-то компенсировать угасание. Все же локально погруженное в вечность знает свою цену и не нуждается в рекламе, потому как рано или поздно проявить свою перспективу в действительности исполнив свое предназначение. Концентрация емкости содержания вечности в условиях времени рождает самосознание жизни. Человек лишь носитель, качественно наполненный этим содержанием. В этом собственно и заложен смысл изначальной вины – кармы исполнения предназначения. Функция разумности дана ему на временное пользование и в исполнении идеи вечности. Чтобы открыть для себя собственную вечность нужно изжить из себя временность и ничтожность. Человек находится одной ногой во времени, а другой в вечности, это собственно и отличает его от животного мира и не может быть качественно восполнено идеалом животного гедонизма. Обращаясь в животное он изменяет собственной природе, а государственных предателей расстреливают. Так вот, какой путь он выберет, путь вечности или путь ничтожности, таков и будет приговор его судьбы участи-участия. Он есть инструментарий воплощения вечности через самосознание жизни. Это собственно раскрывает онтологический смысловой диапазон присутствия на планете Земля самосознания жизни. И этот смысл раскрывается только через аксиологическую ценность содержания действительности. Все же формы отчуждения от условленности этой относительности спешат избавится от аксиологии жизни, освободится от норм предназначения и находят перспективу ничтожности, отсюда и агностицизм и нигилизм ослабления качества времени. Это идея параллельных Вселенных (количества против качества) идея космической ничтожности зарождения жизни (искусственный опыт исключающий всякое предназначение субъекта), от Армагеддона до темпоральных критериев развития, все что ослабляет качество времени. Мир становится принципиально количественным и уходящим в бесконечность ничто. Критерием сохранения качества выступает все относящееся к органичности и сохраняющее мотивированное основание родового значения. Не потому что рождено или же развивается в родовом начале, а потому что отстаивает функциональное право органической целостности, противопоставляясь энтропии ничто. Поэтому собственно и существует представление о самосознании жизни, концентрирующем в себе свободы возможности своего времени. Сознание прошлого не может объяснить онтологию в большем объеме, нежели приложен к этому объяснению критерий настоящего. И только гении угадывают нынешнюю проблематику случившегося. Но, не смотря на то, что сознание ограничено в свободе времени, и в прошлом и в настоящем оно способно открывать для себя свободу вечности! И в этом смысле не время, а вечность является преемственностью традиции. Время всегда отстаивает свое право власти, а вечность – традиционную наследственность. Для того кто посвящен в эти представления метафизики жизни не возникает иллюзий в высказывании: «не судите да не судимы будете» Матфей 7;1 - для времени как ограниченного понимания метафизики жизни «восприятие аксиологического фона действительности «как бы через тусклое стекло» и "Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен израилевых" Матфей 19;28 для утверждения власти вечности в конце времен! Исполнение идеи вечности в злободневной обыденности времени, силящегося желание поставить выше долга перед жизнью.
Претензия:
«Далее: "Не противься злу" Матфей, 5;39. Но, если последуешь этому завету, пойдешь на поводу зла, впустишь зло в себя, то: "Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь" Матфей, 7;19» (И.Ботов).
Ответ:
"Не противься злу" Матфей, 5;39 – для внешнего в «мире для себя», ибо зло умножает зло: «кто посеет ветер – пожнет бурю». И опять это имеет отношение к власти времени над правом жизни. Ее содержательном предназначении, несущем в себе вечность как ценность самоидентификации. "Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь" Матфей, 7;19, а это утверждение в отношении к «миру в себе» и тот кто убивает в себе будущее и живет настоящем сгорает в огне времени, не вынося из него плода вечности. Все время меняется контекст обыденного и абсолютного фона, а для них и разные условия организации бытия, но и в том и в другом случае сохраняется аксиологическая перспектива развития. И для ветхого и для нового она вечность в полноте действительности - «Царство Божие». Для избравшего же путь ничтожности и нигилизма – перспектива одна – ничто! Со временем расцветает и со временем опадает, и нет его!
Претензия:
«Далее: "Никто не может служить двум господам"; "Не можете служить богу и мамоне" Матфей, 22;24. Или можно служить обеим враждующим силам - " Отдайте кесарево кесарю, а божие богу" Матфей, 22;23» (И.Ботов)
Ответ:
"Не можете служить богу и мамоне" Матфей, 22;24 – есть условие содержания вечности в душе человеческой. Эта содержательность отражает собой мотивацию жизни. Пустота и бессодержательность дома самосознания жизни это мотивация ничто, ничтожная и ничтожащая ценность силы. Дом самосознания не может быть одновременно полон и пуст, поэтому такая категоричность. В моральном контексте категорического императива Канта это будет выглядеть как: вы не можете иметь доброе намерение, обругав при этом соседа. Подобный сарказм доступного допускается в массовой культуре нашего времени. Но это соотносимо категории нормальности поведения, о чем говорилось выше. Признать шизофрению нормой только потому что она лучше параноидальной агрессии, не думаю что это лучший выход из ситуации, тем более когда стратегия посвящения обретает глобальные масштабы нормативной обязательности и нам это скармливают как образчик цивилизованной действительности. При этом преследуют цели избавиться от носителей ценностей нормального поведения только для того, чтобы некому было обличать это сумасшествие. Мотивации временного и властного формируются как пороки на потребностях мирского. И только чистое добро отражает идею вечного присутствия. Кант установил, что все качественные нормативы человечности – абсолютны и не имеют своего отношения ко времени. Чистый добродушный поступок никак не обосновывается условиями выживания, корыстью удовлетворения или обретения каких либо пристрастий, выгод. Он абсолютное чудо обоснованное душевной полнотой восприятия грандиозного ощущения вечности «Звездное небо над головой». И напоминанием этой вечности служит «моральный закон во мне». Самосознание жизни носит в себе «душу мира» - ту самую, платоновскую и от этого формируется представление об антропологической полноте. Возможно она многим поднадоела в экстриме проявления человеческого эгоцентризма и его навязчивой идеи борьбы с природой, но аксиология онтологического бытия строится на единстве самосознания и природы становления действительности. Два продукта возникающих как необходимость явления действия в состоятельности и формирующих собственно время бытия независимое от функциональной действительности. И более того, если бы не было этого метафизического симбиоза в условиях событийности отражающего общежитие антропологии восприятия в каждой дифференциации явления сущего суъект-объектных отношений, то во-первых не было бы мира с его пространственно-временным континуумом, а во-вторых не возможно было бы спекулятивного основания временной перспективы власти использующей идею вечности в собственных интересах. Эго центризм не получал бы доступ к онтологической необходимости без развития идеи свободы возможности вечного. А энерговооруженность жизни (облачающая зло хоть в истории, хоть в религии) возникает как переосознания нецелевого расхода силы вечности. Дисфункция времени! Все время обнаруживает себя абсолютной инерцией ничто.
" Отдайте кесарево кесарю, а божие богу" Матфей, 22;23 – это условие мира в мере соприкосновения временного и вечного. И в том и другом случае система ценностей одна – органическое основание жизни! Предательство органичности и целокупности отношений времени – ничтожность. И если вспомнить исторический контекст этого изречения, то он избегает кровопролития идеи свержения власти еврейскими экстремистами. Исторически это столп утверждения ценности жизни на фоне неудержимости страстей, жажды власти самоутверждения. Метафизически же мера состоятельности не может никак существовать как только в соотнесении формы и содержания: временного и вечного. И это не противоречие внутреннего и внешнего, т.е. спекулятивно не мотивированное пространство и называется истинной самосознания жизни, способной соответствовать органичности своего бытия. Мир потому и назван миром, что содержит в мире отрицательные и положительные качества. В этом справедливость их примирения. Пустота же внутреннего и невоздержанность внешнего исключает органическую действительность вечного и провозглашает власть временного над правом жизни, будь то власть диктата или же власть капитала – идола господствующего над правом предназначения жизни. Мы сами воздвигаем своих божков на пьедестал и подпитываем их своей энергией жизни. «Раб не может быть выше хозяина» - ибо кому ты рабски служишь, тот твой и господин. Мир служебности, мир девальвации ценности жизни есть исполнение ничтожности собственного падения в бездну ничто. Мы ориентированы на свою временность и поэтому для нас нету вечности, а внутренний ужас своей конечности мы заглушаем идеей приближающегося Армагеддона. При этом сам Армагеддон, рожденный Откровением конца времени не отвечает условиям взросления качества жизни, а напротив, убаюкивает бдительность предназначения безвозвратно обрушив самосознание жизни в приделы ничтожности. В сказанном всегда меняется контекст, ибо употребляются аллегории соотношения метафизического и насущного. Аллегоричность отражает сложность восприятия происходящего и адаптацию перспективы вечности к условиям времени. Сознание вводится в принцип метафизики жизни. Можно ли принять аллегорию за действительность как возможность усилия жизни? Если мы этого не сделаем, то должны согласиться с принципиальной не прогнозируемостью будущего (верификация и фальсификация). Все идеологическое способно обрести свое лицо, важно какую мотивированную основу оно собой представляет, от этого зависит гармоничность или же дисфункция в построении его действительности. Сознанию дана привилегия участия в построении лица будущего, но это не оправдывает вседозволенность мнительности его централизующего господства. Кто не видит этого контекста, просто не посвящен в тонкости духовного и душевного мира и сравнивает высказывания отражающие ценности в разных плоскостях бытия. Он соединяет имманентное и трансцендентное и получает хаос – логическое несоответствие. Но при этом не может критически относится к инструментариям оценки ибо им доверяет: «проверь какие гири в суме твоей» - на основании которых ты строишь свое мировоззрение аксиологии действительности. Они принципиально не совпадают как внутренне и внешнее и при этом имеют отношение к человеку – точке соприкосновения этих миров. Научная концепция манипулирует этими вершами, ибо для нее нет понятия субъективной и объективной действительности, как временного и вечного настоящего. Стартуя с базовой основы научного видения сознание оскопляет в себе «душу мира» и при этом вынуждено отстаивать позиции искусственной целостности противопоставляясь органической перспективе. И его стратегией уже становится не знание, а сохранение приделов своей власти в возможности подчинения себе самосознания жизни. Наука вообще отрицательно относится к субъекту, считая что опыт должен повторятся сто раз одинаково независимо от того присутствует субъект как наблюдатель при этом опыте или нет. Субъект, служащий мерой аксиологической действительности доводится до условленной признанностью ничтожности проявляющей себя силы. Так трехмерное пространство ценностей и целей развития становится дихотомией «быть или не быть» так рождается мир объективной реальности дискретно виртуализируемый («1» «0» - Майя) и со временем угасающий и принимающий в себя абсолютный покой ничто. Статичное видение функции не отражает перспективы усилия времени. Мы получаем картину относящуюся к матрице явления и не имеющую отношения к вечности. И это мы называем научным нормативом знания! Ну что ж, уродцев не судят, к ним надо проявлять сострадание. Но это лишь ограниченность понимания сказанного, а никак не объективная критика современного требования к бытию. Можем ли мы довольствоваться тем, что ограничивает нас в свободе возможности жизни? С таким же успехом христианин может судить о квантовой механике или высшей математике, полагая какое бы ни было решение уравнения, оно бесполезно для сохи и земли. И все манипуляции временного осуществляются присвоением титулом власти ценности метафизики жизни. Поэтому когда мы говорим о мифотворчестве как традиционной преемственности мы полагаем голос вечности прозвучавший в это время и совершенно не преследуем приведение разумного обоснования этого образа к современным стандартам. Разум может отставать от глубины знания, интуиция же всегда на уровне, ибо оперирует абстрактными категориями понимания функции жизни. Именно поэтому, мы, будучи неимоверно разумными не ушли от платоновской злободневности любомудрия. Он по-прежнему учит нашу ученость, не понимающую природу идей. Уровень самосознания жизни отвечает уровню свободы своего времени. Наше же время страдает тем, что неусвоенную свободу органической целостности в самосознании жизни отчуждает в ноосферу разумной действительности и этим отстраняется от традиционной преемственности наследия вечности. Поэтому для современности временное имеет доминирующее значение как собственно и власть. Чтобы возродить идею самоидентификации в сознании бытия («истинного бытия» Хайдеггер) необходимо возродить объективность субъекта – хранителя традиции вечности! До сих пор научный прогресс осуществлялся только за счет девальвации этой третьей ценности: субъективной реальности дифференциации всего сущего. «Третьего не дано!».
А религия сознанию безусловно нужна, тем более православная, которую как вечность во времени всегда желали стереть с лица земли и подменить суррогатом подданства. Раб божий – это не внешнее, а внутреннее основание сущего («субстанциональное» Фома Аквинат), и необходимость признания этой органической целостности – гарантия избавления от гордыни. На востоке это вообще аскеза избавления от гедонизма (удовольствия). Раб удовольствия – раб земного, а не небесного. Поэтому проще терпеть рабство внутренней органичности, открывающей свободы возможности усилия жизни, нежели стать рабом собственной порочности, загоняющей самосознание в жесткий детерминизм подчинения. Если ты не садомазохист, жаждущий власти подчинения силы жизни и всегда готов предоставить право обладания собственным миром и подчинению чужой власти, то ты раб Божий и имеешь отношение к органической равноценности организации бытия. Кстати, психологи утверждают что садист и мазохист – это две разные стороны одного предпочтения. Идея владеть возникает как девальвация восприятия собственной ценности жизни. И чтобы вылечить садиста с его навязчивой идеей завоевания мира необходимо сначала вылечить в нем мазохиста – несоответствие его в воображении зеркального образа действительности. Утрата органичности своего предназначения рождает порок. С этим собственно связано и желание сексуальных меньшинств в смене пола и установки собственных нормативов поведения как ценностных нормативов бытия. Быть рабом внутренне это значит быть свободным внешне – независимым от порока желаний. Раб божий не может назвать себя абсолютом, а тем более желать убить Бога. Он хранит относительность своего предназначения органичности времени. Преступив границы этой условленности, как свободы силового основания вечности он не сможет реализовать органичность своего предназначения, стать выше власти и выше временных ценностей жизни. Его пожрет ничтожность падения силы. Усилия над собственной недостаточностью поднимает его выше желания обладать миром. Усилие над собой это усилие вечности! В этом смысл преодоления временного, тмпоралного, разрозненного и хаотичного, открывающий дорогу в вечность. Только идея временного, не хозяйского отношения к жизни рождает нигилизм отречения от своей органичности. Придает органику в жертву власти своего времени. Это предательство собственного предназначения жизни. И только вечные ценности служат основанием моральных качеств организации субстанциональной действительности, не отрекающейся от органичности и не провозглашающей свое абсолютное начало. В противном случае благими намерениями дорога в ад! А это новый Наполеон и Гитлер.
* * *
Идея космического разума это тоже идея разума, которая пытается господствовать над перспективами вечности. Сама вечность не ставится под сомнение. В противном случае мы должны были бы согласится, что существует лишь ничтожность и мир ничто в границах нашей конечности, а жизнь не имеет ни содержания, ни смысла, ибо любое ее усилие тщетно. Так вот, если космический разум симулирует идею вечности, создавая земной образ религиозной и мифологической действительности, то как обосновать что мы с этим разумом находимся в едином Космосе? Или же, кто создал Космический разум – Бог? Космический разум всегда относительный абсолют, не преодолевающий условий событийности. И с ним мы может связать лишь соседство, а не условия предназначения жизни. Все что касается онтологии мира сверх-разумно и относится к метафизике силы. А в условиях метафизики есть лишь две вертикали: мотивированного нисхождения и восхождения усилия времени. На каком лифту вы находитесь: «узнаете их по плодам их». «Не может доброе приносить дурной плод» и вампирить энергию силы. Условия гармоничного равновесия не требует жертвы, тогда как мотивация ничтожности истощает действительность.
Таким образом космический разум никак не отделен от онтологии мира – состоятельности и не имеет никакого отношения к онтологии вечности. Ему присуще время и пространство! Разум не абсолютен, он априорно вовлечен в структуру организации состояния. А если эта разумность, как разумность сущего имеет отношение к творению мира, то она априорна – не обусловлена границами явления и живет в вечности. Объединить эти две категории невозможно, потому как сам наш мир и есть разрешение этой проблемы: от времени к вечности. Кант априорную условленность называл очками действительности, которые нас заставляют носить, отстраняя сознание от истинного обличия «вещей в себе». Относящееся же к вечному должно иметь возможность преодолевать время. Тогда оно будет абсолютно для данного условия состоятельности. И тогда утверждение что наш мир создан инопланетным разумом будет действительностью. Но увы, сами создатели должны относится к миру идей, а не вещей. Онтология ценности не терпит множественности и предпочитает выражение качества жизни: образ заложенный в подобии. И если мы соединяем эту условленность с понятием Бог, как вечным основанием организации пространства бытия, то в силу того, что Он сотворил этот мир и является функциональным содержателем его ничтожности. Об этом говорит та религия, которую нам якобы навязали разумной иллюзией. Но в этом контексте важно то, что самосознание жизни любую свободу возможности интерпретации черпает из жизни (больше неоткуда) и снабжает ее детерминизмом собственного усвоения (так съедобно). Идея временного (земного) – это низкий состоятельный потенциал организации структуры осуществления усилия жизни, а идея вечности – высокий потенциал самодостаточности развития, когда развиваться уже некуда, качественно исчерпаны все свободы возможности функциональной полноты, а, следовательно, достигнут и принцип необходимости самого усилия времени в хронологии обеспечения качества жизни. «Как Боги», только не по форме, а по содержанию. Человек же как разум насаждающий разумную действительность желает конституировать себя в божественной ипостаси по форме, а не по содержанию. И таким образом чинит камни преткновения функциональной необходимости. В онтологии жизни есть лишь эгоцентризм разумного и мотивация усилия стрелы времени. И если сознание не осуществляет собой перспективу вечности, оно прокламирует временную состоятельность вечного возвращения в настоящее. И самое страшное в этом случае если нет метафизики жизни, то бессодержательное время требует от самосознания жизни жертвы и оправдывает эту жертвенность прогрессом. Время для настоящего – ничтожно и лишь время для будущего дает плод вечности.
Okin 26.11.11г.
В чем смысл Хайдеггеровского экзистенциального восприятия времени? Время зарождается не в темпоральности настоящего, а функционально истекает из эталона вечности и этим задает временный характер настоящего как истечение силы движения! Временность же настоящего содержит собой идею вечности до тех пор, пока не ветшает: «мехи разрываются, и вино из них вытекает». Смысл этого онтологического принципа заложен в библейских виршах! По Хайдеггеру внутренний ужас самосознания жизни заставляет нас абстрагироваться от внешнего страха земной проблематики. Сталкиваясь с «ничто» – в которое истекает вся сила временного человек перестает дорожить временными ценностями и ищет содержания вечных ценностей в условиях темпоральности. Внутренний ужас перед собственной конечностью открывает нам идею вечности. До этого мы не испытываем этой необходимости и все события уходят вместе с течением времени. Таким образом идея вечности всегда присутствует в границах своего времени и самосознания жизни всегда живет в этой дихотомии бытия: мотивированной необходимости собственного появления – вечности; и мотивированной необходимости собственной конечности – ничто. Кто говорит, что эти качества присущи только сознанию – лжет, ибо они навязаны сознанию онтологией жизни. Этот кошмар не заканчивается психологическим прагматизмом восстановления здравия, напротив, он углубляется в метафизику жизни и тогда здоровый становится пациентом, а больное воображение формирует методики как его вылечить, избавить от этого комплекса неполноценности. В этом смысле метафизические сакральные знания, заложенные в религиях мира – единственный критерий ценности сохранения аксиологического пространства бытия. Если не учитывать их значимость в формировании общности, то нормой станет патология, а кто не будет с этим согласен поедут в Соловки. Этого нельзя никогда забывать, даже когда очень хочется построить земной рай.
Время – дискретный образ вечности, утверждающий свою насущность в пространстве подобия. Потому вне вечности нет и времени! Невозможно обосновать условие временности пребывания, не дав при этом определение дефиниций вечности. Захват идеи вечности и присвоение его значения имманентному (материализм) обосновывается спекуляцией истирания трансцендентного присутствия. Попытка придать условиям явления абсолютного значения. Но как обосновать ее временность или же силу содержания этой временности в бесконечности падения – никто даже не напрягается,- зачем? Всего знать нельзя, а этого вполне достаточно для разумной действительности. Но для нас важна не статичная, а динамичная картина онтологии бытия, поэтому мы выйдем за приделы ограниченности разума.
Стрела времени это условие рождения самосознания жизни, Земля – точка воплощения этой возможности. Если бы не было силы потока времени проникающего в условия состоятельности, не было бы и матрицы становления настоящего, и мы не могли бы говорить о событиях действия в условиях действительности. Да собственно и говорить некому было бы. Поэтому материальный мир существует во времени (образном запечатлении силы вечности) и в пространстве (формы отчуждения от функции действительности). Кто открывает для себя силу времени, преодолевает ничтожность пространственности. А сам акт зарождения самосознания жизни не соотносим с материальностью инерции (именно поэтому теория Дарвина не склеевается в критериях наследия силы: необходимость качества силы и инерция состоятельности не тождественны) идею воплощающего действия самосознания жизни привносит неумолимая река времени, обрушивающая все неспособное к жизни в ничтожность и возрождающая лицо будущего из пепла. Появление самосознания жизни можно сравнить с уникальной возможностью сезона зарождения плодов из свободы возможности плодоносных деревьев. Циклический диапазон созревания духовного начала на базе материальной действительности и душевной гармоничности жизнеустройства. Материя лишь вовлекается в функционал но никогда не подменяет собой его действительность. Ибо зарождение любой действительности в действии (совершении работы собственного определения). Именно поэтому Платон всей материальной природе отводил роль тени. У Платона духовную полноту и земные страсти разделяет душа мира. Именно эта душевность начала прекрасного есть причина плодородия организующего начала бытия, формирующего структуру усложнения в тотальном упрощении действительности, подверженной энтропии истечения силы жизни. И только имманентная стратегия восприятия жизни навязанная нам Спинозой, а еще раньше Аристотелем, оставляют нам объективную реальность временного основания и ничтожность бытия формирующих в дефиниции этого понятия лишь пустоту организации Космоса. Бытие самое общее и самое пустое понятие (Хайдеггер). Но уже космологи могут просветить нашу слепоту и добавить к понятию бытия немного содержания: «темная материя» «темная энергия» и т.д. Понятие бытие пусто лишь для нас, разрушивших органическую идею целостности и принявших за абсолют развития ничтожность собственного качества ввергнув самосознание жизни в категорический нигилизм, не желающим считаться с присутствием идеи жизни ни в какой форме.
Свобода привносит во временное хаос, более того, не усвоенная свобода регрессивна и разрушает временное как несостоявшийся проект вечности. Формальное бессильное обрести свое содержание функционала действительности. Оно принципиально поверхностно, кричит о себе, чтобы все услышали, ибо время его присутствия уходит. Оно загнано условленностью ослабления собственной действительности и поэтому желает оставить свой автограф в истории, чтобы как-то компенсировать угасание. Все же локально погруженное в вечность знает свою цену и не нуждается в рекламе, потому как рано или поздно проявить свою перспективу в действительности исполнив свое предназначение. Концентрация емкости содержания вечности в условиях времени рождает самосознание жизни. Человек лишь носитель, качественно наполненный этим содержанием. В этом собственно и заложен смысл изначальной вины – кармы исполнения предназначения. Функция разумности дана ему на временное пользование и в исполнении идеи вечности. Чтобы открыть для себя собственную вечность нужно изжить из себя временность и ничтожность. Человек находится одной ногой во времени, а другой в вечности, это собственно и отличает его от животного мира и не может быть качественно восполнено идеалом животного гедонизма. Обращаясь в животное он изменяет собственной природе, а государственных предателей расстреливают. Так вот, какой путь он выберет, путь вечности или путь ничтожности, таков и будет приговор его судьбы участи-участия. Он есть инструментарий воплощения вечности через самосознание жизни. Это собственно раскрывает онтологический смысловой диапазон присутствия на планете Земля самосознания жизни. И этот смысл раскрывается только через аксиологическую ценность содержания действительности. Все же формы отчуждения от условленности этой относительности спешат избавится от аксиологии жизни, освободится от норм предназначения и находят перспективу ничтожности, отсюда и агностицизм и нигилизм ослабления качества времени. Это идея параллельных Вселенных (количества против качества) идея космической ничтожности зарождения жизни (искусственный опыт исключающий всякое предназначение субъекта), от Армагеддона до темпоральных критериев развития, все что ослабляет качество времени. Мир становится принципиально количественным и уходящим в бесконечность ничто. Критерием сохранения качества выступает все относящееся к органичности и сохраняющее мотивированное основание родового значения. Не потому что рождено или же развивается в родовом начале, а потому что отстаивает функциональное право органической целостности, противопоставляясь энтропии ничто. Поэтому собственно и существует представление о самосознании жизни, концентрирующем в себе свободы возможности своего времени. Сознание прошлого не может объяснить онтологию в большем объеме, нежели приложен к этому объяснению критерий настоящего. И только гении угадывают нынешнюю проблематику случившегося. Но, не смотря на то, что сознание ограничено в свободе времени, и в прошлом и в настоящем оно способно открывать для себя свободу вечности! И в этом смысле не время, а вечность является преемственностью традиции. Время всегда отстаивает свое право власти, а вечность – традиционную наследственность. Для того кто посвящен в эти представления метафизики жизни не возникает иллюзий в высказывании: «не судите да не судимы будете» Матфей 7;1 - для времени как ограниченного понимания метафизики жизни «восприятие аксиологического фона действительности «как бы через тусклое стекло» и "Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен израилевых" Матфей 19;28 для утверждения власти вечности в конце времен! Исполнение идеи вечности в злободневной обыденности времени, силящегося желание поставить выше долга перед жизнью.
Претензия:
«Далее: "Не противься злу" Матфей, 5;39. Но, если последуешь этому завету, пойдешь на поводу зла, впустишь зло в себя, то: "Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь" Матфей, 7;19» (И.Ботов).
Ответ:
"Не противься злу" Матфей, 5;39 – для внешнего в «мире для себя», ибо зло умножает зло: «кто посеет ветер – пожнет бурю». И опять это имеет отношение к власти времени над правом жизни. Ее содержательном предназначении, несущем в себе вечность как ценность самоидентификации. "Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь" Матфей, 7;19, а это утверждение в отношении к «миру в себе» и тот кто убивает в себе будущее и живет настоящем сгорает в огне времени, не вынося из него плода вечности. Все время меняется контекст обыденного и абсолютного фона, а для них и разные условия организации бытия, но и в том и в другом случае сохраняется аксиологическая перспектива развития. И для ветхого и для нового она вечность в полноте действительности - «Царство Божие». Для избравшего же путь ничтожности и нигилизма – перспектива одна – ничто! Со временем расцветает и со временем опадает, и нет его!
Претензия:
«Далее: "Никто не может служить двум господам"; "Не можете служить богу и мамоне" Матфей, 22;24. Или можно служить обеим враждующим силам - " Отдайте кесарево кесарю, а божие богу" Матфей, 22;23» (И.Ботов)
Ответ:
"Не можете служить богу и мамоне" Матфей, 22;24 – есть условие содержания вечности в душе человеческой. Эта содержательность отражает собой мотивацию жизни. Пустота и бессодержательность дома самосознания жизни это мотивация ничто, ничтожная и ничтожащая ценность силы. Дом самосознания не может быть одновременно полон и пуст, поэтому такая категоричность. В моральном контексте категорического императива Канта это будет выглядеть как: вы не можете иметь доброе намерение, обругав при этом соседа. Подобный сарказм доступного допускается в массовой культуре нашего времени. Но это соотносимо категории нормальности поведения, о чем говорилось выше. Признать шизофрению нормой только потому что она лучше параноидальной агрессии, не думаю что это лучший выход из ситуации, тем более когда стратегия посвящения обретает глобальные масштабы нормативной обязательности и нам это скармливают как образчик цивилизованной действительности. При этом преследуют цели избавиться от носителей ценностей нормального поведения только для того, чтобы некому было обличать это сумасшествие. Мотивации временного и властного формируются как пороки на потребностях мирского. И только чистое добро отражает идею вечного присутствия. Кант установил, что все качественные нормативы человечности – абсолютны и не имеют своего отношения ко времени. Чистый добродушный поступок никак не обосновывается условиями выживания, корыстью удовлетворения или обретения каких либо пристрастий, выгод. Он абсолютное чудо обоснованное душевной полнотой восприятия грандиозного ощущения вечности «Звездное небо над головой». И напоминанием этой вечности служит «моральный закон во мне». Самосознание жизни носит в себе «душу мира» - ту самую, платоновскую и от этого формируется представление об антропологической полноте. Возможно она многим поднадоела в экстриме проявления человеческого эгоцентризма и его навязчивой идеи борьбы с природой, но аксиология онтологического бытия строится на единстве самосознания и природы становления действительности. Два продукта возникающих как необходимость явления действия в состоятельности и формирующих собственно время бытия независимое от функциональной действительности. И более того, если бы не было этого метафизического симбиоза в условиях событийности отражающего общежитие антропологии восприятия в каждой дифференциации явления сущего суъект-объектных отношений, то во-первых не было бы мира с его пространственно-временным континуумом, а во-вторых не возможно было бы спекулятивного основания временной перспективы власти использующей идею вечности в собственных интересах. Эго центризм не получал бы доступ к онтологической необходимости без развития идеи свободы возможности вечного. А энерговооруженность жизни (облачающая зло хоть в истории, хоть в религии) возникает как переосознания нецелевого расхода силы вечности. Дисфункция времени! Все время обнаруживает себя абсолютной инерцией ничто.
" Отдайте кесарево кесарю, а божие богу" Матфей, 22;23 – это условие мира в мере соприкосновения временного и вечного. И в том и другом случае система ценностей одна – органическое основание жизни! Предательство органичности и целокупности отношений времени – ничтожность. И если вспомнить исторический контекст этого изречения, то он избегает кровопролития идеи свержения власти еврейскими экстремистами. Исторически это столп утверждения ценности жизни на фоне неудержимости страстей, жажды власти самоутверждения. Метафизически же мера состоятельности не может никак существовать как только в соотнесении формы и содержания: временного и вечного. И это не противоречие внутреннего и внешнего, т.е. спекулятивно не мотивированное пространство и называется истинной самосознания жизни, способной соответствовать органичности своего бытия. Мир потому и назван миром, что содержит в мире отрицательные и положительные качества. В этом справедливость их примирения. Пустота же внутреннего и невоздержанность внешнего исключает органическую действительность вечного и провозглашает власть временного над правом жизни, будь то власть диктата или же власть капитала – идола господствующего над правом предназначения жизни. Мы сами воздвигаем своих божков на пьедестал и подпитываем их своей энергией жизни. «Раб не может быть выше хозяина» - ибо кому ты рабски служишь, тот твой и господин. Мир служебности, мир девальвации ценности жизни есть исполнение ничтожности собственного падения в бездну ничто. Мы ориентированы на свою временность и поэтому для нас нету вечности, а внутренний ужас своей конечности мы заглушаем идеей приближающегося Армагеддона. При этом сам Армагеддон, рожденный Откровением конца времени не отвечает условиям взросления качества жизни, а напротив, убаюкивает бдительность предназначения безвозвратно обрушив самосознание жизни в приделы ничтожности. В сказанном всегда меняется контекст, ибо употребляются аллегории соотношения метафизического и насущного. Аллегоричность отражает сложность восприятия происходящего и адаптацию перспективы вечности к условиям времени. Сознание вводится в принцип метафизики жизни. Можно ли принять аллегорию за действительность как возможность усилия жизни? Если мы этого не сделаем, то должны согласиться с принципиальной не прогнозируемостью будущего (верификация и фальсификация). Все идеологическое способно обрести свое лицо, важно какую мотивированную основу оно собой представляет, от этого зависит гармоничность или же дисфункция в построении его действительности. Сознанию дана привилегия участия в построении лица будущего, но это не оправдывает вседозволенность мнительности его централизующего господства. Кто не видит этого контекста, просто не посвящен в тонкости духовного и душевного мира и сравнивает высказывания отражающие ценности в разных плоскостях бытия. Он соединяет имманентное и трансцендентное и получает хаос – логическое несоответствие. Но при этом не может критически относится к инструментариям оценки ибо им доверяет: «проверь какие гири в суме твоей» - на основании которых ты строишь свое мировоззрение аксиологии действительности. Они принципиально не совпадают как внутренне и внешнее и при этом имеют отношение к человеку – точке соприкосновения этих миров. Научная концепция манипулирует этими вершами, ибо для нее нет понятия субъективной и объективной действительности, как временного и вечного настоящего. Стартуя с базовой основы научного видения сознание оскопляет в себе «душу мира» и при этом вынуждено отстаивать позиции искусственной целостности противопоставляясь органической перспективе. И его стратегией уже становится не знание, а сохранение приделов своей власти в возможности подчинения себе самосознания жизни. Наука вообще отрицательно относится к субъекту, считая что опыт должен повторятся сто раз одинаково независимо от того присутствует субъект как наблюдатель при этом опыте или нет. Субъект, служащий мерой аксиологической действительности доводится до условленной признанностью ничтожности проявляющей себя силы. Так трехмерное пространство ценностей и целей развития становится дихотомией «быть или не быть» так рождается мир объективной реальности дискретно виртуализируемый («1» «0» - Майя) и со временем угасающий и принимающий в себя абсолютный покой ничто. Статичное видение функции не отражает перспективы усилия времени. Мы получаем картину относящуюся к матрице явления и не имеющую отношения к вечности. И это мы называем научным нормативом знания! Ну что ж, уродцев не судят, к ним надо проявлять сострадание. Но это лишь ограниченность понимания сказанного, а никак не объективная критика современного требования к бытию. Можем ли мы довольствоваться тем, что ограничивает нас в свободе возможности жизни? С таким же успехом христианин может судить о квантовой механике или высшей математике, полагая какое бы ни было решение уравнения, оно бесполезно для сохи и земли. И все манипуляции временного осуществляются присвоением титулом власти ценности метафизики жизни. Поэтому когда мы говорим о мифотворчестве как традиционной преемственности мы полагаем голос вечности прозвучавший в это время и совершенно не преследуем приведение разумного обоснования этого образа к современным стандартам. Разум может отставать от глубины знания, интуиция же всегда на уровне, ибо оперирует абстрактными категориями понимания функции жизни. Именно поэтому, мы, будучи неимоверно разумными не ушли от платоновской злободневности любомудрия. Он по-прежнему учит нашу ученость, не понимающую природу идей. Уровень самосознания жизни отвечает уровню свободы своего времени. Наше же время страдает тем, что неусвоенную свободу органической целостности в самосознании жизни отчуждает в ноосферу разумной действительности и этим отстраняется от традиционной преемственности наследия вечности. Поэтому для современности временное имеет доминирующее значение как собственно и власть. Чтобы возродить идею самоидентификации в сознании бытия («истинного бытия» Хайдеггер) необходимо возродить объективность субъекта – хранителя традиции вечности! До сих пор научный прогресс осуществлялся только за счет девальвации этой третьей ценности: субъективной реальности дифференциации всего сущего. «Третьего не дано!».
А религия сознанию безусловно нужна, тем более православная, которую как вечность во времени всегда желали стереть с лица земли и подменить суррогатом подданства. Раб божий – это не внешнее, а внутреннее основание сущего («субстанциональное» Фома Аквинат), и необходимость признания этой органической целостности – гарантия избавления от гордыни. На востоке это вообще аскеза избавления от гедонизма (удовольствия). Раб удовольствия – раб земного, а не небесного. Поэтому проще терпеть рабство внутренней органичности, открывающей свободы возможности усилия жизни, нежели стать рабом собственной порочности, загоняющей самосознание в жесткий детерминизм подчинения. Если ты не садомазохист, жаждущий власти подчинения силы жизни и всегда готов предоставить право обладания собственным миром и подчинению чужой власти, то ты раб Божий и имеешь отношение к органической равноценности организации бытия. Кстати, психологи утверждают что садист и мазохист – это две разные стороны одного предпочтения. Идея владеть возникает как девальвация восприятия собственной ценности жизни. И чтобы вылечить садиста с его навязчивой идеей завоевания мира необходимо сначала вылечить в нем мазохиста – несоответствие его в воображении зеркального образа действительности. Утрата органичности своего предназначения рождает порок. С этим собственно связано и желание сексуальных меньшинств в смене пола и установки собственных нормативов поведения как ценностных нормативов бытия. Быть рабом внутренне это значит быть свободным внешне – независимым от порока желаний. Раб божий не может назвать себя абсолютом, а тем более желать убить Бога. Он хранит относительность своего предназначения органичности времени. Преступив границы этой условленности, как свободы силового основания вечности он не сможет реализовать органичность своего предназначения, стать выше власти и выше временных ценностей жизни. Его пожрет ничтожность падения силы. Усилия над собственной недостаточностью поднимает его выше желания обладать миром. Усилие над собой это усилие вечности! В этом смысл преодоления временного, тмпоралного, разрозненного и хаотичного, открывающий дорогу в вечность. Только идея временного, не хозяйского отношения к жизни рождает нигилизм отречения от своей органичности. Придает органику в жертву власти своего времени. Это предательство собственного предназначения жизни. И только вечные ценности служат основанием моральных качеств организации субстанциональной действительности, не отрекающейся от органичности и не провозглашающей свое абсолютное начало. В противном случае благими намерениями дорога в ад! А это новый Наполеон и Гитлер.
* * *
Идея космического разума это тоже идея разума, которая пытается господствовать над перспективами вечности. Сама вечность не ставится под сомнение. В противном случае мы должны были бы согласится, что существует лишь ничтожность и мир ничто в границах нашей конечности, а жизнь не имеет ни содержания, ни смысла, ибо любое ее усилие тщетно. Так вот, если космический разум симулирует идею вечности, создавая земной образ религиозной и мифологической действительности, то как обосновать что мы с этим разумом находимся в едином Космосе? Или же, кто создал Космический разум – Бог? Космический разум всегда относительный абсолют, не преодолевающий условий событийности. И с ним мы может связать лишь соседство, а не условия предназначения жизни. Все что касается онтологии мира сверх-разумно и относится к метафизике силы. А в условиях метафизики есть лишь две вертикали: мотивированного нисхождения и восхождения усилия времени. На каком лифту вы находитесь: «узнаете их по плодам их». «Не может доброе приносить дурной плод» и вампирить энергию силы. Условия гармоничного равновесия не требует жертвы, тогда как мотивация ничтожности истощает действительность.
Таким образом космический разум никак не отделен от онтологии мира – состоятельности и не имеет никакого отношения к онтологии вечности. Ему присуще время и пространство! Разум не абсолютен, он априорно вовлечен в структуру организации состояния. А если эта разумность, как разумность сущего имеет отношение к творению мира, то она априорна – не обусловлена границами явления и живет в вечности. Объединить эти две категории невозможно, потому как сам наш мир и есть разрешение этой проблемы: от времени к вечности. Кант априорную условленность называл очками действительности, которые нас заставляют носить, отстраняя сознание от истинного обличия «вещей в себе». Относящееся же к вечному должно иметь возможность преодолевать время. Тогда оно будет абсолютно для данного условия состоятельности. И тогда утверждение что наш мир создан инопланетным разумом будет действительностью. Но увы, сами создатели должны относится к миру идей, а не вещей. Онтология ценности не терпит множественности и предпочитает выражение качества жизни: образ заложенный в подобии. И если мы соединяем эту условленность с понятием Бог, как вечным основанием организации пространства бытия, то в силу того, что Он сотворил этот мир и является функциональным содержателем его ничтожности. Об этом говорит та религия, которую нам якобы навязали разумной иллюзией. Но в этом контексте важно то, что самосознание жизни любую свободу возможности интерпретации черпает из жизни (больше неоткуда) и снабжает ее детерминизмом собственного усвоения (так съедобно). Идея временного (земного) – это низкий состоятельный потенциал организации структуры осуществления усилия жизни, а идея вечности – высокий потенциал самодостаточности развития, когда развиваться уже некуда, качественно исчерпаны все свободы возможности функциональной полноты, а, следовательно, достигнут и принцип необходимости самого усилия времени в хронологии обеспечения качества жизни. «Как Боги», только не по форме, а по содержанию. Человек же как разум насаждающий разумную действительность желает конституировать себя в божественной ипостаси по форме, а не по содержанию. И таким образом чинит камни преткновения функциональной необходимости. В онтологии жизни есть лишь эгоцентризм разумного и мотивация усилия стрелы времени. И если сознание не осуществляет собой перспективу вечности, оно прокламирует временную состоятельность вечного возвращения в настоящее. И самое страшное в этом случае если нет метафизики жизни, то бессодержательное время требует от самосознания жизни жертвы и оправдывает эту жертвенность прогрессом. Время для настоящего – ничтожно и лишь время для будущего дает плод вечности.
Okin 26.11.11г.
Обсуждения Самосознание жизни