Рассказывают: по повелению Александра Македонского на могиле Гермеса Трижды Величайшего, легендарного основателя тайного алхимического искусства, начертаны тринадцать заповедей «Изумрудной скрижали». Эти слова — священный материал, из которого столько веков строило самоё себя алхимическое мироздание—здание герметического мира.
Коричнево-палевые отсветы алхимического горна вспарывали кромешный мрак нескончаемой ночи средневековья. Я сказал «ночь средневековья», повторив привычный штамп. Века мрака и тлена. Но если и вправду средние века — сплошь ночь, то тогда, как остроумно заметил один историк, население этих самых средних веков работало только ночью. «... Могло ли средневековье вообще быть сплошным адом, в котором человечество пробыло тысячу лет и из которого это бедное человечество извлек Ренессанс?—спрашивает Н. И. Конрад.—Думать так — значит прежде всего недооценивать человека...». Готическая архитектура, лучезарная поэзия трубадуров, рыцарский роман, жизнерадостные
» 11 «
народные фарсы, захватывающие зрелища—мистерии и миракли... «Средневековье—одна из великих эпох в истории человечества» (1972, с. 255—256) 2. И вот посреди этого полнозвучного, чужого и дальнего, средневековья—вовсе таинственная алхимия, впечатляющее свидетельство поразительно устойчивого сознания, укорененного в освященном многовековым практическим и интеллектуальным опытом предании. XX век. Химия, постигающая тайну неживой материи, но и тайну жизни, мечущаяся меж всемогущей физикой и всеобещающей биологией. Загадочно улыбающиеся химеры собора Парижской богоматери. Человеческие судьбы, осуществляющие себя в предгрозовых буднях первой мировой на склонах Волшебной горы Томаса Манна. Пернатые драконы и пестрые львы, вплетенные в орнаменты современных дизайнеров. Броские успехи радиохимии, химии белка, полимерной химии. Ожившая память алхимического средневековья, накоротко замкнувшаяся с творческой мыслью нашего современника.
Едва ли не десять столетий и едва ли не везде героически вершилось это в высшей степени странное дело: от позднеэллинистических рецептурных сводов, толкующих о металлах, до провидческих грез Парацельса;
------------------------------
2 Трепетный пиетет перед духовностью средних веков, оставивших неиспепелимый след в культуре,—не единственная краска, найденная для этой эпохи. «Внизу, с подушкой в изголовье, упав в перину до зари, храпит во всю средневековье, из уст пуская пузыри... На свет ползут грехи из мрака,— как омерзителен парад!.. Персты смиренного монаха кошмарам противостоят... Меняла вышел из подъезда и, почесавшись, вдруг зевнул. И пекарь разминает тесто... И отступает Вельзевул» (Винокуров, 1976, 2, с. 208—209). Добродушие мастерового, раблезианский размах, мультипликационная фантасмагория нечисти, грозное монашеское «чур!» — все это тоже средневековье: ремесленно-рукотворное, пиршественно-обжорное, приземленно-молитвенное.
» 12 «
от лангобардского Салерно до дальневосточных даосов; от Черной земли египетской до алхимиков католических университетов. Сотни тысяч трактатов; десятки тысяч подвижнических, мученических судеб. Сотни ученых книг, призванных запечатлеть в веках историю алхимии. Для чего же понадобилось еще несколько сот страниц о том же?
Приглашение к размышлению
Сначала совершим непродолжительное путешествие в «этимологию» слова алхимия 3. Есть несколько версий. Chymeia —наливание, настаивание. Дальний отголосок практики восточных врачевателей-фармацевтов, извлекавших соки лекарственных растений. Согласно другому мнению, корень в слове алхимия — khem или kháme, chémi или сhúma, что означает и чернозем, и Черную страну. Так называли Древний Египет, а с Египтом связывали искусство жрецов-рудознатцев, металлургов, золотых дел мастеров. 'Здесь же рядом — изучение земных недр (лат. húmus — земля). Древнегреческий языковой пласт: хюмос (χυμός)—сок; хюма (χύμα)—литье, поток, река; химевсис ( χύμευσις ) — смешивание. Наконец, древнекитайское ким означает золото. Тогда алхимия—златоделие. Именно это значение закрепилось за алхимией по преимуществу. Остается сказать лишь о непереводимой частице ал, арабское происхождение которой несомненно и которая устойчиво существовала как приставка приблизительно с XII по XVI столетие, а также напомнить о мнении александрийца Зосима (IV в.), отсылающего заинтересованного филолога к имени библейского Хама.
Обращение только к именам может оказаться формальным. И все-таки: златоделие и приготовление сыпучих и жидких смесей, растениеводство и техника составления ядовитых настоев, литье металлов и изготовление сплавов, нанесение на различные поверхности металлических покрытий и технология крашения, черномагические занятия и жреческое искусство, сподобленность библейским пророчествам и причастность к древнейшим космогониям. Множественность толкований занимающего нас имени предполагает историко-культурный фон, на котором разыгрывалось алхимическое действо. Сама же алхимия не столь проста и однозначна, как это могло бы показаться спервоначалу: златоделие — и только.
Прежде чем двинуться дальше, ограничим предмет наших размышлений. Это западная алхимия в составе европейской средневековой культуры, понимаемой относительно самостоятельной и представленной
--------------------------------
3 Обратите внимание: этимология в кавычках. Это псевдоэтимология, далекая от дистиллированно правильного словарного толкования. Это то, как понимают сами алхимики имя собственной деятельности. Однако все эти толкования выводятся, как мы сейчас с вами увидим, из самых различных творческих сфер, помогая раскрыть многогранность самосознания алхимии. Пусть говорят сами деятели культуры — сталкиваются самооценки с оценками адептов и хулителей, предшественников и наследников по пути естественно развивающегося определения исследуемого предмета.
» 13 «
определенным типом мышления; определенным типом общественного производства, в том числе и «духовного производства» (Маркс), определенным типом общественно-производственных отношений; в конечном счете, обусловленной феодальным способом производства. Но вся ли алхимия и все ли европейское средневековье есть предмет последующего разбирательства? XII—XV столетия—пора высокого средневековья, только-только осознающего себя культурой; средневековья, уже умеющего взглянуть на себя со стороны. Рефлексия — ускоритель времени на мыслительных часах человечества. Выбранные столетия—это как раз то время, когда на часах средневековой истории угадывается движение не только вековой, но и стрелки, отсчитывающей десятилетия. Такое время легче отмечать. Сознание само становится проблемой: «Я поднял глаза, чтоб увидеть —видят ли меня...» {Данте, 1968,. с. 46). Вот почему именно эти века есть центральный временной объект нашего исследования, который, если он хочет таковым быть,—должен быть взят, согласно Марксу, в наиболее развитой форме 4. Правда, выходы в сопредельные регионы и в сопредельные времена не только возможны—необходимы. Но выходы, завершающиеся обязательным возвращением в выбранные пространства и века.
А ТЕПЕРЬ, читатель, прислушаемся не только к имени, но всмотримся в. расхожие изображения алхимии. Это прежде всего вполне средневековая вещь. И витиеватость словесной вязи, и нормативное ремесло, и впечатляющая картинность, и истовая боговдохновенность, и схоластическое наукообразие... Дело, отмеченное неистребимым знаком средневекового мышления, каким оно отпечатано в обыденном сознании нынешнего дня.
Но... подойдем чуть ближе, и мы заметим, что слово в алхимии — грубее и прямолинейней. Речи алхимиков темны, рецепт расплывчат, ремесло неудачливо и погружено в недостижимую утопию. Да и бог у алхимиков какой-то не такой — мелочный, беспомощный, мишурный. Подлинный бог — скорее сам алхимик. А картинки, сопровождающие рассказы об алхимиках? Алхимическая живопись площе и натуралистичней утонченных иконописных ликов. Что же до теоретически обоснованной еще самим Аристотелем алхимической науки об элементах, то наука эта,. оказывается, ничуть не помогает златодельческой практике. Выходит, вовсе н е средневековая вещь — алхимия. Тогда какая же?
Всмотримся пристальней: алхимический инструментарий—колбы, бани, печи, горелки; специально изготовленные вещества для химических взаимодействий; обработка веществ — растворение, фильтрация, перегонка. Не химия ли это? Может быть, и химия. Но какая-то дремучая, неудобная, когда ртуть и сера—это не только вещества, но и бесплотные принципы; когда газ—это не только нечто воздухоподобное, но и некий дух, таинственный, потусторонний. Верно: отдельные практические достижения алхимиков (разделение, осаждение,
-----------------------
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 731—732.
» 14 «
очистка веществ, установление их свойств) можно «экстрагировать» из эпохи и как бы включить в предысторию нынешней химии. Так, впрочем, и поступают иные историки науки, но тогда многое остается в «маточном растворе» алхимии. Но, может быть, то, что остается, и определяет ее историческую феноменальность? Да и сама «химическая» составляющая алхимии в контексте научной химии возьмет и окажется вовсе не алхимической? Так что же: химия или н е химия?
А сам алхимик—гордый и всемогущий, чаящий облагодетельствовать человечество—разве не похож в этой всечеловеческой богоизбранности на гуманиста Возрождения? Но вместе с тем—отшельник-страстотериец, тайнохранитель за семью печатями, великий молчун, но и мастер вещей в дело непригодных. Мало похож этот охранитель герметически опечатанного Сезама на гуманиста Возрождения, открытого миру и вобравшего в себя этот мир — целиком, без остатка. Так кто же он, алхимик? Провозвестник новой культуры или же замшелый ретроград—Мастер Глиняные Руки, безумный затворник?
Этих трех вопросов, заданных при первом прикосновении не к алхимии — нет!— а лишь к приблизительным ее копиям, имеющим хождение в обыденном сознании, пожалуй, достаточно, чтобы оправданно озадачить себя и двинуться в дальнейший путь.
Не пора ли обратиться к тексту? Правда, алхимический текст—реальность особого рода, представляющая эту деятельность не вполне. Алхимия как целое больше алхимического трактата, лишь частично свидетельствующего об алхимии. Алхимические реактивы испарились; аппараты проржавели, обратившись в прах; лабораторное стекло разбилось; кладка печей повыветрилась. Лишь медали—впечатляющая память о считанных алхимических чудесах—лежат себе в европейских музеях, антикварной неприкосновенностью будоража легковерного посетителя либо вызывая почтительно-снисходительную улыбку. И все-таки текст есть. Есть текст, который должно понять как большой текст средневековой культуры, дабы воплотить мертвое алхимическое слово в живую предметно-словесную реальность, видимо-слышимую алхимию, воспринимаемую как образ не реликтовой—живой культуры. Пустотелое, безрезультатное ремесло на самом-то деле существует только на бумаге, то есть в тексте. Мнемонически-изустное рецептурное действие опять-таки отпечатано в священных предначертаниях текста. А экстатическое волнение, подливающее алхимическое масло в алхимический огонь, тоже, вероятно, можно вычитать в расхристанных строках письменных умозрений алхимиков. Но читая также по-настоящему результативный цеховой устав неалхимического средневековья; но слушая Действенный священный псалом; но всматриваясь в подлинные шедевры... и тогда, может быть, за кривыми литерами алхимического текста проглянут готически-изысканные письмена средневековой культуры, представшей нашему взору частным текстом смолкнувшей речи алхимика; речи, которую нужно озвучить и воплотить.
15 «
Текст de visu
« Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее,и она превратится в красного льва. Дигерируй 5 этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом 6, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови (Dumas, 1837, с. 30).
Что это?! Бессмысленное бормотание мага и колдуна, шарлатана и мошенника, рассчитывающего на непосвященных, застывших в почтительном молчании перед таинственными заклинаниями и узорчатой речьючудодея; а может быть, «лженаучные» попытки отворить с помощью Слова алхимический Сезам; или. наконец, ритуальное стихотворение, произнесенное без практической цели и потому так и остающееся для нас, людей XX века, века неслыханного торжества химии, за семью печатями, неразгаданным и, по правде говоря, не очень-то зовущим расшифровать этот герметический код. А может быть...
Попробуем расшифровать—сначала только на химический лад—этот рецепт получения философского камня, принадлежащий, по преданию, испанскому мыслителю Раймонду Луллию (XIII—XIV в.) и повторенный английским алхимиком XV столетия Джорджем Рипли в«Книге двенадцати врат» {ВСС, 2, с. 275—284), конечно же, предназначенный к исполнению и воспринимаемый как неукоснительное руководство к действию.
----------------------
5 Дигерирование—нагревание твердого тела с жидкостью без доведения ее до кипения.
6 Киммерияне, по верованиям греков,— народ из страны вечного мрака на краю Океана, у входа в подземное царство. Гомер:
Скоро пришли мы к глубоко текущим водам Океана:
там киммериян печальная область, покрытая вечно
влажным туманом и мглой облаков...
Ночь безотрадная там искони окружает живущих...
(Одиссея, Песнь XI. 13—15, 19)
Речь в рецепте идет о черном налете на стенках реторты, появившемся вследствие разложения органических веществ при сильном нагревании.
» 16 «
Ведь цель — золото, а эликсир мудрых — средство, без которого золотые сны не более чем грезы. В самом деле, должен же быть во всем этом хоть какой-нибудь практический смысл! И тогда этот текст, возможно, предстанет как источник химических знаний. Но как предстанет? Мы встречаем здесь алхимические термины, на первый взгляд совершенно непонятные. Французский химик XIX века Жан-Батист Андре Дюма толкует их так. Философскую ртуть он называет свинцом. Прокалив его, Рипли получает массикот (желтую окись свинца). Это зеленый лев, который при дальнейшем прокаливании превращается в красного льва—красный сурик. Затем алхимик нагревает сурик с кислый виноградным спиртом — винным уксусом, который растворяет окись свинца.
После выпаривания остается свинцовый сахар — нечистый ацетат свинца (чистый Рb (С2Н302)2 · 3Н20—это бесцветные прозрачные кристаллы). При его постепенном нагревании в растворе сперва перегоняется кристаллизационная вода (флегма), затем горючая вода—«пригорелоуксусный спирт» (ацетон) и, наконец, красно-бурая маслянистаяжидкость. В реторте остается черная масса, или черный дракон. Это мелко раздробленный свинец. При соприкосновении с раскаленным углем он начинает тлеть и превращается в желтую окись свинца: черный дракон пожрал свой хвост и обратился в зеленого льва. Его опять переводят в свинцовый сахар и повторяют все вновь.
Любопытный задаст по меньшей мере два вопроса. Чем доказана правильность такой расшифровки? Где же философский камень? Дюма не говорит, как он пришел к данной расшифровке. Можно лишь предположить ход его мысли 7.
Дюма, обратившись к алхимическим словарям, узнает, что философская ртуть — это первичная материя для философского камня. Зеленыйлев — тоже философская ртуть и, кроме того, аурипигмент, массикот, ярь-медянка, железный купорос. Красный лев — киноварь, сурьмяная киноварь, колькотар, свинцовый глет, сурик. Драконом называли серу, селитру, сулему, огонь. Но сколь невнятны эти разноречивые сведения 8.Одних только словарей было, пожалуй, маловато.
Описания сухой перегонки сатурновой соли—ацетата свинца в «Трактате о химии» Кристофа Глазера (Glazer, 1676, с. 116—118) и «Курсехимии» Николая Лемери {Lemery, 1716, с. 152—154) совпадают с расшифровкой Дюма. Но ни Глазер, ни Лемери и не упоминают о львах идраконах. Глазер — химик-эмпирик, признающий только опыт, да и то лишь собственный. Лемери тоже отвергает учение о философском камне.
----------------------------
7 Уточненной расшифровкой этого рецепта я обязан профессору С. А. Погодину.
8 Аурипигмент — природный сульфид мышьяка Аs2S3 золотисто-желтого цвета. Сурьмяная киноварь — оранжево-красный сульфид сурьмы Sb2S5. Колькотар — красно-коричневый порошок окиси железа Fе2O3, получаемый прокаливанием на воздухежелезного купороса.
» 17 «
Глазер описывает получение сатурновой соли действием уксуса на свинцовую известь, выпариванием раствора и его последующим охлаждением. Для перегонки он советует поместить очищенную сатурнову соль в реторту, присоединить к ней приемник и осторожно нагревать. Сперва начнет перегоняться флегма. Затем пойдет спирт. Когда же реторта раскалится докрасна, появится немного темно-красного масла. По охлаждении реторту разбивают. Черная масса, соприкоснувшись с воздухом, разогревается и желтеет. В плавильном тигле ее можно превратить в свинец.
Собранные в приемнике жидкости переливают в перегонный куб и осторожно нагревают. Отгоняют спирт, пахнущий лавандовым или розмариновым маслом. Флегма и вязкая маслянистая жидкость остаются в кубе. Такое же описание перегонки сатурновой соли мы находим в «Курсе химии» Лемери. Но он пишет: «Я делал этот опыт много раз, но никогда не получал этих красных капель» (с. 154). Лемери считает, что сатурновый спирт горюч и терпок на вкус, и, как и Глазер, перечисляет болезни, которые этот препарат будто бы исцеляет. Лемери, владелец аптеки, извлекает пользу даже из флегмы. По его словам, ею хорошо промывать глаза лошадям (бедные лошади!).
Дюма подробно разбирает руководства Глазера и Лемери. Вероятно, эти описания перегонки сатурновой соли и помогли ему расшифровать рецепт.
А где же все-таки философский камень? Дюма знает, что алхимики называли камнем не просто камень, но вещество красного цвета, производящее трансмутацию. «Внимание Рипли,—пишет Дюма,—особенно привлекала человеческая кровь, и именно ее он наделяет всеми свойствами эликсира» (Dumas, 1837, с. 31 и сл.).
Итак, в свете здравого рассудка львы и драконы исчезли. Вместо нихпоявились самые что ни на есть обыкновенные вещества. Таинственнаяфилософская ртуть оказалась всего лишь свинцом, а философский камень, красные капли, человеческая кровь—всего-навсего какой-то маслянистой жидкостью.Однако насколько правильна расшифровка, сделанная без малого полтораста лет назад?
Свинец при нагревании превращается в желтую закись свинца РbО, которая при температуре выше 500° окисляется в красный сурик по реакции:
3РbО+ ½ O2 Рb3O4.
Сурик же при температуре около 570° теряет кислород, превращаясь в закись свинца, которая при 880° плавится и при охлаждении застывает в красновато-желтый глет. По-видимому, красный лев—это глет, который в отличие от сурика легко растворяется в уксусной кислоте. Продукт этой реакции —сатурнова соль, свинцовый сахар, или Рb(С2Н3O2)2 · 3Н2O — уже при нагревании до 100°
» 18 «
полностью теряет кристаллизационную воду, или флегму. Она должна содержать примесь уксусной кислоты, образовавшейся вследствие гидролиза ацетата свинца—солислабого основания и слабой кислоты. Дальнейшее нагревание приводитк образованию ацетона и карбоната свинца. В действительности реакция протекает более сложно, с образованием «пригорелых» продуктов.
В 1809 году ирландский химик Ричард Ченевикс исследовал легколетучий продукт этой реакции, назвав его пригорелоуксусным спиртом. Поего данным, этот спирт кипит при 59°, имеет плотность 0,7864 и при — 15° не замерзает. В 1831 году Дюма и в 1832 годуЛибих получили чистый пригорелоуксусный спирт. В 1933 году французский химик Антуан Бюсси назвал это вещество ацетоном.
Так может быть чисто «рационально» истолкован этот алхимическийтекст более чем пятисотлетней давности. Рецепт Рипли говорит о наблюдательности его автора. Для историка химии рецепт интересен как, вероятно, первое указание на существование ацетона. Поучителен он еще и тем, что под влиянием предвзятой идеи побочный продукт реакции принят за главный, а главный оставлен без внимания.
Таково «буквально-химическое» прочтение алхимического текста.Обретена точность прописи. Точность же исторически неповторимогоявления культуры осталась за пределами анализа, не познанной сторонним наблюдателем—человеком XX столетия. «Вчувствования», «вживания» не произошло. «Дегерметизация» мышления не состоялась.
Очевидно: такой подход к тексту, содержащему сведения химическогохарактера, недостаточен. Все так и вместе с тем все не так. Превращения свинца, его окислов и солей расшифрованы и обозначены современными химическими символами. Менее ясное и менее строгое (XV век) выглядит теперь строже (XX век). Не более. Только «химический» способ толкования недостаточен. Усыхает живое тело. Остается скелет.
» 19 «
Для алхимика истина лишь тогда истина, когда предстает только так— в неповторимо алхимическом виде. Не иначе. Но, казалось бы, никаких содержательных потерь. Слово заменено знаком. Рецепт пятисотлетней давности переведен и, стало быть, может быть вписан в реестр постепенно возрастающих положительныххимических знаний. Да, алхимикиуже и тогда знали то, что мы теперь бы назвали химическими превращениями свинца, его окислов и солей. Да, уже тогда знали и то, что известно сейчас как ацетон. Но где же черный дракон? Где львы? Гдекиммерийские тени, туманящие реторту темным покрывалом? Все этоотброшено как никому не нужный антураж, отбросить который должно, дабы проступили на желтом пергаменте хотя бы эти не слишком мудреные формулы. Но и львов, и драконов жаль. Очень жаль. Без них нет алхимии. Без них и эта химическая модернизация тоже неверна. Живой источник—пересохший исток. Алхимический текст как источник по истории химических знаний при таком вот способе вычитывания в нем этих знаний оказывается ограниченным, хотя все-таки свидетельствует о химии, правда о какой-то иной, неведомой нынешним временам. Отфильтрован, отцежен «химический» экстракт. Иное—то. есть, в сущности, все—отброшено как бесполезное. Живой текст умерщвлен во имя химии — точнее, ее видимости.
Такого рода подход к отошедшим культурам, в том числе и к алхимии,не курьез. Он почти общепринят. Вот почему стоит критически рассмотреть наиболее представительные версии этой деятельности.
Итак, второе приближение к алхимии.
КАК ЖЕ ОПРЕДЕЛЯЛИ алхимию те, кто был к ней причастен?Роджер Бэкон (XIII в.) говорит о собственном деле так: «Алхимияесть наука о том, как приготовить некий состав, или эликсир, который, если его прибавить к металлам неблагородным, превратит их в совершенные металлы.... Алхимия есть непреложная наука, работающая над телами с помощью теории и опыта и стремящаяся путем естественных соединений превращать низшие из них в более высокие и более драгоценные видоизменения» (Чугаев, 1919, с. 32). Не замыкая столь почтенный род занятий рамками злато- и среброделия, Бэкон множит число объектов алхимии — это наука о том, как возникли вещи из элементов, и о всех неодушевленных вещах: об элементах и жидкостях, как простых, так равно и сложных, об обыкновенных и драгоценных камнях, о мраморе, о золоте и прочих металлах; о видах серы, солях и чернилах; о киновари, сурике и других красках; о маслах и горючих смолах, находимых в горах, и о бессчетных вещах, о коих ни словечка не сказано в Аристотелевых творениях (с. 33). Мир алхимиков — едва ли не вся природа. Металлургия и минералогия, петрография и ювелирное дело, изучение естественных смол и соков, техника крашения — материаловедение почти в современном объеме термина, а также бессчетные иные вещи, не снившиеся и всеведущему Аристотелю. Алхимия, согласно Бэкону, наука еще и о том, как возникли вещи из элементов. Правда, Бэкон обособляет практическую составляющую алхимии. Эта часть всеобщей науки «учит изготовлять благородные металлы и краски и кое-что другое с помощью искусства лучше и
» 20 «
обильнее, чем с помощью природы» (с. 32). Именно эта алхимия «утверждает умозрительную алхимию, философию природы и медицину» (там же).
Альберт Великий (XIII в.): «Алхимия есть искусство, придуманное алхимиками. Имя ее произведено от греческого аrchymo. С ее помощьювключенные в минералы металлы, пораженные порчей, возрождаются—несовершенные становятся совершенными» (Albertus Magnus,1958, с. 7). Порча, болезнь, которую нужно лечить. Алхимическое искусство сближено с искусством врачевания. Неспроста синоним философского камня — медикамент.
Но главное—золото. Дионисий Захарий считает алхимию частью естественной философии, ибо она указывает способ усовершенствовать металлы, подражая насколько возможно природе {ТС, 1, с. 710 и cл.)
Анонимный алхимик XV столетия, связывая совершенствование металлов с врачеванием человеческого тела, определит алхимию как тайнуючасть естественной философии, из коей возникло искусство, не имеющее себе подобного и поучающее, как доводить несовершенные камнидо истинного совершенства, больное тело человека до благородного здоровья, а металлы, обращать в истинное Солнце и в истинную Луну. В этом искусстве—всеобщая медицина. Указания этого искусства исполняются «рукотворно, помощию секретных приемов, явленных детям истины, и при помощи теплоты» (Hoefer, 1866, 1, с. 453). Итак, естественная философия—тайная ее часть; связь с искусством врачевания;практические цели; магические приемы: «физико-химические» рукотворные процедуры; сподобленность божественному промыслу; элитарность; секретный язык. Мозаическое столкновение разнородных составляющих в цельном алхимическом деле.
Последующие определения алхимии подчеркивают практическое ее назначение. Андрей Либавий (XVI в.): алхимия — «искусство извлекатьсовершенные магистерии и чистые эссенции из смешанных тел» (Даннеман, 1935, 2, с. 180). Анджело Сала (XVI—XVII в.): «Спагирическое искусство составляет ту часть химии, предмет которой—природные тела: растительные, минеральные. Адепты этого искусства совершают нужные операции, вознамерившись употребить эти тела в медицине» (Sala, 1682, с. 221). Чередования искусство—наука, наука—искусство едва ли случайны. Artiste — химик; artifex — искусник, ремесленник; но artisan—художник (и тоже ремесленник). Алхимия -ремесло, доведенное до искусства. Но и наука, открытая детям истины.Самоопределения алхимии, которые вы только что слышали, освящают эту деятельность, придавая ей практическую значимость. Но и в этих немногих дидактических определениях явственно слышны космические притязания всесильных адептов.
» 21 «
КАК ЖЕ ОТНОСИЛИСЬ к алхимии современники, сами не являющиеся ее служителями?Иоганн Тритемий (вторая половина XV в.) выразил мнение об алхимии сторонних наблюдателей: «Алхимия—это целомудренная блудница (casta meretrix), никогда ничьим объятиям не отдающаяся, а те, ктодомогался ее, уходили ни с чем. Что имели, и то теряли. Глупец становится безумцем, богач — бедняком, философ — болтуном, пристойный, человек напрочь терял всякое приличие. Она обещает домогающимся богатство Креза; конец всегда очень печальный: полная нищета, всеобщий позор, вселюдное осмеяние» (Корр, 1886, 1, с. 226).
Упрек сводится лишь к одному: всякий, идущий по пути алхимиков, утрачивает христианские добродетели. И только за это алхимия достойна осуждения. Но... целомудренная блудница. Этот оксюморон подчеркивает двойственный характер алхимии: целомудренный блуд. Игра слов? Не только. Отступление от общепринятого целомудрия обнажает общепринятый, хотя и тайный, блуд. Оппозиция к официальному средневековью, облаченная, однако, в декольтированные одежды этого же средневековья. Многозначительная оговорка. Проговорка.
НАИКОМПЕТЕНТНЕЙШИЙ в тогдашнем природоведении Абу Али-ибн Сина—Авиценна (X—XI в.): «Алхимики утверждают, будто они могут осуществить подлинные превращения веществ. Однако они могут делать лишь превосходнейшие имитации, окрашивая красный металл в белый цвет—тогда он становится похожим на серебро, или окрашивая его в желтый цвет—и тогда он становится похожим на золото... При подобных переменах внешности металлов удается достичь такой степени сходства, что и опытные люди могут обмануться. Но возможность уничтожить особенные различия отдельных металлов или сообщение одному металлу особенных свойств другого всегда были для меня неясными. Я считаю это невозможным, ибо нет путей для превращения одного металла в другой» (Leicester, 1956, с. 70). Теоретическая посылка:алхимиков, согласно Авиценне, ложна. Удел адептов—только подделки. Вопрос в том (не для Авиценны, для нас), действительно лиадепт в собственном представлении имитатор, действительно ли, наконец, идея превращения металлов — последняя цель Великого деяния.. Алхимическая теория ложна. А цель— мирская, житейская: золото, на худой конец серебро. Это понимают отрицатели. Это их главный козырь, вышвыривающий алхимию за пределы натуральной философии.. Как будто только природа—да и то лишь природа металлов—интересует адепта герметического искусства! Такое неприятие оборачивалось прямым преследованием, оканчивающимся позолоченной сусальным золотом виселицей либо костром инквизиции. Аутодафе санкционировалось папскими и королевскими указами (не столь уже, впрочем, частыми и неукоснительными). Папа Иоанн XXII (XIV в.), сам занимавшийся алхимией, тем не менее в 1326—1327 годах издает буллу против магов «Super illius specula» (Thorndike, 1934, 3, сh. 11). Она отлучала ipso facto всех, кто занимался черномагическими делами. Булла специально против алхимиков «Spondet quas non exhibent» издана тем жепапой десятилетием ранее (Stillman, 1960, с. 274).
» 22 «
Инквизитор Эймерик (1396 г.), как о том свидетельствует Л. Торндайк, сообщает: папа Иоанн XXII прежде, чем обнародовать буллу, собрал алхимиков и природознатцев, дабы выведать у них, основывается ли алхимия на природе. Алхимики сказали д а, природознатцы — нет. Но доказать свое мнение алхимики не смогли.Отождествив алхимиков с фальшивомонетчиками, папа постановил: «Отныне занятия алхимией запрещаются, а те, кто ослушается, будут наказаны, заплатив в пользу бедных столько, сколько произведено поддельного золота. Если этого будет мало, судья вправе прибавить, объявив их всех преступниками. Если мошенниками окажутся клирики, то их следует лишить бенефициев» (Thorndike, 1934,3, с. 32 . Алхимики (точнее, фальшивомонетчики)—подрыватели экономических устоев, а не устоев веры. Джон Дастин (XIV в.) написал папе письмо, доказывая истинность и пользу алхимического искусства (Josten, 1949, IV, 1—2). Этаистория — еще один штрих, свидетельствующий двойственный характер алхимии, ее официально-неофициальный статус в интеллектуальной жизни средневекового общества- (Полемику вокруг папской буллы, связанную, в частности, с письмом Дастина, обстоятельно исследовал Д. Э. Харитонович, переведший и прокомментировавшийэто письмо.
Карл V французский (1380 г.) строжайше запрещает алхимические штудии. То же делает и Генрих IV английский в начале XV столетия. Между тем придворный алхимик обязателен при дворе коронованных особ или владетельных князей. Правда, судьба алхимиков при дворе редко складывалась удачно. Альберт Великий: «Следует быть очень осторожным.особенно тогда, когда работаешь на глазах у твоих хозяев. Две беды стерегут тебя. Если тебе поручено златоискательское дело, они не перестанут терзать тебя расспросами: «Ну, мастер! Как идут твои дела? Когда, наконец, мы получим приличный результат?» И, не дождавшись окончания работы, они станут всячески глумиться над тобой. В результате тебя.постигнет великое разочарование и настигнут великие беды. Если же, напротив, ты будешь иметь успех, они постараются задержать тебя в.плену, где ты будешь работать им на пользу, не имея возможности уйти» (Albertus Magnus, 1958, с. 14). Внеофициальный характер алхимии очевиден.
Как же относится к адептам мастер-ремесленник? Георгий Агрикола(XVI в.) в трактате «О горном деле...» говорит: «Много имеется и других книг об этом, но все они темны, так как сии писатели называют вещи чужими, не собственными именами, и притом одни пользуются для их обозначения одними, ими же придуманными названиями, другие — другими, между тем как сами-то вещи являются одними и теми же. Эти учителя передают своим ученикам сведения, какими способами разрушать и приводить как-то обратно к первоначальной материи малоценные металлы... чтобы, этим путем добывать из них драгоценные металлы... Могут ли они это в действительности делать или не могут, я не берусь решать... Однако... утверждения эти, естественно, вызывают сомнения... ибо если бы они действительно усвоили таковые, то, будучи столь многочисленными как в прежние, так и в нынешние времена, они давно наполнили бы города золотом и серебром. Их суесловие изобличают также их книги, которые они подписывают именами Платона, Аристотеля
» 23 «
и других философов, чтобы эти славные имена в заголовкам их книг придавали последним в глазах простых людей видимость учености... Я разрешил себе благоразумно обойти молчанием все то, чего я сам не видел и не читал или не узнал от людей, заслуживающих доверия. Мною, таким образом, указано лишь то, что я сам видел и что, прочитав или услыхав, сам осмыслил» (1962, с. 11—12)
Книги адептов «темны». И это—знак обмана. Принцип возвращения несовершенных металлов к бескачественной первичной материи, дабы потом от нее двинуться к серебру и золоту, не опровергнут, хотя и неподтвержден практикой. Имена древних привлечены адептами лишь учености ради. Темень, обман, думает про алхимию Агрикола, ссылаясь на собственный опыт рудознатца. В этом оправдание приведенной антиалхимической тирады. Алхимика считают заведомо заземленным на эмпирию, ибо именно со стороны эмпирии исходит критика Агриколы. Алхимия—на задворках, но не по причине инакости, а по причине неудачливости этого псевдоремесла и этой псевдотеории.
Сходных взглядов придерживается и Бернар Палисси (XVI в.) — гениальный гончар, два десятка лет бедственной и подвижнической жизни положивший на слепой, но в конце концов увенчанный счастьем успеха поиск тайны глазури.
Хулители алхимического искусства — современники алхимиков. Однако сам характер этой хулы таков, что алхимик все-таки свой, средневековый; но только обманщик и шарлатан. Infant terrible, но дитя законное, с законной средневековой родословной. Достойное осуждения, но и жалости; хулы но и... похвалы — в случае удачи, которой нет и, вероятно, не будет. Алхимия свидетельствует о средневековье, хотя и вводит в обман честной народ. И потому заслуживает хулы, но не изгнания; запрета, но до поры; снисходительного повешения...
Между тем хулители—люди разных профессий. Знатоки мира божьихтворений, но и ремесленники. И это существенно. Не коренится ли тождество критики алхимии со стороны ее современников в самой природе алхимии? Не говорит ли это об особом, генетически определенном месте, которое занимала алхимия в культуре, располагаясь между техническим ремеслом и натурфилософствованием? В самом деле, теоретизирование алхимиков практично по преимуществу в смысле цели, хотяи заранее безнадежно; практика же умозрительна, эфемерна и живет лишь в слове, да и то тайном, темном. Вещественная же фактура алхимической лаборатории совпадает с фактурой мастерской технохимика-ремесленника. Ар-Рази (IX—Х в.) свидетельствует, например, что почти «все приборы (алхимической лаборатории.—В. Р.) можно найти у золотых дел мастера» (1957, с. 62).
Критика алхимии продолжалась и в иные, послесредневековые времена.
ТЕКСТЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ, задавшегося целью развенчать средневековье по всем статьям, но странно забывшего о собственной средневековости, выразительно запечатлели эту критику.
24
Уже у Данте—а это был лишь конец XIII столетия —читаем о двух алхимиках, подделывавших металлы и обреченных за это на вечные мукив десятом рву восьмого круга Ада. Алхимия у Данте—наука вполне жульническая и ни на что более не годная. Ее адепты—сплошь мошенники и, стало быть, грешники. Иных целей у алхимии нет и быть не может. Главная же — злато-сереброискательская — ее идея заведомо недостижима. Еще резче говорит об алхимии Петрарка (XIV в.). Им принят во внимание ее тысячелетний неудачный опыт. Пафос такой критики — проверка практикой.
Но не только неудачи практического свойства вызывали антиалхимические выпады. Важна была и нравственная сторона дела. Золото — венец .алхимических исканий — опорочено отвратительной действительностью. Блестящая поверхность совершеннейшего из металлов захватана недостойнейшими. Ронсар (XVI в.):
Из-за него разлад, раздор.
Из-за него и глад, и мор,
И сколько слез неутолимых...
(1963, с. 80,81).
В сатире Себастиана Брата (XV—XVI в.) «Корабль дураков» читаем:
Алхимия примером, служит
Тому, как плутни с дурью дружат...
(1965, с. 220).
Сказал нам Аристотель вещий:
«Неизменяема суть вещи»,
Алхимик же в ученом бреде
Выводит золото из меди...
(с. 224).
Мешок травы, бочонок мази —
Вот пластырь вам для всех оказий...
(с. 156).
Алхимики у Бранта—наравне с прочими—почтенные жители страны Глупландии. Хлесткая брань далека от изящной возрожденческой хулы. Брант сам еще слишком средневеков. Ссылки на Аристотеля как аргумент в споре—разве не средневековое средство убедить оппонента в собственной правоте? Это критика «справа», заостряющая внимание на практических неудачах. Ругательского Бранта сменил пристойный Эразм Роттердамский (XV—XVI в.), от которого тоже досталось и тайным наукам, и их ревностным адептам, «кто при помощи тайных наук тщится преобразовать природу вещей и отыскивает пятую стихию на морях и на суше». Но тут же утешает их стихом из Секста Пропорция: «К великим делам и стремленье—почтенно бывает» (1932, с. 128). Ирония, а потом и смех, злой и глумливый,—верный признак конца алхимических занятий. Антиалхимические стихи «Кентерберийских рассказов» Чосера (XIV в.), карикатуры Гольбейна Младшего (XVI в.),
» 25 «
рисунки Брейгеля Старшего (XVI в.), изобразившего алхимика-неудачника, который в поисках алхимического злата пустил по миру собственную семью... Свидетельство возрожденческого смеха над алхимией, непутевой дочерью средних веков, так и оставшейся старой девой— не только не обрученной, но и не помолвленной с золотым алхимическим тельцом. Прибавлю к этому «Подсвечник» Джордано Бруно (XVI в.), сатиру испанца Франсиско Кеведо (XVI—XVII в.). Этот Франсиско, например, в «Книге обо всем и еще о многом другом», продолжая длившуюся уже не одно столетие череду насмешек над алхимией и алхимиками, издевательски советует: «Делай то же, что делали все в подобных случаях и что очень легко: пиши вздор» (1949, с. 208). Но и на этом фоне являются печально снисходительные изображения чудаковатых алхимиков. Вот фрагмент из пьесы Бена Джонсона «Алхимик» (XVI—XVII вв.):
...Сегодня
. Я должен приготовить талисман,
Наш перл творенья — философский камень....
Вы все еще не верите? Напрасно!
Я весь металл здесь в доме превращу
Сегодня ночью в золото, а завтра
Чуть свет за оловом и за свинцом
К лудильщикам я слуг своих направлю...
(1960, с. 246,249)
Примерно в те же времена существует критика вовсе иного свойства — преследовательская, инквизиторская. Она проста и незатейлива: алхимия — «проклятая наука, вдохновленная самим дьяволом» (Rassenfasse et Gueben, 1936, с. 43).
Возрождение критикует средние века, а значит, и алхимию. Мишень длякритики предельно упрощена. Только поиск алхимического золота. Может быть, еще и эликсира долголетия. Тысячелетний опыт—опыт неудач. Он-то и есть предмет для нападок. Возрождение критикует «корыстную» алхимию за невезение, забыв о безграничном ее же бескорыстии.
Возрождение отождествляет алхимию со средними веками. Больше того, считает именно ее наиболее выразительным, безобразно выразительным и оглупленным образом этих самых хулимых средних веков.Именно потому эта хула презрительна, беспощадна. Важно, однако, что ренессансное «источниковедение» алхимии считает ее законной дочерью средневековья.
» 26 «
И все-таки почему именно Ренессанс обеспечил алхимии как будто быновую — тысячу лет спустя после Александрии — многоцветную, полнозвучную жизнь? Не было ли Возрождение само в какой-то своейграни алхимическим, то есть тоже средневековым? А если так, то и возрожденческие инвективы в адрес адептов не более, чем способ отмежеваться от оккультизма старого во имя новой герметики. Размежевание на всякий случай. Но, как бы там ни было, живая алхимия окончилась, что своевременно уловил ренессансный критический ум Леонардо да Винчи: «О, искатели постоянного движения, сколько пустых проектов создали вы в подобных поисках! Прочь идите с искателями золота!» (Зубов, 1961, с. 125). Начинается естественнонаучная критика алхимии [...]
НО ВЕРНЕМСЯ к нашим драконам.Практический подтекст рецепта как будто уже раскрыт. Два предметных пласта обнаруживаются сразу: свинец, его окислы и соли, с одной—земной стороны; и их почти двойники—львы и дракон, благоденствующие под сенью и под синью неба.
Приключения льва запечатлены не только в алхимических, но и в иныхтекстах средневековья. Дракон—полисемантический парафраз древнеегипетского Уробороса; иносказание гностического змея познания.Жертвенные перипетии львов и дракона, очищенных в священном огне,даны как занимательные приключения, героизирующие их участников. Именно приключенческая природа главной алхимической субстанции—металлов—делает повествование эпически полнокровным, а пафос совершенствования — боговдохновенным. Неукоснительность предписания роднит алхимический мир с алхимическим мифом. Магические заклинания, обеспечивающие успех предприятия, слышны в невыразимом безглаголии.
Когда же в рассказ вторгается вдруг такое: «Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост», нет сомнения, тексттакой мощной метафоричности действительно исполнен эстетическихпритязаний. Если же углубиться к началу, вернее, к началам—аристотелевским, космогоническим, обернувшимся алхимическими началами, мы можем включить этот рецепт в фундаментальный контекст древних космогоний. Текст этот предельно зрим и таит в себе возможности быть изображенным. Жанровое многоголосие алхимического сочинительства.
Так что же такое алхимический текст, понятый как исторический источник? Это—все вместе—«физико-химическая» процедура и натурфилософская теория, магический ритуал и языческое чернокнижие, схоластическое философствование и мистические озарения, истовый аристотелизм и неуклюжее варварство, дорождественские космогонии и христианская боговдохновенность, неукоснительная обязательность мифа и эпическая остраненность, высокая литература и изобразительиый артистизм. Неужто нераздельно? Пожалуй, что так. Именно таким видится алхимический текст. Именно такой — алхимическая деятельность.
» 32 «
Таков и алхимик: ставящий опыты теоретик и теоретизирующий ремесленник, философ и теолог, мистик и схоласт, художник к поэт, правоверный христианин и маг-чернокнижник. Но алхимия? Не наука, не искусство, не религия, не философия, не ремесло, но и то, и другое, и третье... Выходит, алхимия не столько предшественница химии нового времени, сколько явление культуры в предельно широком смысле этого термина. Внешне эклектическое, но и—в порядке предположения—противоречиво-синкретическое образование. Такое представление об алхимии, алхимике, алхимическом тексте может решительно преобразовать алхимическое источниковедение. Открываются новые методологические возможности изучать алхимический текст в контексте всей средневековой культуры—сопредельных культур; выходить в многообразные сферы средневековья через обозначенные здесь компоненты алхимического сплава.
Разумеется, синкретизм алхимии (будем считать, что так оно и есть) вовсе не исключение. Вся средневековая культура в принципе синкретична, как, впрочем, синкретичен и любой фрагмент этой культуры, отмеченной врожденной составностью, уловимой in ststu nascendi14.
Составность как принцип. И тогда «химическое» звено в алхимическом тексте—именно звено, а не пружина. Но только установить синкретическую природу алхимии мало. Нужно выявить природу этого синкретизма; понять, что же скрепляет составляющие алхимию компоненты, каков механизм этого сочленения.
» 11 «
народные фарсы, захватывающие зрелища—мистерии и миракли... «Средневековье—одна из великих эпох в истории человечества» (1972, с. 255—256) 2. И вот посреди этого полнозвучного, чужого и дальнего, средневековья—вовсе таинственная алхимия, впечатляющее свидетельство поразительно устойчивого сознания, укорененного в освященном многовековым практическим и интеллектуальным опытом предании. XX век. Химия, постигающая тайну неживой материи, но и тайну жизни, мечущаяся меж всемогущей физикой и всеобещающей биологией. Загадочно улыбающиеся химеры собора Парижской богоматери. Человеческие судьбы, осуществляющие себя в предгрозовых буднях первой мировой на склонах Волшебной горы Томаса Манна. Пернатые драконы и пестрые львы, вплетенные в орнаменты современных дизайнеров. Броские успехи радиохимии, химии белка, полимерной химии. Ожившая память алхимического средневековья, накоротко замкнувшаяся с творческой мыслью нашего современника.
Едва ли не десять столетий и едва ли не везде героически вершилось это в высшей степени странное дело: от позднеэллинистических рецептурных сводов, толкующих о металлах, до провидческих грез Парацельса;
------------------------------
2 Трепетный пиетет перед духовностью средних веков, оставивших неиспепелимый след в культуре,—не единственная краска, найденная для этой эпохи. «Внизу, с подушкой в изголовье, упав в перину до зари, храпит во всю средневековье, из уст пуская пузыри... На свет ползут грехи из мрака,— как омерзителен парад!.. Персты смиренного монаха кошмарам противостоят... Меняла вышел из подъезда и, почесавшись, вдруг зевнул. И пекарь разминает тесто... И отступает Вельзевул» (Винокуров, 1976, 2, с. 208—209). Добродушие мастерового, раблезианский размах, мультипликационная фантасмагория нечисти, грозное монашеское «чур!» — все это тоже средневековье: ремесленно-рукотворное, пиршественно-обжорное, приземленно-молитвенное.
» 12 «
от лангобардского Салерно до дальневосточных даосов; от Черной земли египетской до алхимиков католических университетов. Сотни тысяч трактатов; десятки тысяч подвижнических, мученических судеб. Сотни ученых книг, призванных запечатлеть в веках историю алхимии. Для чего же понадобилось еще несколько сот страниц о том же?
Приглашение к размышлению
Сначала совершим непродолжительное путешествие в «этимологию» слова алхимия 3. Есть несколько версий. Chymeia —наливание, настаивание. Дальний отголосок практики восточных врачевателей-фармацевтов, извлекавших соки лекарственных растений. Согласно другому мнению, корень в слове алхимия — khem или kháme, chémi или сhúma, что означает и чернозем, и Черную страну. Так называли Древний Египет, а с Египтом связывали искусство жрецов-рудознатцев, металлургов, золотых дел мастеров. 'Здесь же рядом — изучение земных недр (лат. húmus — земля). Древнегреческий языковой пласт: хюмос (χυμός)—сок; хюма (χύμα)—литье, поток, река; химевсис ( χύμευσις ) — смешивание. Наконец, древнекитайское ким означает золото. Тогда алхимия—златоделие. Именно это значение закрепилось за алхимией по преимуществу. Остается сказать лишь о непереводимой частице ал, арабское происхождение которой несомненно и которая устойчиво существовала как приставка приблизительно с XII по XVI столетие, а также напомнить о мнении александрийца Зосима (IV в.), отсылающего заинтересованного филолога к имени библейского Хама.
Обращение только к именам может оказаться формальным. И все-таки: златоделие и приготовление сыпучих и жидких смесей, растениеводство и техника составления ядовитых настоев, литье металлов и изготовление сплавов, нанесение на различные поверхности металлических покрытий и технология крашения, черномагические занятия и жреческое искусство, сподобленность библейским пророчествам и причастность к древнейшим космогониям. Множественность толкований занимающего нас имени предполагает историко-культурный фон, на котором разыгрывалось алхимическое действо. Сама же алхимия не столь проста и однозначна, как это могло бы показаться спервоначалу: златоделие — и только.
Прежде чем двинуться дальше, ограничим предмет наших размышлений. Это западная алхимия в составе европейской средневековой культуры, понимаемой относительно самостоятельной и представленной
--------------------------------
3 Обратите внимание: этимология в кавычках. Это псевдоэтимология, далекая от дистиллированно правильного словарного толкования. Это то, как понимают сами алхимики имя собственной деятельности. Однако все эти толкования выводятся, как мы сейчас с вами увидим, из самых различных творческих сфер, помогая раскрыть многогранность самосознания алхимии. Пусть говорят сами деятели культуры — сталкиваются самооценки с оценками адептов и хулителей, предшественников и наследников по пути естественно развивающегося определения исследуемого предмета.
» 13 «
определенным типом мышления; определенным типом общественного производства, в том числе и «духовного производства» (Маркс), определенным типом общественно-производственных отношений; в конечном счете, обусловленной феодальным способом производства. Но вся ли алхимия и все ли европейское средневековье есть предмет последующего разбирательства? XII—XV столетия—пора высокого средневековья, только-только осознающего себя культурой; средневековья, уже умеющего взглянуть на себя со стороны. Рефлексия — ускоритель времени на мыслительных часах человечества. Выбранные столетия—это как раз то время, когда на часах средневековой истории угадывается движение не только вековой, но и стрелки, отсчитывающей десятилетия. Такое время легче отмечать. Сознание само становится проблемой: «Я поднял глаза, чтоб увидеть —видят ли меня...» {Данте, 1968,. с. 46). Вот почему именно эти века есть центральный временной объект нашего исследования, который, если он хочет таковым быть,—должен быть взят, согласно Марксу, в наиболее развитой форме 4. Правда, выходы в сопредельные регионы и в сопредельные времена не только возможны—необходимы. Но выходы, завершающиеся обязательным возвращением в выбранные пространства и века.
А ТЕПЕРЬ, читатель, прислушаемся не только к имени, но всмотримся в. расхожие изображения алхимии. Это прежде всего вполне средневековая вещь. И витиеватость словесной вязи, и нормативное ремесло, и впечатляющая картинность, и истовая боговдохновенность, и схоластическое наукообразие... Дело, отмеченное неистребимым знаком средневекового мышления, каким оно отпечатано в обыденном сознании нынешнего дня.
Но... подойдем чуть ближе, и мы заметим, что слово в алхимии — грубее и прямолинейней. Речи алхимиков темны, рецепт расплывчат, ремесло неудачливо и погружено в недостижимую утопию. Да и бог у алхимиков какой-то не такой — мелочный, беспомощный, мишурный. Подлинный бог — скорее сам алхимик. А картинки, сопровождающие рассказы об алхимиках? Алхимическая живопись площе и натуралистичней утонченных иконописных ликов. Что же до теоретически обоснованной еще самим Аристотелем алхимической науки об элементах, то наука эта,. оказывается, ничуть не помогает златодельческой практике. Выходит, вовсе н е средневековая вещь — алхимия. Тогда какая же?
Всмотримся пристальней: алхимический инструментарий—колбы, бани, печи, горелки; специально изготовленные вещества для химических взаимодействий; обработка веществ — растворение, фильтрация, перегонка. Не химия ли это? Может быть, и химия. Но какая-то дремучая, неудобная, когда ртуть и сера—это не только вещества, но и бесплотные принципы; когда газ—это не только нечто воздухоподобное, но и некий дух, таинственный, потусторонний. Верно: отдельные практические достижения алхимиков (разделение, осаждение,
-----------------------
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 731—732.
» 14 «
очистка веществ, установление их свойств) можно «экстрагировать» из эпохи и как бы включить в предысторию нынешней химии. Так, впрочем, и поступают иные историки науки, но тогда многое остается в «маточном растворе» алхимии. Но, может быть, то, что остается, и определяет ее историческую феноменальность? Да и сама «химическая» составляющая алхимии в контексте научной химии возьмет и окажется вовсе не алхимической? Так что же: химия или н е химия?
А сам алхимик—гордый и всемогущий, чаящий облагодетельствовать человечество—разве не похож в этой всечеловеческой богоизбранности на гуманиста Возрождения? Но вместе с тем—отшельник-страстотериец, тайнохранитель за семью печатями, великий молчун, но и мастер вещей в дело непригодных. Мало похож этот охранитель герметически опечатанного Сезама на гуманиста Возрождения, открытого миру и вобравшего в себя этот мир — целиком, без остатка. Так кто же он, алхимик? Провозвестник новой культуры или же замшелый ретроград—Мастер Глиняные Руки, безумный затворник?
Этих трех вопросов, заданных при первом прикосновении не к алхимии — нет!— а лишь к приблизительным ее копиям, имеющим хождение в обыденном сознании, пожалуй, достаточно, чтобы оправданно озадачить себя и двинуться в дальнейший путь.
Не пора ли обратиться к тексту? Правда, алхимический текст—реальность особого рода, представляющая эту деятельность не вполне. Алхимия как целое больше алхимического трактата, лишь частично свидетельствующего об алхимии. Алхимические реактивы испарились; аппараты проржавели, обратившись в прах; лабораторное стекло разбилось; кладка печей повыветрилась. Лишь медали—впечатляющая память о считанных алхимических чудесах—лежат себе в европейских музеях, антикварной неприкосновенностью будоража легковерного посетителя либо вызывая почтительно-снисходительную улыбку. И все-таки текст есть. Есть текст, который должно понять как большой текст средневековой культуры, дабы воплотить мертвое алхимическое слово в живую предметно-словесную реальность, видимо-слышимую алхимию, воспринимаемую как образ не реликтовой—живой культуры. Пустотелое, безрезультатное ремесло на самом-то деле существует только на бумаге, то есть в тексте. Мнемонически-изустное рецептурное действие опять-таки отпечатано в священных предначертаниях текста. А экстатическое волнение, подливающее алхимическое масло в алхимический огонь, тоже, вероятно, можно вычитать в расхристанных строках письменных умозрений алхимиков. Но читая также по-настоящему результативный цеховой устав неалхимического средневековья; но слушая Действенный священный псалом; но всматриваясь в подлинные шедевры... и тогда, может быть, за кривыми литерами алхимического текста проглянут готически-изысканные письмена средневековой культуры, представшей нашему взору частным текстом смолкнувшей речи алхимика; речи, которую нужно озвучить и воплотить.
15 «
Текст de visu
« Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее,и она превратится в красного льва. Дигерируй 5 этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом 6, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови (Dumas, 1837, с. 30).
Что это?! Бессмысленное бормотание мага и колдуна, шарлатана и мошенника, рассчитывающего на непосвященных, застывших в почтительном молчании перед таинственными заклинаниями и узорчатой речьючудодея; а может быть, «лженаучные» попытки отворить с помощью Слова алхимический Сезам; или. наконец, ритуальное стихотворение, произнесенное без практической цели и потому так и остающееся для нас, людей XX века, века неслыханного торжества химии, за семью печатями, неразгаданным и, по правде говоря, не очень-то зовущим расшифровать этот герметический код. А может быть...
Попробуем расшифровать—сначала только на химический лад—этот рецепт получения философского камня, принадлежащий, по преданию, испанскому мыслителю Раймонду Луллию (XIII—XIV в.) и повторенный английским алхимиком XV столетия Джорджем Рипли в«Книге двенадцати врат» {ВСС, 2, с. 275—284), конечно же, предназначенный к исполнению и воспринимаемый как неукоснительное руководство к действию.
----------------------
5 Дигерирование—нагревание твердого тела с жидкостью без доведения ее до кипения.
6 Киммерияне, по верованиям греков,— народ из страны вечного мрака на краю Океана, у входа в подземное царство. Гомер:
Скоро пришли мы к глубоко текущим водам Океана:
там киммериян печальная область, покрытая вечно
влажным туманом и мглой облаков...
Ночь безотрадная там искони окружает живущих...
(Одиссея, Песнь XI. 13—15, 19)
Речь в рецепте идет о черном налете на стенках реторты, появившемся вследствие разложения органических веществ при сильном нагревании.
» 16 «
Ведь цель — золото, а эликсир мудрых — средство, без которого золотые сны не более чем грезы. В самом деле, должен же быть во всем этом хоть какой-нибудь практический смысл! И тогда этот текст, возможно, предстанет как источник химических знаний. Но как предстанет? Мы встречаем здесь алхимические термины, на первый взгляд совершенно непонятные. Французский химик XIX века Жан-Батист Андре Дюма толкует их так. Философскую ртуть он называет свинцом. Прокалив его, Рипли получает массикот (желтую окись свинца). Это зеленый лев, который при дальнейшем прокаливании превращается в красного льва—красный сурик. Затем алхимик нагревает сурик с кислый виноградным спиртом — винным уксусом, который растворяет окись свинца.
После выпаривания остается свинцовый сахар — нечистый ацетат свинца (чистый Рb (С2Н302)2 · 3Н20—это бесцветные прозрачные кристаллы). При его постепенном нагревании в растворе сперва перегоняется кристаллизационная вода (флегма), затем горючая вода—«пригорелоуксусный спирт» (ацетон) и, наконец, красно-бурая маслянистаяжидкость. В реторте остается черная масса, или черный дракон. Это мелко раздробленный свинец. При соприкосновении с раскаленным углем он начинает тлеть и превращается в желтую окись свинца: черный дракон пожрал свой хвост и обратился в зеленого льва. Его опять переводят в свинцовый сахар и повторяют все вновь.
Любопытный задаст по меньшей мере два вопроса. Чем доказана правильность такой расшифровки? Где же философский камень? Дюма не говорит, как он пришел к данной расшифровке. Можно лишь предположить ход его мысли 7.
Дюма, обратившись к алхимическим словарям, узнает, что философская ртуть — это первичная материя для философского камня. Зеленыйлев — тоже философская ртуть и, кроме того, аурипигмент, массикот, ярь-медянка, железный купорос. Красный лев — киноварь, сурьмяная киноварь, колькотар, свинцовый глет, сурик. Драконом называли серу, селитру, сулему, огонь. Но сколь невнятны эти разноречивые сведения 8.Одних только словарей было, пожалуй, маловато.
Описания сухой перегонки сатурновой соли—ацетата свинца в «Трактате о химии» Кристофа Глазера (Glazer, 1676, с. 116—118) и «Курсехимии» Николая Лемери {Lemery, 1716, с. 152—154) совпадают с расшифровкой Дюма. Но ни Глазер, ни Лемери и не упоминают о львах идраконах. Глазер — химик-эмпирик, признающий только опыт, да и то лишь собственный. Лемери тоже отвергает учение о философском камне.
----------------------------
7 Уточненной расшифровкой этого рецепта я обязан профессору С. А. Погодину.
8 Аурипигмент — природный сульфид мышьяка Аs2S3 золотисто-желтого цвета. Сурьмяная киноварь — оранжево-красный сульфид сурьмы Sb2S5. Колькотар — красно-коричневый порошок окиси железа Fе2O3, получаемый прокаливанием на воздухежелезного купороса.
» 17 «
Глазер описывает получение сатурновой соли действием уксуса на свинцовую известь, выпариванием раствора и его последующим охлаждением. Для перегонки он советует поместить очищенную сатурнову соль в реторту, присоединить к ней приемник и осторожно нагревать. Сперва начнет перегоняться флегма. Затем пойдет спирт. Когда же реторта раскалится докрасна, появится немного темно-красного масла. По охлаждении реторту разбивают. Черная масса, соприкоснувшись с воздухом, разогревается и желтеет. В плавильном тигле ее можно превратить в свинец.
Собранные в приемнике жидкости переливают в перегонный куб и осторожно нагревают. Отгоняют спирт, пахнущий лавандовым или розмариновым маслом. Флегма и вязкая маслянистая жидкость остаются в кубе. Такое же описание перегонки сатурновой соли мы находим в «Курсе химии» Лемери. Но он пишет: «Я делал этот опыт много раз, но никогда не получал этих красных капель» (с. 154). Лемери считает, что сатурновый спирт горюч и терпок на вкус, и, как и Глазер, перечисляет болезни, которые этот препарат будто бы исцеляет. Лемери, владелец аптеки, извлекает пользу даже из флегмы. По его словам, ею хорошо промывать глаза лошадям (бедные лошади!).
Дюма подробно разбирает руководства Глазера и Лемери. Вероятно, эти описания перегонки сатурновой соли и помогли ему расшифровать рецепт.
А где же все-таки философский камень? Дюма знает, что алхимики называли камнем не просто камень, но вещество красного цвета, производящее трансмутацию. «Внимание Рипли,—пишет Дюма,—особенно привлекала человеческая кровь, и именно ее он наделяет всеми свойствами эликсира» (Dumas, 1837, с. 31 и сл.).
Итак, в свете здравого рассудка львы и драконы исчезли. Вместо нихпоявились самые что ни на есть обыкновенные вещества. Таинственнаяфилософская ртуть оказалась всего лишь свинцом, а философский камень, красные капли, человеческая кровь—всего-навсего какой-то маслянистой жидкостью.Однако насколько правильна расшифровка, сделанная без малого полтораста лет назад?
Свинец при нагревании превращается в желтую закись свинца РbО, которая при температуре выше 500° окисляется в красный сурик по реакции:
3РbО+ ½ O2 Рb3O4.
Сурик же при температуре около 570° теряет кислород, превращаясь в закись свинца, которая при 880° плавится и при охлаждении застывает в красновато-желтый глет. По-видимому, красный лев—это глет, который в отличие от сурика легко растворяется в уксусной кислоте. Продукт этой реакции —сатурнова соль, свинцовый сахар, или Рb(С2Н3O2)2 · 3Н2O — уже при нагревании до 100°
» 18 «
полностью теряет кристаллизационную воду, или флегму. Она должна содержать примесь уксусной кислоты, образовавшейся вследствие гидролиза ацетата свинца—солислабого основания и слабой кислоты. Дальнейшее нагревание приводитк образованию ацетона и карбоната свинца. В действительности реакция протекает более сложно, с образованием «пригорелых» продуктов.
В 1809 году ирландский химик Ричард Ченевикс исследовал легколетучий продукт этой реакции, назвав его пригорелоуксусным спиртом. Поего данным, этот спирт кипит при 59°, имеет плотность 0,7864 и при — 15° не замерзает. В 1831 году Дюма и в 1832 годуЛибих получили чистый пригорелоуксусный спирт. В 1933 году французский химик Антуан Бюсси назвал это вещество ацетоном.
Так может быть чисто «рационально» истолкован этот алхимическийтекст более чем пятисотлетней давности. Рецепт Рипли говорит о наблюдательности его автора. Для историка химии рецепт интересен как, вероятно, первое указание на существование ацетона. Поучителен он еще и тем, что под влиянием предвзятой идеи побочный продукт реакции принят за главный, а главный оставлен без внимания.
Таково «буквально-химическое» прочтение алхимического текста.Обретена точность прописи. Точность же исторически неповторимогоявления культуры осталась за пределами анализа, не познанной сторонним наблюдателем—человеком XX столетия. «Вчувствования», «вживания» не произошло. «Дегерметизация» мышления не состоялась.
Очевидно: такой подход к тексту, содержащему сведения химическогохарактера, недостаточен. Все так и вместе с тем все не так. Превращения свинца, его окислов и солей расшифрованы и обозначены современными химическими символами. Менее ясное и менее строгое (XV век) выглядит теперь строже (XX век). Не более. Только «химический» способ толкования недостаточен. Усыхает живое тело. Остается скелет.
» 19 «
Для алхимика истина лишь тогда истина, когда предстает только так— в неповторимо алхимическом виде. Не иначе. Но, казалось бы, никаких содержательных потерь. Слово заменено знаком. Рецепт пятисотлетней давности переведен и, стало быть, может быть вписан в реестр постепенно возрастающих положительныххимических знаний. Да, алхимикиуже и тогда знали то, что мы теперь бы назвали химическими превращениями свинца, его окислов и солей. Да, уже тогда знали и то, что известно сейчас как ацетон. Но где же черный дракон? Где львы? Гдекиммерийские тени, туманящие реторту темным покрывалом? Все этоотброшено как никому не нужный антураж, отбросить который должно, дабы проступили на желтом пергаменте хотя бы эти не слишком мудреные формулы. Но и львов, и драконов жаль. Очень жаль. Без них нет алхимии. Без них и эта химическая модернизация тоже неверна. Живой источник—пересохший исток. Алхимический текст как источник по истории химических знаний при таком вот способе вычитывания в нем этих знаний оказывается ограниченным, хотя все-таки свидетельствует о химии, правда о какой-то иной, неведомой нынешним временам. Отфильтрован, отцежен «химический» экстракт. Иное—то. есть, в сущности, все—отброшено как бесполезное. Живой текст умерщвлен во имя химии — точнее, ее видимости.
Такого рода подход к отошедшим культурам, в том числе и к алхимии,не курьез. Он почти общепринят. Вот почему стоит критически рассмотреть наиболее представительные версии этой деятельности.
Итак, второе приближение к алхимии.
КАК ЖЕ ОПРЕДЕЛЯЛИ алхимию те, кто был к ней причастен?Роджер Бэкон (XIII в.) говорит о собственном деле так: «Алхимияесть наука о том, как приготовить некий состав, или эликсир, который, если его прибавить к металлам неблагородным, превратит их в совершенные металлы.... Алхимия есть непреложная наука, работающая над телами с помощью теории и опыта и стремящаяся путем естественных соединений превращать низшие из них в более высокие и более драгоценные видоизменения» (Чугаев, 1919, с. 32). Не замыкая столь почтенный род занятий рамками злато- и среброделия, Бэкон множит число объектов алхимии — это наука о том, как возникли вещи из элементов, и о всех неодушевленных вещах: об элементах и жидкостях, как простых, так равно и сложных, об обыкновенных и драгоценных камнях, о мраморе, о золоте и прочих металлах; о видах серы, солях и чернилах; о киновари, сурике и других красках; о маслах и горючих смолах, находимых в горах, и о бессчетных вещах, о коих ни словечка не сказано в Аристотелевых творениях (с. 33). Мир алхимиков — едва ли не вся природа. Металлургия и минералогия, петрография и ювелирное дело, изучение естественных смол и соков, техника крашения — материаловедение почти в современном объеме термина, а также бессчетные иные вещи, не снившиеся и всеведущему Аристотелю. Алхимия, согласно Бэкону, наука еще и о том, как возникли вещи из элементов. Правда, Бэкон обособляет практическую составляющую алхимии. Эта часть всеобщей науки «учит изготовлять благородные металлы и краски и кое-что другое с помощью искусства лучше и
» 20 «
обильнее, чем с помощью природы» (с. 32). Именно эта алхимия «утверждает умозрительную алхимию, философию природы и медицину» (там же).
Альберт Великий (XIII в.): «Алхимия есть искусство, придуманное алхимиками. Имя ее произведено от греческого аrchymo. С ее помощьювключенные в минералы металлы, пораженные порчей, возрождаются—несовершенные становятся совершенными» (Albertus Magnus,1958, с. 7). Порча, болезнь, которую нужно лечить. Алхимическое искусство сближено с искусством врачевания. Неспроста синоним философского камня — медикамент.
Но главное—золото. Дионисий Захарий считает алхимию частью естественной философии, ибо она указывает способ усовершенствовать металлы, подражая насколько возможно природе {ТС, 1, с. 710 и cл.)
Анонимный алхимик XV столетия, связывая совершенствование металлов с врачеванием человеческого тела, определит алхимию как тайнуючасть естественной философии, из коей возникло искусство, не имеющее себе подобного и поучающее, как доводить несовершенные камнидо истинного совершенства, больное тело человека до благородного здоровья, а металлы, обращать в истинное Солнце и в истинную Луну. В этом искусстве—всеобщая медицина. Указания этого искусства исполняются «рукотворно, помощию секретных приемов, явленных детям истины, и при помощи теплоты» (Hoefer, 1866, 1, с. 453). Итак, естественная философия—тайная ее часть; связь с искусством врачевания;практические цели; магические приемы: «физико-химические» рукотворные процедуры; сподобленность божественному промыслу; элитарность; секретный язык. Мозаическое столкновение разнородных составляющих в цельном алхимическом деле.
Последующие определения алхимии подчеркивают практическое ее назначение. Андрей Либавий (XVI в.): алхимия — «искусство извлекатьсовершенные магистерии и чистые эссенции из смешанных тел» (Даннеман, 1935, 2, с. 180). Анджело Сала (XVI—XVII в.): «Спагирическое искусство составляет ту часть химии, предмет которой—природные тела: растительные, минеральные. Адепты этого искусства совершают нужные операции, вознамерившись употребить эти тела в медицине» (Sala, 1682, с. 221). Чередования искусство—наука, наука—искусство едва ли случайны. Artiste — химик; artifex — искусник, ремесленник; но artisan—художник (и тоже ремесленник). Алхимия -ремесло, доведенное до искусства. Но и наука, открытая детям истины.Самоопределения алхимии, которые вы только что слышали, освящают эту деятельность, придавая ей практическую значимость. Но и в этих немногих дидактических определениях явственно слышны космические притязания всесильных адептов.
» 21 «
КАК ЖЕ ОТНОСИЛИСЬ к алхимии современники, сами не являющиеся ее служителями?Иоганн Тритемий (вторая половина XV в.) выразил мнение об алхимии сторонних наблюдателей: «Алхимия—это целомудренная блудница (casta meretrix), никогда ничьим объятиям не отдающаяся, а те, ктодомогался ее, уходили ни с чем. Что имели, и то теряли. Глупец становится безумцем, богач — бедняком, философ — болтуном, пристойный, человек напрочь терял всякое приличие. Она обещает домогающимся богатство Креза; конец всегда очень печальный: полная нищета, всеобщий позор, вселюдное осмеяние» (Корр, 1886, 1, с. 226).
Упрек сводится лишь к одному: всякий, идущий по пути алхимиков, утрачивает христианские добродетели. И только за это алхимия достойна осуждения. Но... целомудренная блудница. Этот оксюморон подчеркивает двойственный характер алхимии: целомудренный блуд. Игра слов? Не только. Отступление от общепринятого целомудрия обнажает общепринятый, хотя и тайный, блуд. Оппозиция к официальному средневековью, облаченная, однако, в декольтированные одежды этого же средневековья. Многозначительная оговорка. Проговорка.
НАИКОМПЕТЕНТНЕЙШИЙ в тогдашнем природоведении Абу Али-ибн Сина—Авиценна (X—XI в.): «Алхимики утверждают, будто они могут осуществить подлинные превращения веществ. Однако они могут делать лишь превосходнейшие имитации, окрашивая красный металл в белый цвет—тогда он становится похожим на серебро, или окрашивая его в желтый цвет—и тогда он становится похожим на золото... При подобных переменах внешности металлов удается достичь такой степени сходства, что и опытные люди могут обмануться. Но возможность уничтожить особенные различия отдельных металлов или сообщение одному металлу особенных свойств другого всегда были для меня неясными. Я считаю это невозможным, ибо нет путей для превращения одного металла в другой» (Leicester, 1956, с. 70). Теоретическая посылка:алхимиков, согласно Авиценне, ложна. Удел адептов—только подделки. Вопрос в том (не для Авиценны, для нас), действительно лиадепт в собственном представлении имитатор, действительно ли, наконец, идея превращения металлов — последняя цель Великого деяния.. Алхимическая теория ложна. А цель— мирская, житейская: золото, на худой конец серебро. Это понимают отрицатели. Это их главный козырь, вышвыривающий алхимию за пределы натуральной философии.. Как будто только природа—да и то лишь природа металлов—интересует адепта герметического искусства! Такое неприятие оборачивалось прямым преследованием, оканчивающимся позолоченной сусальным золотом виселицей либо костром инквизиции. Аутодафе санкционировалось папскими и королевскими указами (не столь уже, впрочем, частыми и неукоснительными). Папа Иоанн XXII (XIV в.), сам занимавшийся алхимией, тем не менее в 1326—1327 годах издает буллу против магов «Super illius specula» (Thorndike, 1934, 3, сh. 11). Она отлучала ipso facto всех, кто занимался черномагическими делами. Булла специально против алхимиков «Spondet quas non exhibent» издана тем жепапой десятилетием ранее (Stillman, 1960, с. 274).
» 22 «
Инквизитор Эймерик (1396 г.), как о том свидетельствует Л. Торндайк, сообщает: папа Иоанн XXII прежде, чем обнародовать буллу, собрал алхимиков и природознатцев, дабы выведать у них, основывается ли алхимия на природе. Алхимики сказали д а, природознатцы — нет. Но доказать свое мнение алхимики не смогли.Отождествив алхимиков с фальшивомонетчиками, папа постановил: «Отныне занятия алхимией запрещаются, а те, кто ослушается, будут наказаны, заплатив в пользу бедных столько, сколько произведено поддельного золота. Если этого будет мало, судья вправе прибавить, объявив их всех преступниками. Если мошенниками окажутся клирики, то их следует лишить бенефициев» (Thorndike, 1934,3, с. 32 . Алхимики (точнее, фальшивомонетчики)—подрыватели экономических устоев, а не устоев веры. Джон Дастин (XIV в.) написал папе письмо, доказывая истинность и пользу алхимического искусства (Josten, 1949, IV, 1—2). Этаистория — еще один штрих, свидетельствующий двойственный характер алхимии, ее официально-неофициальный статус в интеллектуальной жизни средневекового общества- (Полемику вокруг папской буллы, связанную, в частности, с письмом Дастина, обстоятельно исследовал Д. Э. Харитонович, переведший и прокомментировавшийэто письмо.
Карл V французский (1380 г.) строжайше запрещает алхимические штудии. То же делает и Генрих IV английский в начале XV столетия. Между тем придворный алхимик обязателен при дворе коронованных особ или владетельных князей. Правда, судьба алхимиков при дворе редко складывалась удачно. Альберт Великий: «Следует быть очень осторожным.особенно тогда, когда работаешь на глазах у твоих хозяев. Две беды стерегут тебя. Если тебе поручено златоискательское дело, они не перестанут терзать тебя расспросами: «Ну, мастер! Как идут твои дела? Когда, наконец, мы получим приличный результат?» И, не дождавшись окончания работы, они станут всячески глумиться над тобой. В результате тебя.постигнет великое разочарование и настигнут великие беды. Если же, напротив, ты будешь иметь успех, они постараются задержать тебя в.плену, где ты будешь работать им на пользу, не имея возможности уйти» (Albertus Magnus, 1958, с. 14). Внеофициальный характер алхимии очевиден.
Как же относится к адептам мастер-ремесленник? Георгий Агрикола(XVI в.) в трактате «О горном деле...» говорит: «Много имеется и других книг об этом, но все они темны, так как сии писатели называют вещи чужими, не собственными именами, и притом одни пользуются для их обозначения одними, ими же придуманными названиями, другие — другими, между тем как сами-то вещи являются одними и теми же. Эти учителя передают своим ученикам сведения, какими способами разрушать и приводить как-то обратно к первоначальной материи малоценные металлы... чтобы, этим путем добывать из них драгоценные металлы... Могут ли они это в действительности делать или не могут, я не берусь решать... Однако... утверждения эти, естественно, вызывают сомнения... ибо если бы они действительно усвоили таковые, то, будучи столь многочисленными как в прежние, так и в нынешние времена, они давно наполнили бы города золотом и серебром. Их суесловие изобличают также их книги, которые они подписывают именами Платона, Аристотеля
» 23 «
и других философов, чтобы эти славные имена в заголовкам их книг придавали последним в глазах простых людей видимость учености... Я разрешил себе благоразумно обойти молчанием все то, чего я сам не видел и не читал или не узнал от людей, заслуживающих доверия. Мною, таким образом, указано лишь то, что я сам видел и что, прочитав или услыхав, сам осмыслил» (1962, с. 11—12)
Книги адептов «темны». И это—знак обмана. Принцип возвращения несовершенных металлов к бескачественной первичной материи, дабы потом от нее двинуться к серебру и золоту, не опровергнут, хотя и неподтвержден практикой. Имена древних привлечены адептами лишь учености ради. Темень, обман, думает про алхимию Агрикола, ссылаясь на собственный опыт рудознатца. В этом оправдание приведенной антиалхимической тирады. Алхимика считают заведомо заземленным на эмпирию, ибо именно со стороны эмпирии исходит критика Агриколы. Алхимия—на задворках, но не по причине инакости, а по причине неудачливости этого псевдоремесла и этой псевдотеории.
Сходных взглядов придерживается и Бернар Палисси (XVI в.) — гениальный гончар, два десятка лет бедственной и подвижнической жизни положивший на слепой, но в конце концов увенчанный счастьем успеха поиск тайны глазури.
Хулители алхимического искусства — современники алхимиков. Однако сам характер этой хулы таков, что алхимик все-таки свой, средневековый; но только обманщик и шарлатан. Infant terrible, но дитя законное, с законной средневековой родословной. Достойное осуждения, но и жалости; хулы но и... похвалы — в случае удачи, которой нет и, вероятно, не будет. Алхимия свидетельствует о средневековье, хотя и вводит в обман честной народ. И потому заслуживает хулы, но не изгнания; запрета, но до поры; снисходительного повешения...
Между тем хулители—люди разных профессий. Знатоки мира божьихтворений, но и ремесленники. И это существенно. Не коренится ли тождество критики алхимии со стороны ее современников в самой природе алхимии? Не говорит ли это об особом, генетически определенном месте, которое занимала алхимия в культуре, располагаясь между техническим ремеслом и натурфилософствованием? В самом деле, теоретизирование алхимиков практично по преимуществу в смысле цели, хотяи заранее безнадежно; практика же умозрительна, эфемерна и живет лишь в слове, да и то тайном, темном. Вещественная же фактура алхимической лаборатории совпадает с фактурой мастерской технохимика-ремесленника. Ар-Рази (IX—Х в.) свидетельствует, например, что почти «все приборы (алхимической лаборатории.—В. Р.) можно найти у золотых дел мастера» (1957, с. 62).
Критика алхимии продолжалась и в иные, послесредневековые времена.
ТЕКСТЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ, задавшегося целью развенчать средневековье по всем статьям, но странно забывшего о собственной средневековости, выразительно запечатлели эту критику.
24
Уже у Данте—а это был лишь конец XIII столетия —читаем о двух алхимиках, подделывавших металлы и обреченных за это на вечные мукив десятом рву восьмого круга Ада. Алхимия у Данте—наука вполне жульническая и ни на что более не годная. Ее адепты—сплошь мошенники и, стало быть, грешники. Иных целей у алхимии нет и быть не может. Главная же — злато-сереброискательская — ее идея заведомо недостижима. Еще резче говорит об алхимии Петрарка (XIV в.). Им принят во внимание ее тысячелетний неудачный опыт. Пафос такой критики — проверка практикой.
Но не только неудачи практического свойства вызывали антиалхимические выпады. Важна была и нравственная сторона дела. Золото — венец .алхимических исканий — опорочено отвратительной действительностью. Блестящая поверхность совершеннейшего из металлов захватана недостойнейшими. Ронсар (XVI в.):
Из-за него разлад, раздор.
Из-за него и глад, и мор,
И сколько слез неутолимых...
(1963, с. 80,81).
В сатире Себастиана Брата (XV—XVI в.) «Корабль дураков» читаем:
Алхимия примером, служит
Тому, как плутни с дурью дружат...
(1965, с. 220).
Сказал нам Аристотель вещий:
«Неизменяема суть вещи»,
Алхимик же в ученом бреде
Выводит золото из меди...
(с. 224).
Мешок травы, бочонок мази —
Вот пластырь вам для всех оказий...
(с. 156).
Алхимики у Бранта—наравне с прочими—почтенные жители страны Глупландии. Хлесткая брань далека от изящной возрожденческой хулы. Брант сам еще слишком средневеков. Ссылки на Аристотеля как аргумент в споре—разве не средневековое средство убедить оппонента в собственной правоте? Это критика «справа», заостряющая внимание на практических неудачах. Ругательского Бранта сменил пристойный Эразм Роттердамский (XV—XVI в.), от которого тоже досталось и тайным наукам, и их ревностным адептам, «кто при помощи тайных наук тщится преобразовать природу вещей и отыскивает пятую стихию на морях и на суше». Но тут же утешает их стихом из Секста Пропорция: «К великим делам и стремленье—почтенно бывает» (1932, с. 128). Ирония, а потом и смех, злой и глумливый,—верный признак конца алхимических занятий. Антиалхимические стихи «Кентерберийских рассказов» Чосера (XIV в.), карикатуры Гольбейна Младшего (XVI в.),
» 25 «
рисунки Брейгеля Старшего (XVI в.), изобразившего алхимика-неудачника, который в поисках алхимического злата пустил по миру собственную семью... Свидетельство возрожденческого смеха над алхимией, непутевой дочерью средних веков, так и оставшейся старой девой— не только не обрученной, но и не помолвленной с золотым алхимическим тельцом. Прибавлю к этому «Подсвечник» Джордано Бруно (XVI в.), сатиру испанца Франсиско Кеведо (XVI—XVII в.). Этот Франсиско, например, в «Книге обо всем и еще о многом другом», продолжая длившуюся уже не одно столетие череду насмешек над алхимией и алхимиками, издевательски советует: «Делай то же, что делали все в подобных случаях и что очень легко: пиши вздор» (1949, с. 208). Но и на этом фоне являются печально снисходительные изображения чудаковатых алхимиков. Вот фрагмент из пьесы Бена Джонсона «Алхимик» (XVI—XVII вв.):
...Сегодня
. Я должен приготовить талисман,
Наш перл творенья — философский камень....
Вы все еще не верите? Напрасно!
Я весь металл здесь в доме превращу
Сегодня ночью в золото, а завтра
Чуть свет за оловом и за свинцом
К лудильщикам я слуг своих направлю...
(1960, с. 246,249)
Примерно в те же времена существует критика вовсе иного свойства — преследовательская, инквизиторская. Она проста и незатейлива: алхимия — «проклятая наука, вдохновленная самим дьяволом» (Rassenfasse et Gueben, 1936, с. 43).
Возрождение критикует средние века, а значит, и алхимию. Мишень длякритики предельно упрощена. Только поиск алхимического золота. Может быть, еще и эликсира долголетия. Тысячелетний опыт—опыт неудач. Он-то и есть предмет для нападок. Возрождение критикует «корыстную» алхимию за невезение, забыв о безграничном ее же бескорыстии.
Возрождение отождествляет алхимию со средними веками. Больше того, считает именно ее наиболее выразительным, безобразно выразительным и оглупленным образом этих самых хулимых средних веков.Именно потому эта хула презрительна, беспощадна. Важно, однако, что ренессансное «источниковедение» алхимии считает ее законной дочерью средневековья.
» 26 «
И все-таки почему именно Ренессанс обеспечил алхимии как будто быновую — тысячу лет спустя после Александрии — многоцветную, полнозвучную жизнь? Не было ли Возрождение само в какой-то своейграни алхимическим, то есть тоже средневековым? А если так, то и возрожденческие инвективы в адрес адептов не более, чем способ отмежеваться от оккультизма старого во имя новой герметики. Размежевание на всякий случай. Но, как бы там ни было, живая алхимия окончилась, что своевременно уловил ренессансный критический ум Леонардо да Винчи: «О, искатели постоянного движения, сколько пустых проектов создали вы в подобных поисках! Прочь идите с искателями золота!» (Зубов, 1961, с. 125). Начинается естественнонаучная критика алхимии [...]
НО ВЕРНЕМСЯ к нашим драконам.Практический подтекст рецепта как будто уже раскрыт. Два предметных пласта обнаруживаются сразу: свинец, его окислы и соли, с одной—земной стороны; и их почти двойники—львы и дракон, благоденствующие под сенью и под синью неба.
Приключения льва запечатлены не только в алхимических, но и в иныхтекстах средневековья. Дракон—полисемантический парафраз древнеегипетского Уробороса; иносказание гностического змея познания.Жертвенные перипетии львов и дракона, очищенных в священном огне,даны как занимательные приключения, героизирующие их участников. Именно приключенческая природа главной алхимической субстанции—металлов—делает повествование эпически полнокровным, а пафос совершенствования — боговдохновенным. Неукоснительность предписания роднит алхимический мир с алхимическим мифом. Магические заклинания, обеспечивающие успех предприятия, слышны в невыразимом безглаголии.
Когда же в рассказ вторгается вдруг такое: «Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост», нет сомнения, тексттакой мощной метафоричности действительно исполнен эстетическихпритязаний. Если же углубиться к началу, вернее, к началам—аристотелевским, космогоническим, обернувшимся алхимическими началами, мы можем включить этот рецепт в фундаментальный контекст древних космогоний. Текст этот предельно зрим и таит в себе возможности быть изображенным. Жанровое многоголосие алхимического сочинительства.
Так что же такое алхимический текст, понятый как исторический источник? Это—все вместе—«физико-химическая» процедура и натурфилософская теория, магический ритуал и языческое чернокнижие, схоластическое философствование и мистические озарения, истовый аристотелизм и неуклюжее варварство, дорождественские космогонии и христианская боговдохновенность, неукоснительная обязательность мифа и эпическая остраненность, высокая литература и изобразительиый артистизм. Неужто нераздельно? Пожалуй, что так. Именно таким видится алхимический текст. Именно такой — алхимическая деятельность.
» 32 «
Таков и алхимик: ставящий опыты теоретик и теоретизирующий ремесленник, философ и теолог, мистик и схоласт, художник к поэт, правоверный христианин и маг-чернокнижник. Но алхимия? Не наука, не искусство, не религия, не философия, не ремесло, но и то, и другое, и третье... Выходит, алхимия не столько предшественница химии нового времени, сколько явление культуры в предельно широком смысле этого термина. Внешне эклектическое, но и—в порядке предположения—противоречиво-синкретическое образование. Такое представление об алхимии, алхимике, алхимическом тексте может решительно преобразовать алхимическое источниковедение. Открываются новые методологические возможности изучать алхимический текст в контексте всей средневековой культуры—сопредельных культур; выходить в многообразные сферы средневековья через обозначенные здесь компоненты алхимического сплава.
Разумеется, синкретизм алхимии (будем считать, что так оно и есть) вовсе не исключение. Вся средневековая культура в принципе синкретична, как, впрочем, синкретичен и любой фрагмент этой культуры, отмеченной врожденной составностью, уловимой in ststu nascendi14.
Составность как принцип. И тогда «химическое» звено в алхимическом тексте—именно звено, а не пружина. Но только установить синкретическую природу алхимии мало. Нужно выявить природу этого синкретизма; понять, что же скрепляет составляющие алхимию компоненты, каков механизм этого сочленения.
Обсуждения Алхимия