Раньше, когда у нас была одна философия, все было просто. Освоив краткий курс марксизма-ленинизма, мы были «вооружены» необходимыми знаниями и «передовым мировоззрением». В наше время ситуация изменилось: казарменные методы формирования мировоззрения ушли в прошлое, а марксизм занял подобающее ему место на полке истории. Что изменилось в системе философских знаний?
В современной отечественной философии наблюдается глубокий структурный кризис. Она стала скорее исторической дисциплиной, повествующей о борьбе различных философских школ, течений и направлений за овладение умами человечества, нежели стройным мировоззренческим учением, концентрирующим в себе последние научные достижения и позволяющим непротиворечивым образом объяснять реалии нашей жизни, а также предвосхищать основные тенденции развития природы и общества.
Плохо или хорошо, но марксистская философия пыталась ответить на интересующие людей вопросы, направляла развитие научной мысли, была властителем дум ученого и обывателя. Нынешняя же отечественная философия лишь повествует об историко-философском процессе, а также комментирует мнения отдельных ученых по тем или иным вопросам. После краха идей марксизма-ленинизма философия потеряла свой познавательный операционный сегмент, или теорию философии. Многие преподаватели не могут толком ответить на вопрос, какую философию они преподают.
Закономерным итогом стало то, что из флагмана, формирующего научное мировоззрение, философия превратилась в аутсайдера, не способного координировать научные исследования, определять магистральные пути развития творческой мысли. Новые открытия в науке становятся неожиданными для философов, буквально «падая им на голову». Современные философские труды, включая учебники по философии, не представляют собой практически никакого интереса для специалистов по физике, математике, биологии, экономике, кибернетике. В них содержится история философии, но нет методологии философствования, способной стать инструментом, обеспечивающим и направляющим познавательную деятельность специалистов различных областей.
Следует отметить еще одно важное обстоятельство, свидетельствующее о кризисном состоянии современной философии. Философия традиционно выступала средством межнаучной коммуникации. Однако в последние десятилетия она утратила свои позиции в этом весьма важном вопросе. В результате в средствах межнаучной коммуникации образовался определенный вакуум, который в настоящее время заполняется системной идеологией. Судить о том хорошо это или плохо – пока затруднительно, но реалии именно таковы.
Можно возразить: написаны сотни монографий и философских статей, в которых обсуждаются проблемы современной науки. В рамках философии существует даже такая дисциплина как «Концепции современного естествознания», в которой как раз и рассматриваются проблемы современной науки.
Конечно, научные открытия не проходят мимо философских кругов и привлекают внимание философов. Но обсуждение, внимание и рассмотрение – это всего лишь начальный этап познания. За ним должны следовать системные обобщения и структурное осмысление места нового явления в модели миропонимания. Философия по своему статусу вообще должна идти впереди наук, освещая определенным образом пути их развития. Пока подобного представления, позволяющего анализировать состояние науки и прогнозировать магистральные направления ее развития, в теории философии не существует. Вместе с тем, еще в 70-80 годы прошлого столетия философская мысль активно продвигалась именно в этом направлении. Достаточно упомянуть блестящие работы И.А. Акчурина, В.Н. Садовского, В.Г. Афанасьева, А.И. Уемова. Сегодня можно по-разному относиться к этим ученым и их теориям, но нельзя отрицать существенного влияния их работ на формирование системного научного мировоззрения.
Для того чтобы корректно обсуждать и конструктивно рассматривать научные проблемы, теория философии должна опираться на некую модель или модели миропонимания, с высоты которой или которых становятся понятными частные проблемы. Пусть они неполны и противоречивы, но они должны быть. Иначе все превращается в бесконечное славословие и околонаучную «тусовку», обрамленную философско-научной терминологией. Так, например, концепции теории нечетких множеств вот уже тридцать лет не могут найти сколько-нибудь вразумительных обоснований и объяснений с философской точки зрения. Феномены таких научных направлений, как искусственный интеллект, теория конфликта, теория физического вакуума, теория хаоса остаются, без глубокого философского осмысления. Даже такое глобальное явление, как переход общества на рельсы тотальной информатизации, был пропущен философской мыслью.
Что касается дисциплины «Концепции современного естествознания», то возникает вопрос: почему именно естествознания, а не вообще концепции науки. Чем, например, психологические, социологические, культурологические или математические концепции «хуже», чем концепции естествознания? Получается, что философия сама дробит науку на части, продолжая порочную традицию изучать все по частям. В результате вместо целостного взгляда на структуру мироздания мы получаем фрагментарную картину мира, состоящую из множества разрозненных мозаик, не связанных друг с другом. Последствия такой дифференциации всегда негативны.
Следует ли из сказанного, что философия должна в какой-то мере подменять естественные и гуманитарные науки, заниматься объектами их изучения и даже строить какие-то модели?
Если философия будет подменять традиционные науки, то тем самым она сама подпишет себе «смертный приговор». Ее объектом изучения было и должно оставаться миропонимание в самом широком смысле этого термина. Современному философскому миропониманию надлежит отражаться в виде высоко агрегированных моделей, в которых достижения частных наук (естественных и гуманитарных) выступают блоками и элементами. Тогда главная задача философии будет заключаться в установлении связей и отношений между частными моделями миропонимания, то есть в построении целого из разрозненных, неполных и противоречивых частей. Причем в эти модели следует включать достижения не только естественных и гуманитарных наук, но также знания, содержащиеся в религиозных учениях. Собственно, так всегда и было, только термин «модель» философами не использовался. А зря – именно моделирование, в его широком, а не в узком математическом понимании, составляет основной инструмент теории философии. Речь идет, прежде всего, о вербальном моделировании, однако и другие методы моделирования должны стать рабочим инструментом современных философов. Не так уж далек тот период, когда теория философии будет оперировать системными компьютерными моделями, а такие понятия как «база знаний» и «системная модель» станут привычными в философском лексиконе.
Мы подошли к одному из центральных вопросов, который непременно возникает у любого человека, пытающегося вникнуть в смысл философии как «любви к мудрости»: в чем же заключается ее предназначенность?
Кто-то из великих сказал, что мудрость начинается там, где возникают сомнения. А в чем и где, собственно, должны возникать сомнения? Сомнения возникают тогда, когда человек принимает политическое, экономическое, техническое, юридическое, бытовое или какое-либо другое решение на совершение действия. Если в процессе принятия решения перед ним возникают альтернативы, то он начинает задумываться о том, каким образом ему следует поступить в сложившейся проблемной ситуации, какую из альтернатив выбрать и затем воплотить в реальное действие. Естественной опорой ему служат инстинкты, знания, логика, интуиция и вера. Однако трудность состоит в том, что они могут подсказывать различные, а то и прямо противоположные варианты решений. Так, например, инстинкт и логика зачастую определяют полярные линии поведения, а опираясь только на знания и игнорируя интуицию, можно совершить непоправимую ошибку, разрешая слабо структурированную проблему. Как быть в такой конфликтной ситуации, какую альтернативу считать хорошей, а какую – плохой, чему следовать, принимая решение: зову инстинкта, уверенности в знаниях, логике здравого смысла, интуитивным предчувствиям или неукоснительной вере в божье провидение? Ответ не прост, но в то же время хорошо известно, что наиболее надежной опорой может служить всестороннее системное восприятие проблемной ситуации, ее целостное осмысление и выбор линии поведения сообразно своему мировоззрению и уровню цивилизованного развития.
Следовательно, любовь к мудрости, или философия, существует не сама для себя, а выступает неотъемлемым компонентом процесса принятия решения, за которым следует действие, то есть целевое перемещение вещества, энергии или информации, преобразующее действительность в ту или иную сторону. Иными словами, предназначенность, или основная функция философии, заключается в формировании у человека определенного мировоззрения, которое он использует (зачастую сам того не замечая) при принятии решений и воплощении их в реальные целевые действия в процессе своей профессиональной, общественной и бытовой деятельности.
Приведенные рассуждения убедительны, но слишком абстрактны. Зачем, скажем, инженеру знать философию? Каким образом философские знания могут помочь ему в его непосредственной профессиональной деятельности, например, при проектировании автомобиля?
Обратим внимание на тот очевидный факт, что при наличии большего количества высококвалифицированных инженеров, мы не умеем строить легковые автомобили. На то существует много причин экономического, технического, исторического, управленческого и даже национального свойства. Но все они являются порождением того, что на автомобиль мы привыкли смотреть как на некоторое инженерное устройство. Но это далеко не так – автомобиль не инженерный объект, а комплексная категория, в которой теснейшим образом переплетаются технические, технологические, экономические, социальные и другие аспекты. Таким образом, с философской точки зрения автомобиль – это объект, сочетающий технические и гуманитарные сферы. Как в том, так и в другом аспекте мы отстаем от развитых стран. Но если разрыв в техническом отношении вполне преодолим (как это, например, сделали в Корее или в Китае), то отставание в гуманитарных сферах автомобилестроения можно оценить как безнадежное. Мы сами, исповедуя две научных парадигмы – естественнонаучную и гуманитарную, отделили «гуманитариев» от «технарей», а теперь за это расплачиваемся, и не только в области автомобилестроения.
Философские знания учат человека особому многоаспектному стилю мышления, позволяющему не только разделять все на части, но и правильно объединять эти части в единое целое, сообразуясь с гуманистическими и естественнонаучными критериями. Внявший философскому воззрению на мир, видит все его объекты не глазами лондонского воробья, а воспринимает их во всем многообразии и глубине проявления свойств, и, соответственно этому, формирует линию своего поведения, будь-то в автомобилестроении или в какой-либо другой области.
Вряд ли кто сомневается в том, что наша отечественная философская мысль развивается каким-то своим особым путем. Но, как известно, «свой путь» связан с определенными издержками и заблуждениями.
Можно выделить пять основных особенностей нашей доморощенной философии.
Во-первых, она культуризирована. Культура как бы поглотила философию, внеся философское мышление в свою структуру, придав ей национальную окраску. В результате появились выражения типа «русская философия», «немецкая философия», «восточная философия» и т.д. Эти выражения (если они понимаются буквально, вне исторического контекста) – нонсенс в устах философа, прежде всего потому, что философствование – это способность к абстрактному универсальному мышлению вне зависимости от национальных особенностей и традиций. Так же, как не существует национальной математики или физики, нет и не может быть философии, привязанной к культуре нации. Добытая философией истина потому и истина, что она справедлива в любом месте и для любого народа.
Во-вторых, у нас философия зачастую отождествляется с идеологией. Это идет от марксизма, который превратил философию в «служанку» политики, в инструмент борьбы определенных общественных группировок за захват и удержание власти. Идеология может заимствовать философские концепции, но философия не должна опираться на какие бы то ни было идеологические установки. Когда философия начинает изменять свои концепции, сообразуясь с текущей политической обстановкой, порождается одно из самых опасных и необыкновенно живучих явлений – конформизм, или приспособленчество. Примеров тому среди отечественных философов несть числа.
В-третьих. Наше общество несет колоссальные гуманитарные потери, связанные с утратой философских оснований не только естественных наук, но и наук, обращенных к человеку и обществу. Характерная примета этого – засилье текущей литературы по оккультным вопросам, паранормальным явлениям, сомнительным методам исцеления болезней, астрологии, экстрасенсорики и т.п. Разного рода шарлатаны приковывают внимание многомиллионной армии телезрителей, а астрологические прогнозы стали атрибутом периодической печати. Возврат в «средневековье» во многом объясняется тем, что философия фактически ушла от ответов на вопросы, волнующих обывателя, заняв удобную для себя созерцательную позицию. Не секрет, что многие воспринимают современных философов как людей много рассуждающих, но не способных предложить что-нибудь конкретное при решении практических вопросов.
Потеряв свою прагматическую значимость, современная отечественная философия оставила обывателя один на один с невообразимо сложным потоком научных открытий, с массированным нашествием псевдовосточных религиозных течений сектантского толка, с изощренными псевдонаучными теориями типа саентологии, с засильем «долларового» мышления. В результате в головах обывателей формируется некий конгломерат поверхностных знаний и сомнительных установок. Такой конгломератный бессистемный способ формирования мировоззрения опасен тем, что ведет к духовному кризису неустойчивой личности, превращает общество в стадо зомби, неспособных к самостоятельному мышлению и социальному развитию. Происходит деморализация общественных отношений, а социум превращается в послушный лекторат, готовый вручить бразды правления любому, кто посулит «рай земной».
В-четвертых. Отечественная философия с катастрофической скоростью теряет своих потребителей еще и потому, что она, исходя из идеологических и политических соображений, совершенно неоправданно отмежевалась от традиционных религиозных учений – христианства, буддизма, ислама и других. Разделившись на материалистов и идеалистов, философы направили свои основные усилия на решение надуманного, научно некорректного вопроса: «Что первично – бытие или сознание?», поддержка которого потребовалась сторонникам марксизма для разрешения не научных, а своих политических проблем.
Сегодня постоянно бужируется вопрос о некой общенациональной идее, который есть ни что иное, как отказ от православной веры. Философы забыли или не понимают, что только Вера является системообразующим началом, способным сохранить государственность в самых тяжелых условиях. Для всех нас общенациональная идея изложена в Библии, и любая подмена христианского учения – путь к общенациональной катастрофе. Конечно, каждый вправе выбирать свою Веру, но следует напомнить, что только Православие объединило многочисленные княжества и народности в то, что мы сегодня называем Россией. В нашем многоконфессионном государстве нельзя ставить вопрос о том какая религия лучше. Все истинно религиозные учения одинаковы по своему интеграционному потенциалу, отличаясь лишь этническими оттенками, не принципиальными с точки зрения системообразующего начала. Случилось так, что для нас История выбрала Православие, так пусть и будет Православие – коней на переправе не меняют.
В-пятых. Существенный ущерб философской мысли наносит традиционный для отечественной философии консерватизм в развитии методологии философского познания действительности, приверженность к неукоснительному следованию «авторитетам». А что такое авторитет? Это сила, в которую верят, а главная сила – обладание значимой информацией. Или – чаще – иллюзия обладания. Еще не так давно любая логическая цепочка доказательств начиналась и заканчивалась ссылками на высказывания классиков марксизма-ленинизма или решения ближайшего партийного съезда, принимаемыми за истину в последней инстанции. Сегодня такая «методология» ушла в прошлое, но традиция осталась. С упорством, достойным иного применения, отечественные философы признают эмпиризм, логику здравого смысла и историзм основой методологии философского познания бытия. Такая позиция – глубокое и весьма опасное заблуждение.
Отрицание ведущей роли исторического подхода к анализу явлений, эффективности логики здравого смысла в познании социальных процессов и значения опыта как основного критерия истины подрывает основы методологии материалистической или, точнее, рационалистической философии. В этом отрицании многие философы усмотрят движение к примитивному идеализму, к тому, что, в конце концов, мы будем вынуждены признать фатальный, предопределенный свыше характер развития природы и общества.
Каким бы непривычным это ни казалось, но действительная роль этих подходов ограничивается не более чем получением «пищи для размышлений», но не надежной методологической основой для принятия ответственных решений, влияющих на наше будущее.
Начнем с исторического подхода. Изучая прошлое, мы видим его через призму сегодняшних концепций, с места своего исторического наблюдения. Поэтому то, что было – это не более того, что мы хотим и можем увидеть в прошлом. Любой достоверно установленный исторический факт (например, подтвержденный археологическими раскопками или архивными материалами) может быть истолкован различным образом, в зависимости от того, с какой позиции будет производиться это истолкование. Недаром каждый учебник истории – это не объективное, а глубоко персонифицированное произведение, отражающее не более чем личную позицию автора (например, Ключевского, Соловьева, Неру) или коллективное мнение группы авторов-единомышленников (в частности, известная история ВКП(б), написанная под непосредственным руководством Сталина). К этому следует добавить, что исторические аналогии и параллели правомочны только при устойчивости социальной среды. Но такой среды не существует – любая социальная среда конфликтна по своей сути. Поэтому, когда эти методы пытаются применить для познания и прогнозирования развития конфликтных общественных процессов, получаются абсурдные по своей сути выводы. Уже простой капиталистический кризис ставит историзм в тупик, а перед такими явлениями как революции, контрреволюции и войны он и вовсе бессилен в своих объяснительных возможностях.
Необходимо понимать, что без знания истории философии невозможно развитие философской мысли и вообще формирование культуры мышления. Вместе с тем, мысли философов прошлого и настоящего нельзя понять, если самому не занять определенную позицию, не пройти определенный жизненный путь, не «набить шишек» при разрешении бытовых и профессиональных проблем. В дидактическом аспекте получается замкнутый круг, выход из которого видится в неоднократном и систематическом обращении к сокровищнице восточной, античной, новой и новейшей философии. Однако на этом пути нас подстерегает реальная опасность – человек может многое знать, но ничего не уметь. В этом случае мысли великих так и останутся мыслями, если человек не владеет методологией философствования и не обладает способностью воплощать знания и философскую методологию в реальные поступки. Поэтому утверждается, что философия – это не только история философской мысли, но и теория философствования. С последним компонентом как раз и возникает загвоздка – в современной философии его попросту нет. Вместо него предлагается конгломерат всевозможных мнений о философских категориях, например, таких как «человек», «общество», «природа», «техника», «этика» и других, взятых произвольно и без всякой систематизации.
Следует согласиться с ограниченностью исторического подхода к анализу явлений и известным риском при его использовании для обоснования важных решений, которые будут воплощаться в действия в конфликтных условиях. Но что может быть более надежным, чем логические умозаключения и выводы, основанные на здравом смысле?
Когда мы говорим: «эти рассуждения не противоречат логике здравого смысла», то полагаем, что они правильны. А что значит «правильны»? «Правильность» означает только то, что: а) логика говорящего соответствует логике воспринимающего; б) конечный результат рассуждений говорящего совпадает с мнением оценивающего лица; в) вывод, вытекающий из рассуждений, не противоречат наблюдаемым фактам. О пункте в), как тесно связанном с эмпиризмом, поговорим отдельно. Сейчас же отметим, что логика здравого смысла обладает тем очевидным недостатком, что любой логический вывод опирается на исходную аксиоматику – утверждения, истинность которых априори принимается на веру, без доказательств. После принятия аксиом с ними можно производить любые непротиворечивые сами по себе логические преобразования и получать новые утверждения, истинность которых будет соответствовать истинности исходной аксиоматики. Таким образом, логика здравого смысла позволяет получать новые знания, истинность которых не превосходит истинности изначально принятых аксиом. Об этом, собственно, и говорит известная теорема Курта Геделя, утверждающая, что в любой непротиворечивой аксиоматической системе всегда находятся утверждения, которые не выводятся из аксиом.
При логичных рассуждениях происходит лавинообразный рост количества возможных вариантов, по которым можно двигаться, не нарушая законов логики и обеспечивая полный охват возможных случаев (возникает так называемое «проклятие размерности»). Чтобы избежать этого, приходится вводить дополнительную логику, которая отсеивает наименее пригодные варианты. А это уже произвол: какие правила введешь – такой получишь и результат. Однако если договориться о единообразном понимании дополнительной логики, то она будет общая или концессуальная, но следует понимать, что истинность выводов от этого не изменится. Апелляция к общепризнанному мнению не может служить доказательной базой для установления истины.
Получается, что, пользуясь логикой здравого смысла, можно доказать: белое есть черное, а черное – белое.
В этом-то, собственно, и заключается слабость логики здравого смысла: она не устанавливает истину, а учит, как спорить и при этом выигрывать. Об этом говорил еще Сократ, критикуя софистику: если вы знаете, как спорить, то не имеет значения, о чем спорить, если же вы не знаете, как спорить, тогда тоже не имеет значения, о чем спорить. В споре надо не побеждать противника, а устанавливать истину, поскольку известно, что любая победа, в конце концов, оборачивается поражением. Но мы часто об этом забываем и путаем логику здравого смысла (или логичность) с формальной логикой, выигрыш в споре – с истиной. В даоских текстах есть хорошее замечание по этому поводу: «Искать истину в споре, все равно, что надевать шляпу на человека, на котором уже есть шляпа».
Логика, по-видимому, требует специального более обстоятельного рассмотрения. Обратимся к последнему «столпу» теоретической философии – эмпиризму.
Эмпиризм основывается на буквальном понимании известного утверждения: «опыт – критерий истины». Это утверждение в принципе правильное. Но его следует рассматривать как один из возможных способов поиска истины, а не как основу методологии познания действительности. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть какое-либо положение, недостаточно обнаружить опытно наблюдаемый факт и положить его в основу аргументации «за» или «против». Сам результат опыта, без глубокого понимания причин, его породивших, отражает не более чем образ мышления наблюдателя, его стереотипы или начальные идеологические установки, но не объективное положение дел.
В последнее время эмпиризм подкрепляется статистикой и тестированием. При этом упускается из вида, что эти методы применимы для познания неконфликтных процессов, в которых будущее можно узреть через призму текущего или прошлого. Мы живем в конфликтующем мире, в котором периоды стабильного развития перемежаются кризисами – точками ветвления и выбора дальнейшего пути. Однозначно предсказать этот выбор невозможно, поскольку он определяется не случаем или сторонними силами, а теми, кто создал кризис.
Вернемся к вопросу о соотношении материального и идеального. Как учит марксистско-ленинская философия – это центральный мировоззренческий вопрос, правильный ответ на который позволяет правильно разрешать многие проблемы.
Разделение всего сущего на материальное и идеальное – это грубое и весьма неудачная попытка построить модель мироустройства на основе дуалистического детерминизма. Такая модель потребовалась для того, чтобы отделить то, что мы воспринимаем органами чувствования, от того, что не поддается такому восприятию даже с помощью специальных приборов. В результате материальным занялась наука, идеальное (духовное) отошло религии, а философы запутались, пытаясь ответить, например, на такие вопросы: что есть душа, что есть Бог, что есть дух, что есть вещество, что есть энергия.
Тогда к материальному и идеальному добавили третье весьма неопределенное понятие – сознание, а основной вопрос философии сформулировали так: что первично – материя или сознание, который окончательно запутал не только обывателя, но и самих философов.
Если на эту триаду посмотреть с прагматической точки зрения, то можно констатировать, что между материальным и идеальным нет никакой разницы, кроме, разве что, названия. Пусть все, что существовало, существует и будет существовать – есть материя. Часть из этого всего человек воспринимает с помощью органов чувствования (назовем эту часть – проявленной), другую часть (трансцендентную) он может воспринять, но пока не воспринимает по ряду причин, а третью часть (абсолютно трансцендентную) он не способен воспринять в принципе. Границы между этими частями подвижные, то есть то, что сегодня считается трансцендентным, завтра может стать не трансцендентным.
Но, человек устроен так, что он не способен воспринять материальное, так сказать, напрямую. Мы воспринимаем лишь модель материального и, соответственно, оперируем в своем сознании только с моделями, того, что называем материальным. Мы можем даже не воспринимать какой-либо материальный объект, но все равно способны строить его модель. Классическим примером в этом отношении может служить такой вполне материальный объект, как радиоволны. У нас нет органов, способных напрямую воспринимать радиоволны, однако люди создали модель этого объекта и используют ее, в частности, при проектировании радиоприемников. Другой пример – психика, которую всегда относили к идеальным объектам. Мы до сих пор не знаем точно как устроен этот объект, но Зигмунд Фрейд построил его модель (пусть достаточно примитивную), и мы с успехом пользуемся ею для решения различных вопросов психологического характера.
Таким образом, суть дела не меняется от того, назовем ли мы некоторый объект материальным или идеальным. Весь вопрос в том, насколько адекватно мы воспринимаем этот объект, сколь адекватно воспроизводим его модель, и как рационально используем эту модель для решения насущных проблем.
Спорить можно, и нужно, по поводу адекватности модели и путях ее практической реализации, а вот споры вокруг «основного вопроса философии» – это марксистская схоластика, подобная вопросу о первичности курицы или яйца, заканчивающаяся, как правило, силовым решением и навязыванием идеологической доктрины, выгодной кому-то. Марксизм научил нас спорить и выигрывать, но не научил правильно разрешать проблемы.
Подводя итог нашей беседе, следует констатировать, что отечественная философия не умирает, а скорее наоборот, переживает очередной этап своего развития, обогащаясь новыми идеями. Это позволяет с оптимизмом смотреть в будущее.
Результатом, происходящего сегодня структурного кризиса философской мысли, будет рождение новой прагматической философии, опирающейся на системную теорию философствования и ориентированной на потребности индивида и общества. Это будет многополярная диалектически развивающаяся философия, имеющая множество направлений и ответвлений даже взаимоисключающего свойства, но свободная от идеологии и политиканства. На новом витке познания она возвратит нас к истокам системного миропонимания, заложенным еще на заре человеческой цивилизации, то есть где-то в ведийской культуре.
Можно предположить, что когда на нашей планете появились первые разумные существа, им была вручена особая «инструкция», как себя рационально вести в этом не лучшем из миров. По недомыслию или по какой-либо иной причине, но наши прапредки ее потеряли. Эллинам (Аристотелю, Сократу, Платону…), а затем их последователям – философам нового времени (Декарту, Галилею, Ньютону, Канту, Гегелю, Лейбницу…), удалось частично восстановить потерю. Но только сегодня мы начинаем понимать все величие и мудрость того, кто писал эту «инструкцию», названную Ломоносовым «Евангелием от природы».
Плохо или хорошо, но марксистская философия пыталась ответить на интересующие людей вопросы, направляла развитие научной мысли, была властителем дум ученого и обывателя. Нынешняя же отечественная философия лишь повествует об историко-философском процессе, а также комментирует мнения отдельных ученых по тем или иным вопросам. После краха идей марксизма-ленинизма философия потеряла свой познавательный операционный сегмент, или теорию философии. Многие преподаватели не могут толком ответить на вопрос, какую философию они преподают.
Закономерным итогом стало то, что из флагмана, формирующего научное мировоззрение, философия превратилась в аутсайдера, не способного координировать научные исследования, определять магистральные пути развития творческой мысли. Новые открытия в науке становятся неожиданными для философов, буквально «падая им на голову». Современные философские труды, включая учебники по философии, не представляют собой практически никакого интереса для специалистов по физике, математике, биологии, экономике, кибернетике. В них содержится история философии, но нет методологии философствования, способной стать инструментом, обеспечивающим и направляющим познавательную деятельность специалистов различных областей.
Следует отметить еще одно важное обстоятельство, свидетельствующее о кризисном состоянии современной философии. Философия традиционно выступала средством межнаучной коммуникации. Однако в последние десятилетия она утратила свои позиции в этом весьма важном вопросе. В результате в средствах межнаучной коммуникации образовался определенный вакуум, который в настоящее время заполняется системной идеологией. Судить о том хорошо это или плохо – пока затруднительно, но реалии именно таковы.
Можно возразить: написаны сотни монографий и философских статей, в которых обсуждаются проблемы современной науки. В рамках философии существует даже такая дисциплина как «Концепции современного естествознания», в которой как раз и рассматриваются проблемы современной науки.
Конечно, научные открытия не проходят мимо философских кругов и привлекают внимание философов. Но обсуждение, внимание и рассмотрение – это всего лишь начальный этап познания. За ним должны следовать системные обобщения и структурное осмысление места нового явления в модели миропонимания. Философия по своему статусу вообще должна идти впереди наук, освещая определенным образом пути их развития. Пока подобного представления, позволяющего анализировать состояние науки и прогнозировать магистральные направления ее развития, в теории философии не существует. Вместе с тем, еще в 70-80 годы прошлого столетия философская мысль активно продвигалась именно в этом направлении. Достаточно упомянуть блестящие работы И.А. Акчурина, В.Н. Садовского, В.Г. Афанасьева, А.И. Уемова. Сегодня можно по-разному относиться к этим ученым и их теориям, но нельзя отрицать существенного влияния их работ на формирование системного научного мировоззрения.
Для того чтобы корректно обсуждать и конструктивно рассматривать научные проблемы, теория философии должна опираться на некую модель или модели миропонимания, с высоты которой или которых становятся понятными частные проблемы. Пусть они неполны и противоречивы, но они должны быть. Иначе все превращается в бесконечное славословие и околонаучную «тусовку», обрамленную философско-научной терминологией. Так, например, концепции теории нечетких множеств вот уже тридцать лет не могут найти сколько-нибудь вразумительных обоснований и объяснений с философской точки зрения. Феномены таких научных направлений, как искусственный интеллект, теория конфликта, теория физического вакуума, теория хаоса остаются, без глубокого философского осмысления. Даже такое глобальное явление, как переход общества на рельсы тотальной информатизации, был пропущен философской мыслью.
Что касается дисциплины «Концепции современного естествознания», то возникает вопрос: почему именно естествознания, а не вообще концепции науки. Чем, например, психологические, социологические, культурологические или математические концепции «хуже», чем концепции естествознания? Получается, что философия сама дробит науку на части, продолжая порочную традицию изучать все по частям. В результате вместо целостного взгляда на структуру мироздания мы получаем фрагментарную картину мира, состоящую из множества разрозненных мозаик, не связанных друг с другом. Последствия такой дифференциации всегда негативны.
Следует ли из сказанного, что философия должна в какой-то мере подменять естественные и гуманитарные науки, заниматься объектами их изучения и даже строить какие-то модели?
Если философия будет подменять традиционные науки, то тем самым она сама подпишет себе «смертный приговор». Ее объектом изучения было и должно оставаться миропонимание в самом широком смысле этого термина. Современному философскому миропониманию надлежит отражаться в виде высоко агрегированных моделей, в которых достижения частных наук (естественных и гуманитарных) выступают блоками и элементами. Тогда главная задача философии будет заключаться в установлении связей и отношений между частными моделями миропонимания, то есть в построении целого из разрозненных, неполных и противоречивых частей. Причем в эти модели следует включать достижения не только естественных и гуманитарных наук, но также знания, содержащиеся в религиозных учениях. Собственно, так всегда и было, только термин «модель» философами не использовался. А зря – именно моделирование, в его широком, а не в узком математическом понимании, составляет основной инструмент теории философии. Речь идет, прежде всего, о вербальном моделировании, однако и другие методы моделирования должны стать рабочим инструментом современных философов. Не так уж далек тот период, когда теория философии будет оперировать системными компьютерными моделями, а такие понятия как «база знаний» и «системная модель» станут привычными в философском лексиконе.
Мы подошли к одному из центральных вопросов, который непременно возникает у любого человека, пытающегося вникнуть в смысл философии как «любви к мудрости»: в чем же заключается ее предназначенность?
Кто-то из великих сказал, что мудрость начинается там, где возникают сомнения. А в чем и где, собственно, должны возникать сомнения? Сомнения возникают тогда, когда человек принимает политическое, экономическое, техническое, юридическое, бытовое или какое-либо другое решение на совершение действия. Если в процессе принятия решения перед ним возникают альтернативы, то он начинает задумываться о том, каким образом ему следует поступить в сложившейся проблемной ситуации, какую из альтернатив выбрать и затем воплотить в реальное действие. Естественной опорой ему служат инстинкты, знания, логика, интуиция и вера. Однако трудность состоит в том, что они могут подсказывать различные, а то и прямо противоположные варианты решений. Так, например, инстинкт и логика зачастую определяют полярные линии поведения, а опираясь только на знания и игнорируя интуицию, можно совершить непоправимую ошибку, разрешая слабо структурированную проблему. Как быть в такой конфликтной ситуации, какую альтернативу считать хорошей, а какую – плохой, чему следовать, принимая решение: зову инстинкта, уверенности в знаниях, логике здравого смысла, интуитивным предчувствиям или неукоснительной вере в божье провидение? Ответ не прост, но в то же время хорошо известно, что наиболее надежной опорой может служить всестороннее системное восприятие проблемной ситуации, ее целостное осмысление и выбор линии поведения сообразно своему мировоззрению и уровню цивилизованного развития.
Следовательно, любовь к мудрости, или философия, существует не сама для себя, а выступает неотъемлемым компонентом процесса принятия решения, за которым следует действие, то есть целевое перемещение вещества, энергии или информации, преобразующее действительность в ту или иную сторону. Иными словами, предназначенность, или основная функция философии, заключается в формировании у человека определенного мировоззрения, которое он использует (зачастую сам того не замечая) при принятии решений и воплощении их в реальные целевые действия в процессе своей профессиональной, общественной и бытовой деятельности.
Приведенные рассуждения убедительны, но слишком абстрактны. Зачем, скажем, инженеру знать философию? Каким образом философские знания могут помочь ему в его непосредственной профессиональной деятельности, например, при проектировании автомобиля?
Обратим внимание на тот очевидный факт, что при наличии большего количества высококвалифицированных инженеров, мы не умеем строить легковые автомобили. На то существует много причин экономического, технического, исторического, управленческого и даже национального свойства. Но все они являются порождением того, что на автомобиль мы привыкли смотреть как на некоторое инженерное устройство. Но это далеко не так – автомобиль не инженерный объект, а комплексная категория, в которой теснейшим образом переплетаются технические, технологические, экономические, социальные и другие аспекты. Таким образом, с философской точки зрения автомобиль – это объект, сочетающий технические и гуманитарные сферы. Как в том, так и в другом аспекте мы отстаем от развитых стран. Но если разрыв в техническом отношении вполне преодолим (как это, например, сделали в Корее или в Китае), то отставание в гуманитарных сферах автомобилестроения можно оценить как безнадежное. Мы сами, исповедуя две научных парадигмы – естественнонаучную и гуманитарную, отделили «гуманитариев» от «технарей», а теперь за это расплачиваемся, и не только в области автомобилестроения.
Философские знания учат человека особому многоаспектному стилю мышления, позволяющему не только разделять все на части, но и правильно объединять эти части в единое целое, сообразуясь с гуманистическими и естественнонаучными критериями. Внявший философскому воззрению на мир, видит все его объекты не глазами лондонского воробья, а воспринимает их во всем многообразии и глубине проявления свойств, и, соответственно этому, формирует линию своего поведения, будь-то в автомобилестроении или в какой-либо другой области.
Вряд ли кто сомневается в том, что наша отечественная философская мысль развивается каким-то своим особым путем. Но, как известно, «свой путь» связан с определенными издержками и заблуждениями.
Можно выделить пять основных особенностей нашей доморощенной философии.
Во-первых, она культуризирована. Культура как бы поглотила философию, внеся философское мышление в свою структуру, придав ей национальную окраску. В результате появились выражения типа «русская философия», «немецкая философия», «восточная философия» и т.д. Эти выражения (если они понимаются буквально, вне исторического контекста) – нонсенс в устах философа, прежде всего потому, что философствование – это способность к абстрактному универсальному мышлению вне зависимости от национальных особенностей и традиций. Так же, как не существует национальной математики или физики, нет и не может быть философии, привязанной к культуре нации. Добытая философией истина потому и истина, что она справедлива в любом месте и для любого народа.
Во-вторых, у нас философия зачастую отождествляется с идеологией. Это идет от марксизма, который превратил философию в «служанку» политики, в инструмент борьбы определенных общественных группировок за захват и удержание власти. Идеология может заимствовать философские концепции, но философия не должна опираться на какие бы то ни было идеологические установки. Когда философия начинает изменять свои концепции, сообразуясь с текущей политической обстановкой, порождается одно из самых опасных и необыкновенно живучих явлений – конформизм, или приспособленчество. Примеров тому среди отечественных философов несть числа.
В-третьих. Наше общество несет колоссальные гуманитарные потери, связанные с утратой философских оснований не только естественных наук, но и наук, обращенных к человеку и обществу. Характерная примета этого – засилье текущей литературы по оккультным вопросам, паранормальным явлениям, сомнительным методам исцеления болезней, астрологии, экстрасенсорики и т.п. Разного рода шарлатаны приковывают внимание многомиллионной армии телезрителей, а астрологические прогнозы стали атрибутом периодической печати. Возврат в «средневековье» во многом объясняется тем, что философия фактически ушла от ответов на вопросы, волнующих обывателя, заняв удобную для себя созерцательную позицию. Не секрет, что многие воспринимают современных философов как людей много рассуждающих, но не способных предложить что-нибудь конкретное при решении практических вопросов.
Потеряв свою прагматическую значимость, современная отечественная философия оставила обывателя один на один с невообразимо сложным потоком научных открытий, с массированным нашествием псевдовосточных религиозных течений сектантского толка, с изощренными псевдонаучными теориями типа саентологии, с засильем «долларового» мышления. В результате в головах обывателей формируется некий конгломерат поверхностных знаний и сомнительных установок. Такой конгломератный бессистемный способ формирования мировоззрения опасен тем, что ведет к духовному кризису неустойчивой личности, превращает общество в стадо зомби, неспособных к самостоятельному мышлению и социальному развитию. Происходит деморализация общественных отношений, а социум превращается в послушный лекторат, готовый вручить бразды правления любому, кто посулит «рай земной».
В-четвертых. Отечественная философия с катастрофической скоростью теряет своих потребителей еще и потому, что она, исходя из идеологических и политических соображений, совершенно неоправданно отмежевалась от традиционных религиозных учений – христианства, буддизма, ислама и других. Разделившись на материалистов и идеалистов, философы направили свои основные усилия на решение надуманного, научно некорректного вопроса: «Что первично – бытие или сознание?», поддержка которого потребовалась сторонникам марксизма для разрешения не научных, а своих политических проблем.
Сегодня постоянно бужируется вопрос о некой общенациональной идее, который есть ни что иное, как отказ от православной веры. Философы забыли или не понимают, что только Вера является системообразующим началом, способным сохранить государственность в самых тяжелых условиях. Для всех нас общенациональная идея изложена в Библии, и любая подмена христианского учения – путь к общенациональной катастрофе. Конечно, каждый вправе выбирать свою Веру, но следует напомнить, что только Православие объединило многочисленные княжества и народности в то, что мы сегодня называем Россией. В нашем многоконфессионном государстве нельзя ставить вопрос о том какая религия лучше. Все истинно религиозные учения одинаковы по своему интеграционному потенциалу, отличаясь лишь этническими оттенками, не принципиальными с точки зрения системообразующего начала. Случилось так, что для нас История выбрала Православие, так пусть и будет Православие – коней на переправе не меняют.
В-пятых. Существенный ущерб философской мысли наносит традиционный для отечественной философии консерватизм в развитии методологии философского познания действительности, приверженность к неукоснительному следованию «авторитетам». А что такое авторитет? Это сила, в которую верят, а главная сила – обладание значимой информацией. Или – чаще – иллюзия обладания. Еще не так давно любая логическая цепочка доказательств начиналась и заканчивалась ссылками на высказывания классиков марксизма-ленинизма или решения ближайшего партийного съезда, принимаемыми за истину в последней инстанции. Сегодня такая «методология» ушла в прошлое, но традиция осталась. С упорством, достойным иного применения, отечественные философы признают эмпиризм, логику здравого смысла и историзм основой методологии философского познания бытия. Такая позиция – глубокое и весьма опасное заблуждение.
Отрицание ведущей роли исторического подхода к анализу явлений, эффективности логики здравого смысла в познании социальных процессов и значения опыта как основного критерия истины подрывает основы методологии материалистической или, точнее, рационалистической философии. В этом отрицании многие философы усмотрят движение к примитивному идеализму, к тому, что, в конце концов, мы будем вынуждены признать фатальный, предопределенный свыше характер развития природы и общества.
Каким бы непривычным это ни казалось, но действительная роль этих подходов ограничивается не более чем получением «пищи для размышлений», но не надежной методологической основой для принятия ответственных решений, влияющих на наше будущее.
Начнем с исторического подхода. Изучая прошлое, мы видим его через призму сегодняшних концепций, с места своего исторического наблюдения. Поэтому то, что было – это не более того, что мы хотим и можем увидеть в прошлом. Любой достоверно установленный исторический факт (например, подтвержденный археологическими раскопками или архивными материалами) может быть истолкован различным образом, в зависимости от того, с какой позиции будет производиться это истолкование. Недаром каждый учебник истории – это не объективное, а глубоко персонифицированное произведение, отражающее не более чем личную позицию автора (например, Ключевского, Соловьева, Неру) или коллективное мнение группы авторов-единомышленников (в частности, известная история ВКП(б), написанная под непосредственным руководством Сталина). К этому следует добавить, что исторические аналогии и параллели правомочны только при устойчивости социальной среды. Но такой среды не существует – любая социальная среда конфликтна по своей сути. Поэтому, когда эти методы пытаются применить для познания и прогнозирования развития конфликтных общественных процессов, получаются абсурдные по своей сути выводы. Уже простой капиталистический кризис ставит историзм в тупик, а перед такими явлениями как революции, контрреволюции и войны он и вовсе бессилен в своих объяснительных возможностях.
Необходимо понимать, что без знания истории философии невозможно развитие философской мысли и вообще формирование культуры мышления. Вместе с тем, мысли философов прошлого и настоящего нельзя понять, если самому не занять определенную позицию, не пройти определенный жизненный путь, не «набить шишек» при разрешении бытовых и профессиональных проблем. В дидактическом аспекте получается замкнутый круг, выход из которого видится в неоднократном и систематическом обращении к сокровищнице восточной, античной, новой и новейшей философии. Однако на этом пути нас подстерегает реальная опасность – человек может многое знать, но ничего не уметь. В этом случае мысли великих так и останутся мыслями, если человек не владеет методологией философствования и не обладает способностью воплощать знания и философскую методологию в реальные поступки. Поэтому утверждается, что философия – это не только история философской мысли, но и теория философствования. С последним компонентом как раз и возникает загвоздка – в современной философии его попросту нет. Вместо него предлагается конгломерат всевозможных мнений о философских категориях, например, таких как «человек», «общество», «природа», «техника», «этика» и других, взятых произвольно и без всякой систематизации.
Следует согласиться с ограниченностью исторического подхода к анализу явлений и известным риском при его использовании для обоснования важных решений, которые будут воплощаться в действия в конфликтных условиях. Но что может быть более надежным, чем логические умозаключения и выводы, основанные на здравом смысле?
Когда мы говорим: «эти рассуждения не противоречат логике здравого смысла», то полагаем, что они правильны. А что значит «правильны»? «Правильность» означает только то, что: а) логика говорящего соответствует логике воспринимающего; б) конечный результат рассуждений говорящего совпадает с мнением оценивающего лица; в) вывод, вытекающий из рассуждений, не противоречат наблюдаемым фактам. О пункте в), как тесно связанном с эмпиризмом, поговорим отдельно. Сейчас же отметим, что логика здравого смысла обладает тем очевидным недостатком, что любой логический вывод опирается на исходную аксиоматику – утверждения, истинность которых априори принимается на веру, без доказательств. После принятия аксиом с ними можно производить любые непротиворечивые сами по себе логические преобразования и получать новые утверждения, истинность которых будет соответствовать истинности исходной аксиоматики. Таким образом, логика здравого смысла позволяет получать новые знания, истинность которых не превосходит истинности изначально принятых аксиом. Об этом, собственно, и говорит известная теорема Курта Геделя, утверждающая, что в любой непротиворечивой аксиоматической системе всегда находятся утверждения, которые не выводятся из аксиом.
При логичных рассуждениях происходит лавинообразный рост количества возможных вариантов, по которым можно двигаться, не нарушая законов логики и обеспечивая полный охват возможных случаев (возникает так называемое «проклятие размерности»). Чтобы избежать этого, приходится вводить дополнительную логику, которая отсеивает наименее пригодные варианты. А это уже произвол: какие правила введешь – такой получишь и результат. Однако если договориться о единообразном понимании дополнительной логики, то она будет общая или концессуальная, но следует понимать, что истинность выводов от этого не изменится. Апелляция к общепризнанному мнению не может служить доказательной базой для установления истины.
Получается, что, пользуясь логикой здравого смысла, можно доказать: белое есть черное, а черное – белое.
В этом-то, собственно, и заключается слабость логики здравого смысла: она не устанавливает истину, а учит, как спорить и при этом выигрывать. Об этом говорил еще Сократ, критикуя софистику: если вы знаете, как спорить, то не имеет значения, о чем спорить, если же вы не знаете, как спорить, тогда тоже не имеет значения, о чем спорить. В споре надо не побеждать противника, а устанавливать истину, поскольку известно, что любая победа, в конце концов, оборачивается поражением. Но мы часто об этом забываем и путаем логику здравого смысла (или логичность) с формальной логикой, выигрыш в споре – с истиной. В даоских текстах есть хорошее замечание по этому поводу: «Искать истину в споре, все равно, что надевать шляпу на человека, на котором уже есть шляпа».
Логика, по-видимому, требует специального более обстоятельного рассмотрения. Обратимся к последнему «столпу» теоретической философии – эмпиризму.
Эмпиризм основывается на буквальном понимании известного утверждения: «опыт – критерий истины». Это утверждение в принципе правильное. Но его следует рассматривать как один из возможных способов поиска истины, а не как основу методологии познания действительности. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть какое-либо положение, недостаточно обнаружить опытно наблюдаемый факт и положить его в основу аргументации «за» или «против». Сам результат опыта, без глубокого понимания причин, его породивших, отражает не более чем образ мышления наблюдателя, его стереотипы или начальные идеологические установки, но не объективное положение дел.
В последнее время эмпиризм подкрепляется статистикой и тестированием. При этом упускается из вида, что эти методы применимы для познания неконфликтных процессов, в которых будущее можно узреть через призму текущего или прошлого. Мы живем в конфликтующем мире, в котором периоды стабильного развития перемежаются кризисами – точками ветвления и выбора дальнейшего пути. Однозначно предсказать этот выбор невозможно, поскольку он определяется не случаем или сторонними силами, а теми, кто создал кризис.
Вернемся к вопросу о соотношении материального и идеального. Как учит марксистско-ленинская философия – это центральный мировоззренческий вопрос, правильный ответ на который позволяет правильно разрешать многие проблемы.
Разделение всего сущего на материальное и идеальное – это грубое и весьма неудачная попытка построить модель мироустройства на основе дуалистического детерминизма. Такая модель потребовалась для того, чтобы отделить то, что мы воспринимаем органами чувствования, от того, что не поддается такому восприятию даже с помощью специальных приборов. В результате материальным занялась наука, идеальное (духовное) отошло религии, а философы запутались, пытаясь ответить, например, на такие вопросы: что есть душа, что есть Бог, что есть дух, что есть вещество, что есть энергия.
Тогда к материальному и идеальному добавили третье весьма неопределенное понятие – сознание, а основной вопрос философии сформулировали так: что первично – материя или сознание, который окончательно запутал не только обывателя, но и самих философов.
Если на эту триаду посмотреть с прагматической точки зрения, то можно констатировать, что между материальным и идеальным нет никакой разницы, кроме, разве что, названия. Пусть все, что существовало, существует и будет существовать – есть материя. Часть из этого всего человек воспринимает с помощью органов чувствования (назовем эту часть – проявленной), другую часть (трансцендентную) он может воспринять, но пока не воспринимает по ряду причин, а третью часть (абсолютно трансцендентную) он не способен воспринять в принципе. Границы между этими частями подвижные, то есть то, что сегодня считается трансцендентным, завтра может стать не трансцендентным.
Но, человек устроен так, что он не способен воспринять материальное, так сказать, напрямую. Мы воспринимаем лишь модель материального и, соответственно, оперируем в своем сознании только с моделями, того, что называем материальным. Мы можем даже не воспринимать какой-либо материальный объект, но все равно способны строить его модель. Классическим примером в этом отношении может служить такой вполне материальный объект, как радиоволны. У нас нет органов, способных напрямую воспринимать радиоволны, однако люди создали модель этого объекта и используют ее, в частности, при проектировании радиоприемников. Другой пример – психика, которую всегда относили к идеальным объектам. Мы до сих пор не знаем точно как устроен этот объект, но Зигмунд Фрейд построил его модель (пусть достаточно примитивную), и мы с успехом пользуемся ею для решения различных вопросов психологического характера.
Таким образом, суть дела не меняется от того, назовем ли мы некоторый объект материальным или идеальным. Весь вопрос в том, насколько адекватно мы воспринимаем этот объект, сколь адекватно воспроизводим его модель, и как рационально используем эту модель для решения насущных проблем.
Спорить можно, и нужно, по поводу адекватности модели и путях ее практической реализации, а вот споры вокруг «основного вопроса философии» – это марксистская схоластика, подобная вопросу о первичности курицы или яйца, заканчивающаяся, как правило, силовым решением и навязыванием идеологической доктрины, выгодной кому-то. Марксизм научил нас спорить и выигрывать, но не научил правильно разрешать проблемы.
Подводя итог нашей беседе, следует констатировать, что отечественная философия не умирает, а скорее наоборот, переживает очередной этап своего развития, обогащаясь новыми идеями. Это позволяет с оптимизмом смотреть в будущее.
Результатом, происходящего сегодня структурного кризиса философской мысли, будет рождение новой прагматической философии, опирающейся на системную теорию философствования и ориентированной на потребности индивида и общества. Это будет многополярная диалектически развивающаяся философия, имеющая множество направлений и ответвлений даже взаимоисключающего свойства, но свободная от идеологии и политиканства. На новом витке познания она возвратит нас к истокам системного миропонимания, заложенным еще на заре человеческой цивилизации, то есть где-то в ведийской культуре.
Можно предположить, что когда на нашей планете появились первые разумные существа, им была вручена особая «инструкция», как себя рационально вести в этом не лучшем из миров. По недомыслию или по какой-либо иной причине, но наши прапредки ее потеряли. Эллинам (Аристотелю, Сократу, Платону…), а затем их последователям – философам нового времени (Декарту, Галилею, Ньютону, Канту, Гегелю, Лейбницу…), удалось частично восстановить потерю. Но только сегодня мы начинаем понимать все величие и мудрость того, кто писал эту «инструкцию», названную Ломоносовым «Евангелием от природы».
Обсуждения Почему философия стала аутсайдером?