Медитация всегда являлась составной частью буддийской доктрины, хотя те или иные направления буддизма практиковали ее в неодинаковой степени и в различных формах. В странах, где доминирует традиция Тхеравады (Хинаяна), медитация называется дхьяной и считается исключительной прерогативой монахов, отказавшихся от мирской жизни и земных благ. Без нее невозможно достичь окончательного освобождения (обрести нирвану). Мирянин, если он следует нравственным заповедям, помогает монахам и почитает их, может рассчитывать лишь на то, что исправит свою карму и в следующем перерождении станет монахом и тем самым получит шанс обрести освобождение.
Однако буддизм не ограничивается Тхеравадой, которая получила распространение в Индии и Юго-Восточной Азии. Махаяна (Большая Колесница, Великий Путь к пробуждению) дала рождение новым текстам, школам и формам самовыражения. Буддизм Махаяны сначала обогнул с запада Гималаи и проник в Центральную Азию, а оттуда по Великому Шелковому Пути пришел в первом веке нашей эры на восток, в Китай. Здесь, под воздействием традиционных конфуцианства и даосизма, он видоизменился и предстал, в конечном счете, в новых, китайских школах, а уже затем проделал свой путь еще дальше — в Корею и Японию. Из всего многообразия буддийских школ и направлений для нас в первую очередь представляет интерес чань, в японском произношении — дзэн.
В становлении чань (дзэн) можно выделить два главных момента. Одним из его источников являются сочинения Нагарджуны (ок. 150-250), крупнейшего буддийского ученого и философа. Нагарджуна говорил о «пустоте», пустот-ности всех феноменов и интеллектуальных различений. То есть все существующие вещи по определению зависят в своем существовании и значении от других вещей и значений. Собственное бытие личности представляет собой набор постоянно меняющихся рядов событий, органично переплетенных с другими «внешними» событиями и обстоятельствами. Поэтому мы «пусты» независимой реальности и существования.
Точно так же «пусты» подлинной реальности и создаваемые разумом разграничения. Ведь «большое» не имеет смысла без «малого», «движение» бессмысленно без «покоя», а «я» бессмысленно без «ты». В равной степени это касается и таких различений, как «подлинное—неподлинное», «правильное—неправильное», «добродетель—порок». Данная философия стала краеугольным камнем учения чань (дзэн).
Но был и еще один элемент, который, пожалуй, оказал гораздо большее, в сравнении с доктринальной установкой, влияние на развитие традиции, религиозной жизни и практики чань (дзэн) — медитативная дисциплина. Об этом свидетельствует само название, ведь чань (дзэн) является китайским (японским) произношением изначального индийского термина дхьяна, обозначающего тот самый медитативный путь, пройдя который, принц Гаутама стал Буддой, высшим пробужденным, способным пробуждать других.
Чаньское пробуждение было не интеллектуальным, а опытным и экзистенциальным. Надлежит устранить «пустые» установки сознания, дабы через медитацию обрести глубокую всетрансформирующую мудрость, мудрость поистине бесценную. Именно в этой центральной медитативной установке соединились буддийская и даосская традиция. Мы считаем необходимым сказать о даосизме несколько слов.
Однако буддизм не ограничивается Тхеравадой, которая получила распространение в Индии и Юго-Восточной Азии. Махаяна (Большая Колесница, Великий Путь к пробуждению) дала рождение новым текстам, школам и формам самовыражения. Буддизм Махаяны сначала обогнул с запада Гималаи и проник в Центральную Азию, а оттуда по Великому Шелковому Пути пришел в первом веке нашей эры на восток, в Китай. Здесь, под воздействием традиционных конфуцианства и даосизма, он видоизменился и предстал, в конечном счете, в новых, китайских школах, а уже затем проделал свой путь еще дальше — в Корею и Японию. Из всего многообразия буддийских школ и направлений для нас в первую очередь представляет интерес чань, в японском произношении — дзэн.
В становлении чань (дзэн) можно выделить два главных момента. Одним из его источников являются сочинения Нагарджуны (ок. 150-250), крупнейшего буддийского ученого и философа. Нагарджуна говорил о «пустоте», пустот-ности всех феноменов и интеллектуальных различений. То есть все существующие вещи по определению зависят в своем существовании и значении от других вещей и значений. Собственное бытие личности представляет собой набор постоянно меняющихся рядов событий, органично переплетенных с другими «внешними» событиями и обстоятельствами. Поэтому мы «пусты» независимой реальности и существования.
Точно так же «пусты» подлинной реальности и создаваемые разумом разграничения. Ведь «большое» не имеет смысла без «малого», «движение» бессмысленно без «покоя», а «я» бессмысленно без «ты». В равной степени это касается и таких различений, как «подлинное—неподлинное», «правильное—неправильное», «добродетель—порок». Данная философия стала краеугольным камнем учения чань (дзэн).
Но был и еще один элемент, который, пожалуй, оказал гораздо большее, в сравнении с доктринальной установкой, влияние на развитие традиции, религиозной жизни и практики чань (дзэн) — медитативная дисциплина. Об этом свидетельствует само название, ведь чань (дзэн) является китайским (японским) произношением изначального индийского термина дхьяна, обозначающего тот самый медитативный путь, пройдя который, принц Гаутама стал Буддой, высшим пробужденным, способным пробуждать других.
Чаньское пробуждение было не интеллектуальным, а опытным и экзистенциальным. Надлежит устранить «пустые» установки сознания, дабы через медитацию обрести глубокую всетрансформирующую мудрость, мудрость поистине бесценную. Именно в этой центральной медитативной установке соединились буддийская и даосская традиция. Мы считаем необходимым сказать о даосизме несколько слов.
Обсуждения Дзен. Дзэнский опыт и духовная дисциплина