Дымящийся

На планете свободного выбора
Решили мы справить контракт,
И в роли духовного либеро
Заключили мы с Господом пакт.

...И если все живут на сцене,
Значит, в зрительном зале пусто,
И там не жидко, и не густо,
А просто кровь бежит по венам...

Бога и наша стоит там печать,
И ее не стереть, не купить, не продать,
А только заслуживать свой гонорар,
Что в свете гудков и дымящихся фар
Стынет, легчает, уходит в антракт,
Пока исполняется жизни контракт...

И если ты Бога нашел в этой...

Нет повода и время усомниться
В национальной принадлежности своей.
В Россию матушку успел влюбиться,
Успел ругать, да и скучать по ней.

Любви безвременные, радостные ноты,
Которые позволят мне сказать:
Все радости земные и невзгоды
Мы притянули, надо понимать.

Рожденный есть я вместе со страной,
И со страной своей я есть ведомый Богом.
Куда уходишь, детство? Ну постой!
Я будто свет в дымящейся берлоге...

Америка – страна свободных,
Сестра, как Марса, так Венеры,
Царит там джинсовая мода,
И Майкл Джексон там в манере,
В манере «пепси» он поет,
Провозглашая в своих песнях
О том, как Бог на нас плюет,
О том, как дохнем мы все вместе,
И что природа изнывает
От наших неразумных дел,
Что человек, себя не зная,
Царем природы стать хотел.
Короче, он поет о многом.
Но стиль его не назван «роком»,
А назван «пепси», повторюсь…
Америка, – тебя боюсь!
Страны ты чудных завихрений
И очень...

Оранжево-жёлтый ноктюрн
Сгорает в дымящихся листьях.
Закончился праздничный тур,
Разделись все до неприличья.

И нет больше пламенных пар,
Нагие изгибы в лохмотьях.
Закончен торжественный бал,
Завяли наряды у модниц.

Лишь ветер доволен игрой -
Гоняет шуршащие краски,
И дым от костров, чуть седой,
Свивает причудливо в маски.

Смущается взгляд из окна -
Повсюду одна обнажённость.
И грусти осенней полна,
Вползает в меня отрешённость.

Рассудок – трезвость, а любовь
подобна свету среди ночи.
Закрой же шторы, стисни очи,
ладонью прикрывая бровь.

Для сердца сей опасен свет.
Любовь сжигает, ровно пламя.
Любовь она – средь мрака знамя,
и тьме – решительный ответ.

Пройди же мимо, тенью, «нет»
скажи лучам любви и свету,
мой мрак – отец, его советы
я чту на ложе новых бед.

Средь чёрной ночи – страсть пуста.
Любви - пурпурные уста,
лобзают вновь иных, пьяня,
живее, только – не меня.

Пусть – бегство. Пусть...

Из осени не выйти без потерь...
Не потому ли мне опять грустится,
Вновь верить хочется, вновь грезится и снится,
Что в зиму тихую вхожу все так же просто,
Словно в сказочную дверь…

Иду в снега. Парю. Живу. И жду.
Календарю безмолвному не задаю вопросы
О том, как избежать очередной зимы,
Как научиться быть песчинкой неприметной
В пристранном мире вечной кутерьмы. Всё просто…

Вновь в пудреную снежность отворяю дверь.
Вхожу в театр абсурда. Иль театр теней,
Где царствует...

Выбор был не велик,
подсказал нам старик,
у реки – пулемёт,
прописался, живёт.
По тропе - «лепестки»
ковылять без ноги
небольшой интерес,
двое раненных, вес.
Близок вроде Герат,
снарядив автомат,
я пополз посмотреть,
где придётся потеть.
Пыль, смердящий кишлак,
левый свесился фланг
над песчаной рекой,
над кривою рукой.
На колючке висел
золотой богомол,
странным взглядом глядел,
лапкой, челюстью зол.
Переливчатый фрак,
в брильянтах камзол,
на метёлке в цветах
добычу нашёл...

Весна сорок пятого года…
И порохом пахнет Берлин…
Врезаются в прах небосвода
Седые развалы руин…

Зияют бойницы Рейхстага…
От пуль – на стенах рикошет…
И отблеском алого стяга –
По небу кровавый рассвет…

Обугленных улиц цепочки…
В торце Бранденбургских ворот –
Шрапнели шальной многоточье…
И ранен смертельно комвзвод…

Дымящихся танков останки…
Ты пала, империя зла!
Под звуки любимой «Смуглянки»
На сердце – немного тепла…

Испуганных жителей лица…
Цветы для советских солдат...

Как облака, плывёт туман
Кругом в моём пейзаже,
Волшебно-сказочный дурман
В дымящем камуфляже!

Идёт распахнутой душа,
Куда идёт - не знает!..
А Неизвестности, дрожа,
Всё липнут снежной стаей!

Интуитивно странен путь,
Ум бедный сбился с толку,
Щекочет нервы память-жуть,
Генетики "наколка"!

Сырой фатой обнял Изъян,
Облапал, Эфемерный!
Я Тайной сделалась сама,
Предельно-многомерной!

Вливаюсь в собственный туман,
В фантомные секреты,
Без напряжения ума, -
Вся растворяясь в...

Я нашёл на пустыре брошенное, позабытое богом стихотворение,
изъеденное белой пылью и молью безмолвного февральского одиночества,
еле дышащее тонкой слезой не прочтения;
я взял дымящуюся крупицу его ветхих, пожелтевших слов,
пропустил через, заточенное об ночь, внимание сердца,
и оно распустилось, выдохнуло кувшинкой зимнего солнцестояния
на ладонях хрустального льда, словно свеча в храме –
живое пламя, облачающееся в сосуд человеческой плоти.
Вот оно – я услышал аромат полночных...