Самым заветным желанием матери было женить моего старшего брата. "Ах, когда я увижу лицо жены Ананты, для меня наступит рай на земле!"Я часто слышал, как мать в таких словах выражала сильное для индийской женщины чувство - мечту о непрерывном существовании своей семьи.
Ко времени помолвки Ананты мне исполнилось одиннадцать лет. Мать находилась в Калькуте, с радостью наблюдая за подготовкой церемонии. Мы с отцом оставались одни в нашем доме в Барели; на севере Индии, куда отец был переведен, проработав два года в Лахоре.
Еще раньше я был свидетелем роскошных брачных обрядов, совершающихся для моих двух сестер, Роми и Умы. Но для Ананты, как для старшего сына, существовали тщательно разработанные планы. Мать принимала многочисленных родственников, приезжавших в Калькуту из самых отдаленных мест. Она устраивала их со всеми удобствами в большом, недавно купленном, доме под пятидесятым номером на улице Амхерст. Все было готово - деликатесы для пиршества, веселое кресло-трон для брата, множество разноцветных фонариков, громадные картонные фигуры слонов и верблюдов; английский, шотландский и индийские оркестры, профессиональные устроители развлечений, жрецы для совершения старинных торжественных ритуалов. Мы с отцом, в праздничном настроении, предполагали присоединиться к семье во время самой церемонии. Однако перед самым этим радостным днем меня посетило зловещее видение.
Это произошло в Барели, в полночь. Я спал около отца на веранде нашего бунгало. Меня разбудило особое колыхание сетки для москитов, висевший над кроватью. Темные занавесы были откинуты, и я увидел любимый образ матери.
- Разбуди отца!- ее голос слышался как шепот.- Садитесь на первыц поезд, который отходит в четыре часа. Поезжайте скорее в Калькуту, если хотите застать меня в живых!- и с этими словами призрачная фигура исчезла.
- Отец, отец, мать умирает!- Ужас, выразившийся в моем тоне, немедленно пробудил его. Всхлипывая, я сообщил ему роковую новость.
- Никогда не обращай внимания на такие галлюцинации!- Отец, как обычно, отнесся с недоверием к необычной ситуации.- Здоровье матери отличное. Если мы получим плохие известия, мы отправимся туда завтра.
- Вы никогда не простите себе, если не отправитесь в путь сейчас же!- Страдание вынудило меня прибавить с горечью.- И я никогда вам этого не прощу!
Печальное утро принесло известие! "Мать опасно больна; свадьба откладывается; приезжайте немедленно".
В большом беспокойстве мы выехали с отцом. Один из моих дядей встретил нас по пути, на одной из пересадок. Навстречу нам загрохотал поезд; он приближался с невероятной быстротой. Полный внутреннего смятения, я внезапно почувствовал желание броситься под его колеса. Я оторван от матери, мир пуст, невыносим... Я любил мать, как самого дорогого друга на земле. В ее черных глазах, струивших утешение, я находил убежище от маленьких трагедий своего детства.
- Жива ли она еще?- задал я дяде свой единственный и последний вопрос.
- Да, конечно!- Ему было легко понять написанное у меня на лице выражение отчаяния. Но я почти не верил его словам. Когда мы приехали в Калькутский дом, нам оставалось лишь увидеть ошеломляющую мистерию смерти. Я впал почти в безжизненное состояние; прошли многие годы, пока сердце мое хоть как-то утешилось. Рыданья мои устремились к самым вратам неба и, в конце концов, достигли слуха Божественной Матери. Ее слова исцелили раны моего сердца:"Я наблюдала за тобой жизнь за жизнью, скрытая в нежности всех матерей! Увидь в моем взоре те темные глаза, прекрасные и потерянные, которые ты ищешь!"
Вскоре после обряда сожжения тела нашей дорогой и любимой матери мы с отцом возвратились в Барели. Ежедневно, по зову сердца, я совершал рано утром своебразное паломничество к большому дереву шеоли, бросавшему свою тень на ровную золотистозеленую лужайку перед нашим бунгало. В какие-то моменты я воображал, что белые цветы шеоли осыпаются, как добровольное приношение на травянистый алтарь. Роняя слезы на росу, я часто замечал странный, потусторонний свет, струившийся на лужайке. Меня одолевали приступы неудержимого стремления к Богу. Я ощутил могучее тяготение к Гималаям.
Один из моих двоюродных братьев только что вернулся из путешествия к святым горам. Он навестил нас в Барели. Я жадно слушал его рассказы о высокогорных обителях йогов и свами /1/.
- Давай убежим в Гималаи!- предложил я однажды Дварка Прасаду, юному сыну нашего помещика. Но это предложение попало не в те уши. Он открыл план моему старшему брату, который в это время как раз приехал навестить отца. Вместо того, чтобы слегка посмеяться над этим неосуществимым намерением маленького мальчика, Ананта сделал его пунктом постоянных насмешек надо мною.
- Где же твое оранжевое одеяние? Без него ты не можешь быть Свами!
Но его слова необъяснимо волновали меня. Они вызвали передо мной ясную картину: мне представилось, как я в желтой одежде монаха скитаюсь по Индии. Может быть, эта фраза пробудила во мне воспоминание о прошлой жизни; во всяком случае, я понял, с какой естественной легкостью я носил одеяние этого основанного в древности монашеского ордена.
Разговаривая как-то утром с Дваракой, я ощутил, что на меня нисходит океан любви к Богу. Мой товарищ почти не обратил внимания на мое неожиданное, последовавшее за этим красноречие; но я всем сердцем обратился в себя. В тот же день я убежал в Наини. Там, у подножия Гималаев, Ананта устроил настоящую охоту за мной, и мне пришлось вернуться в Барели. Единственным паломничеством, которое мне разрешалось, было обычное посещение перед рассветом дерева шеоли. Мое сердце рыдало об утраченных матерях: и человеческой и Божественной.
Смерть матери оказалась для всей нашей семьи невосполнимой утратой. Отец никогда больше не женился, хотя прожил еще около сорока лет. Взяв на себя трудную роль отца-матери для своего маленького выводка, он явственно стал более нежным и доступным. Со спокойствием и гибким пониманием решал он различные семейные вопросы. После службы он, подобно отшельнику, уединялся в своей комнате, практикуя там в безмятежном спокойствии крийа-йогу. Спустя долгое время после смерти матери я попытался нанять домоправительницу-англичанку: она могла бы обратить внимание на кое-какие мелочи, что сделало бы жизнь отца более удобной. Но отец покачал головой:
- Всякий уход за мной кончился со смертью твоей матери.- Глаза его казались отреченными и полными преданности на всю жизнь.- Я не приму ничьих услуг, особенно же от другой женщины.
Со смерти матери прошло четырнадцать месяцев, и я узнал, что она оставила мне важное напутствие. Находившийся у смертного одра Ананта записал ее слова. Хотя мать просила открыть мне их через год после ее смерти, Ананта немного отложил выполнение этого поручения. Скоро он должен был уехать из Барели в Калькуту и жениться на той девушке, которую ему подыскала в невесты мать. И вот однажды вечером он велел мне сесть около
него.
- Мукунда, весьма неохотно я сообщаю тебе необычную новость.- В голосе Ананты послышались нотки покорности судьбе.- Я боялся зажечь в тебе желание убежать из дому. Но, как бы там ни было, ты весь полон божественного рвения. Когда я задержал тебя на пути к Гималаям, я пришел к определенному решению. Мне нельзя более отсрочить выполнение данного мною торжественного обещания.
С этими словами брат втучил мне небольшой ларчик и отдал следующее предсмертное послание матери: "Мой любимый сын Мукунда, да будут эти мои слова последним благословением,- сказала она.- Наступил час, когда мне нужно сообщить тебе и многих необыкновенных событиях, которые последовали за твоим рождением. Впервые я узнала о предназначенном тебе пути, когда ты был еще грудным младенцнм. В то время я принесла тебя в дом моего гуру в Бенарес. Затерявшись в толпе учеников, я едва могла видеть Лахири Махасайа, сидевшего погруженным в глубокой медитации. Похлопывая тебя по спине, я молилась, чтобы Великий Гуру обратил на тебя внимание и дал бы тебе свое благословение. Когда моя благоговейная просьба стала достаточно сильной, он открыл глаза и дал мне знак приблизиться. Другие ученики расступились и дали мне дорогу; я склонилась к его священным стопам. Лахири Махасайа посадил тебя на край своей одежды и положил тебе на лоб руку, как бы совершая обряд духовного крещения.
- Мать, твой сын будет йогином. Словно духовный двигатель, он доставит много душ в Царство Божие.
Мое сердце запрыгало от радости, когда я увидела, что моя скрытая молитва принята всеведущим гуру. Еще незадолго до твоего рождения он говорил мне, что ты последуешь по его стопам.
Сын мой, позже мы с твоей сестрой Ромой были свидетелями того, как ты имел видение Великого Света; мы наблюдали за тобой из соседней комнаты, когда ты лежал неподвижно на кровати. Твое личико светилось, а в голосе звучала железная решимость, когда ты говорил о том, что пойдешь в Гималаи в поисках Божественного.
Таким образом, дорогой сын, я познала что твой путь далек от мирских чаяний. Самое необычное событие в моей жизни укрепило это мое убеждение, и об этом я поведаю тебе в моем предсмертном послании.
Это была беседа с одним мудрецом в Пенджабе. Наша семья жила в Лахоре. Однажды служанка вошла ко мне со словами:"Госпожа, какой-то необычный садху /2/ хочет обязательно увидеть "мать Мукунды". Простые слова проникли в мою душу, и я сейчас же вышла к посетителю. Склонившись к его ногам, я почувствовала, что передо мной стоял подлинно божий человек.
- Мать,- сказал он,- великие учителя желают, чтобы ты знала, что твое пребывание на замле будет недолгим. Следующая болезнь окажется для тебя последней /3/.
Наступило молчание, во время которого я не ощутила тревоги, наоборот, меня коснулись вибрации Великого покоя. Наконец, он снова обратился ко мне:"Ты станешь хранительницей особого серебрянного амулета. Сегодня я не дам его тебе; для того, чтобы ты видела истинность моих слов, талисман должен завтра материализоваться в твоих руках, когда ты будешь медитировать. На смертном одре ты должна поручить своему старшему сыну Ананте хранить амулет в течение года, а затем вручить его твоему второму сыну. Мукунда поймет значение талисмана, данного великими существами. Он должен изучить его к тому времени, когда будет готов отказаться от всех мирских надежд и начать поиски Божества, которые наполнят его жизнь. После того, как амулет пробудет у него несколько лет и выполнит свое назначение, он исчезнет. Даже будучи спрятан в самом тайном месте, он вернется туда, откуда пришел /4/.
Я предложила святому подаяние и склонилась перед ним с великим почтением. Не взяв предложенного, он отправился, благословив меня. На следующий вечер, когда я сидела, сложив руки и погрузившись в медитацию, у меня между ладонями материализовался серебрянный амулет, как раз таким образом, как и обещал садху; он дол знать о себе прикосновением чего-то холодного и гладкого.
Я ревностно хранила его более двух лет, а сейчас оставляю Ананте. Не печалься обо мне, ибо мой великий гуру передает меня в руки Бесконечности. Прощай, дитя мое, Космическая Матерь сохранит тебя".
С получением амулета на меня снизошла вспышка озарения, и во мне пробудились многие дремлющие воспоминания. Круглый талисман древней отделки быс покрыт санскритскими буквами. И я понял, что он пришел от учителей моих прошлых жизней, которые незримо направляли мои шаги. Конечно, в нем было еще и другое значение; но полностью раскрыть сердце амулета нельзя .
Как талисман в конце концов исчез среди чрезвычайно неблагоприятных обстоятельств моей жизни, как его потеря стала вестником того, что я нашел своего гуру,- обо всем этом передать в данной главе невозможно.
Но маленький мальчик, так неудачно попытавшийся достичь Гималаев, ежедневно уносился далеко-далеко на крыльях своего амулета.
Еще раньше я был свидетелем роскошных брачных обрядов, совершающихся для моих двух сестер, Роми и Умы. Но для Ананты, как для старшего сына, существовали тщательно разработанные планы. Мать принимала многочисленных родственников, приезжавших в Калькуту из самых отдаленных мест. Она устраивала их со всеми удобствами в большом, недавно купленном, доме под пятидесятым номером на улице Амхерст. Все было готово - деликатесы для пиршества, веселое кресло-трон для брата, множество разноцветных фонариков, громадные картонные фигуры слонов и верблюдов; английский, шотландский и индийские оркестры, профессиональные устроители развлечений, жрецы для совершения старинных торжественных ритуалов. Мы с отцом, в праздничном настроении, предполагали присоединиться к семье во время самой церемонии. Однако перед самым этим радостным днем меня посетило зловещее видение.
Это произошло в Барели, в полночь. Я спал около отца на веранде нашего бунгало. Меня разбудило особое колыхание сетки для москитов, висевший над кроватью. Темные занавесы были откинуты, и я увидел любимый образ матери.
- Разбуди отца!- ее голос слышался как шепот.- Садитесь на первыц поезд, который отходит в четыре часа. Поезжайте скорее в Калькуту, если хотите застать меня в живых!- и с этими словами призрачная фигура исчезла.
- Отец, отец, мать умирает!- Ужас, выразившийся в моем тоне, немедленно пробудил его. Всхлипывая, я сообщил ему роковую новость.
- Никогда не обращай внимания на такие галлюцинации!- Отец, как обычно, отнесся с недоверием к необычной ситуации.- Здоровье матери отличное. Если мы получим плохие известия, мы отправимся туда завтра.
- Вы никогда не простите себе, если не отправитесь в путь сейчас же!- Страдание вынудило меня прибавить с горечью.- И я никогда вам этого не прощу!
Печальное утро принесло известие! "Мать опасно больна; свадьба откладывается; приезжайте немедленно".
В большом беспокойстве мы выехали с отцом. Один из моих дядей встретил нас по пути, на одной из пересадок. Навстречу нам загрохотал поезд; он приближался с невероятной быстротой. Полный внутреннего смятения, я внезапно почувствовал желание броситься под его колеса. Я оторван от матери, мир пуст, невыносим... Я любил мать, как самого дорогого друга на земле. В ее черных глазах, струивших утешение, я находил убежище от маленьких трагедий своего детства.
- Жива ли она еще?- задал я дяде свой единственный и последний вопрос.
- Да, конечно!- Ему было легко понять написанное у меня на лице выражение отчаяния. Но я почти не верил его словам. Когда мы приехали в Калькутский дом, нам оставалось лишь увидеть ошеломляющую мистерию смерти. Я впал почти в безжизненное состояние; прошли многие годы, пока сердце мое хоть как-то утешилось. Рыданья мои устремились к самым вратам неба и, в конце концов, достигли слуха Божественной Матери. Ее слова исцелили раны моего сердца:"Я наблюдала за тобой жизнь за жизнью, скрытая в нежности всех матерей! Увидь в моем взоре те темные глаза, прекрасные и потерянные, которые ты ищешь!"
Вскоре после обряда сожжения тела нашей дорогой и любимой матери мы с отцом возвратились в Барели. Ежедневно, по зову сердца, я совершал рано утром своебразное паломничество к большому дереву шеоли, бросавшему свою тень на ровную золотистозеленую лужайку перед нашим бунгало. В какие-то моменты я воображал, что белые цветы шеоли осыпаются, как добровольное приношение на травянистый алтарь. Роняя слезы на росу, я часто замечал странный, потусторонний свет, струившийся на лужайке. Меня одолевали приступы неудержимого стремления к Богу. Я ощутил могучее тяготение к Гималаям.
Один из моих двоюродных братьев только что вернулся из путешествия к святым горам. Он навестил нас в Барели. Я жадно слушал его рассказы о высокогорных обителях йогов и свами /1/.
- Давай убежим в Гималаи!- предложил я однажды Дварка Прасаду, юному сыну нашего помещика. Но это предложение попало не в те уши. Он открыл план моему старшему брату, который в это время как раз приехал навестить отца. Вместо того, чтобы слегка посмеяться над этим неосуществимым намерением маленького мальчика, Ананта сделал его пунктом постоянных насмешек надо мною.
- Где же твое оранжевое одеяние? Без него ты не можешь быть Свами!
Но его слова необъяснимо волновали меня. Они вызвали передо мной ясную картину: мне представилось, как я в желтой одежде монаха скитаюсь по Индии. Может быть, эта фраза пробудила во мне воспоминание о прошлой жизни; во всяком случае, я понял, с какой естественной легкостью я носил одеяние этого основанного в древности монашеского ордена.
Разговаривая как-то утром с Дваракой, я ощутил, что на меня нисходит океан любви к Богу. Мой товарищ почти не обратил внимания на мое неожиданное, последовавшее за этим красноречие; но я всем сердцем обратился в себя. В тот же день я убежал в Наини. Там, у подножия Гималаев, Ананта устроил настоящую охоту за мной, и мне пришлось вернуться в Барели. Единственным паломничеством, которое мне разрешалось, было обычное посещение перед рассветом дерева шеоли. Мое сердце рыдало об утраченных матерях: и человеческой и Божественной.
Смерть матери оказалась для всей нашей семьи невосполнимой утратой. Отец никогда больше не женился, хотя прожил еще около сорока лет. Взяв на себя трудную роль отца-матери для своего маленького выводка, он явственно стал более нежным и доступным. Со спокойствием и гибким пониманием решал он различные семейные вопросы. После службы он, подобно отшельнику, уединялся в своей комнате, практикуя там в безмятежном спокойствии крийа-йогу. Спустя долгое время после смерти матери я попытался нанять домоправительницу-англичанку: она могла бы обратить внимание на кое-какие мелочи, что сделало бы жизнь отца более удобной. Но отец покачал головой:
- Всякий уход за мной кончился со смертью твоей матери.- Глаза его казались отреченными и полными преданности на всю жизнь.- Я не приму ничьих услуг, особенно же от другой женщины.
Со смерти матери прошло четырнадцать месяцев, и я узнал, что она оставила мне важное напутствие. Находившийся у смертного одра Ананта записал ее слова. Хотя мать просила открыть мне их через год после ее смерти, Ананта немного отложил выполнение этого поручения. Скоро он должен был уехать из Барели в Калькуту и жениться на той девушке, которую ему подыскала в невесты мать. И вот однажды вечером он велел мне сесть около
него.
- Мукунда, весьма неохотно я сообщаю тебе необычную новость.- В голосе Ананты послышались нотки покорности судьбе.- Я боялся зажечь в тебе желание убежать из дому. Но, как бы там ни было, ты весь полон божественного рвения. Когда я задержал тебя на пути к Гималаям, я пришел к определенному решению. Мне нельзя более отсрочить выполнение данного мною торжественного обещания.
С этими словами брат втучил мне небольшой ларчик и отдал следующее предсмертное послание матери: "Мой любимый сын Мукунда, да будут эти мои слова последним благословением,- сказала она.- Наступил час, когда мне нужно сообщить тебе и многих необыкновенных событиях, которые последовали за твоим рождением. Впервые я узнала о предназначенном тебе пути, когда ты был еще грудным младенцнм. В то время я принесла тебя в дом моего гуру в Бенарес. Затерявшись в толпе учеников, я едва могла видеть Лахири Махасайа, сидевшего погруженным в глубокой медитации. Похлопывая тебя по спине, я молилась, чтобы Великий Гуру обратил на тебя внимание и дал бы тебе свое благословение. Когда моя благоговейная просьба стала достаточно сильной, он открыл глаза и дал мне знак приблизиться. Другие ученики расступились и дали мне дорогу; я склонилась к его священным стопам. Лахири Махасайа посадил тебя на край своей одежды и положил тебе на лоб руку, как бы совершая обряд духовного крещения.
- Мать, твой сын будет йогином. Словно духовный двигатель, он доставит много душ в Царство Божие.
Мое сердце запрыгало от радости, когда я увидела, что моя скрытая молитва принята всеведущим гуру. Еще незадолго до твоего рождения он говорил мне, что ты последуешь по его стопам.
Сын мой, позже мы с твоей сестрой Ромой были свидетелями того, как ты имел видение Великого Света; мы наблюдали за тобой из соседней комнаты, когда ты лежал неподвижно на кровати. Твое личико светилось, а в голосе звучала железная решимость, когда ты говорил о том, что пойдешь в Гималаи в поисках Божественного.
Таким образом, дорогой сын, я познала что твой путь далек от мирских чаяний. Самое необычное событие в моей жизни укрепило это мое убеждение, и об этом я поведаю тебе в моем предсмертном послании.
Это была беседа с одним мудрецом в Пенджабе. Наша семья жила в Лахоре. Однажды служанка вошла ко мне со словами:"Госпожа, какой-то необычный садху /2/ хочет обязательно увидеть "мать Мукунды". Простые слова проникли в мою душу, и я сейчас же вышла к посетителю. Склонившись к его ногам, я почувствовала, что передо мной стоял подлинно божий человек.
- Мать,- сказал он,- великие учителя желают, чтобы ты знала, что твое пребывание на замле будет недолгим. Следующая болезнь окажется для тебя последней /3/.
Наступило молчание, во время которого я не ощутила тревоги, наоборот, меня коснулись вибрации Великого покоя. Наконец, он снова обратился ко мне:"Ты станешь хранительницей особого серебрянного амулета. Сегодня я не дам его тебе; для того, чтобы ты видела истинность моих слов, талисман должен завтра материализоваться в твоих руках, когда ты будешь медитировать. На смертном одре ты должна поручить своему старшему сыну Ананте хранить амулет в течение года, а затем вручить его твоему второму сыну. Мукунда поймет значение талисмана, данного великими существами. Он должен изучить его к тому времени, когда будет готов отказаться от всех мирских надежд и начать поиски Божества, которые наполнят его жизнь. После того, как амулет пробудет у него несколько лет и выполнит свое назначение, он исчезнет. Даже будучи спрятан в самом тайном месте, он вернется туда, откуда пришел /4/.
Я предложила святому подаяние и склонилась перед ним с великим почтением. Не взяв предложенного, он отправился, благословив меня. На следующий вечер, когда я сидела, сложив руки и погрузившись в медитацию, у меня между ладонями материализовался серебрянный амулет, как раз таким образом, как и обещал садху; он дол знать о себе прикосновением чего-то холодного и гладкого.
Я ревностно хранила его более двух лет, а сейчас оставляю Ананте. Не печалься обо мне, ибо мой великий гуру передает меня в руки Бесконечности. Прощай, дитя мое, Космическая Матерь сохранит тебя".
С получением амулета на меня снизошла вспышка озарения, и во мне пробудились многие дремлющие воспоминания. Круглый талисман древней отделки быс покрыт санскритскими буквами. И я понял, что он пришел от учителей моих прошлых жизней, которые незримо направляли мои шаги. Конечно, в нем было еще и другое значение; но полностью раскрыть сердце амулета нельзя .
Как талисман в конце концов исчез среди чрезвычайно неблагоприятных обстоятельств моей жизни, как его потеря стала вестником того, что я нашел своего гуру,- обо всем этом передать в данной главе невозможно.
Но маленький мальчик, так неудачно попытавшийся достичь Гималаев, ежедневно уносился далеко-далеко на крыльях своего амулета.
Обсуждения Смерть матери. Амулет