Депрессивное состояние близкого человека всегда очень остро переживается окружающими. Эти переживания связаны не только с сочувствием, но и с состоянием беспомощности и непонимания, которые они испытывают (см. статью Чужая депрессия).
Между тем, понимание со стороны близких людей - это то, в чем больше всего нуждается человек, находящийся в депрессии. И сочувствие без понимания кажется фальшивым.
Это связано с тем, что сама депрессия, кроме того, что, являясь внутренним переживанием, представляет собой также некое послание для окружающих, прежде всего для близких людей. Внутренняя реальность не существует сама в себе, также как внутренние переживания не могут возникать ниоткуда. Вся внутренняя жизнь человека существует не столько для него самого, а, в конце концов, для проявлений в окружающем мире через взаимодействие с окружающими его людьми, прежде всего близкими людьми, теми, кого мы любим (или кого мы хотели бы любить). Человек не может существовать в изоляции, что всем известно. Но он не может существовать в изоляции не просто потому, что у него есть некая необходимость в общении, а потому что он имеет непреходящую потребность любить и быть любимым. В какой бы форме эта потребность не выражалась - это суть фундаментальная основа эмоциональной жизни человека, без которой он всего лишь конгломерат клеток, производящих потребление и выделение. Депрессивное состояние, а точнее, депрессивное поведение, следует считать выражением неудовлетворенной потребности в любви или, точнее, как метко выразился психоаналитик Шандор Радо (Rado, 1956), вопль о любви. А я бы добавил: немой вопль о любви, немой крик.
Вся трагедия человека, переживающего депрессию, заключается в том, что он оказывается неспособным выразить словами свою потребность в любви. Но часто, возможно даже чаще всего, сам человек в состоянии депрессии не может почувствовать всю остроту своей потребности в любви.
Склонность к депрессиям бывает связана с дефицитом любви в детстве со стороны родителей, прежде всего со стороны матери. Когда ребенок развивается, испытывая на себе хронический дефицит любви, ему приходится приспосабливаться, для того чтобы выжить в такой ситуации. Это приспособление заключается в том, что у него формируются специфические психологические защиты, прежде всего отрицание. Это выражается в том, что ребенку приходится отрицать свою потребность в любви: Раз любви нет - значит она мне не нужна, у меня нет в ней потребности.
Такой защитный способ реагирования становиться устойчивым. Проблема состоит в том, что психологические защиты бессознательны. В результате такого диссонанса - разверзается чудовищная пропасть между человеком, переживающим депрессию, и окружающими его людьми. Ведь этот человек не знает причину своего состояния, но находит что-то, что кажется окружающим преувеличенным, надуманными и, даже, несущественным (или несуществующим). Но ведь это ЕГО переживания - и они НАСТОЯЩИЕ!
В итоге получается, что человек в состоянии депрессии, не зная почему у него депрессия, называет "поверхностные" причины. А его близкие люди, не в силах его понять и помочь, в конце концов, дистанцируются от него. И человек, переживающий депрессию, получает вместо любви глицин, витамины и антидепрессанты, если не находит успокоение в алкоголе или наркотиках. Антидепрессанты, алкоголь и наркотики приводят к привыканию и только усугубляет его положение. Если антидепрессанты, все же помогают, человек становится для всех (и для себя самого) - больным. Если же помогает алкоголь или наркотики, он становится - больным и плохим. Тогда все его начинают учить и лечить - и вместо любви он, в конце концов, все равно, получает транквилизаторы, и нравоучения со стороны нарколога. А близкие, считая это лечением - перекладывают всю ответственность с себя на этого нарколога. А для самого человека, переживающего депрессию, это оказывается единственной формой любви и заботы, которых ему так не хватает со стороны близких. Нарколог (или психиатр) становится для него матерью, которая заботится о нем, а значит любит его, а транквилизаторы, витамины и глицин - молоком из ее груди. Он становится суррогатной матерью, а родственники находят себе оправдание, чтобы дистанцироваться. Так образуется порочный круг суррогатных взаимоотношений, из которого, кажется, нет выхода.
Конечно не всегда все бывает так трагично. Проблема чаще заключается не в том, что близкие люди человека, переживающего депрессию, не любят его, а в том, что они не могут выразить свою любовь и заботиться о нем так, как ему необходимо. Они не могут дать ему то, что ему так надо: молока, которого казалось так мало в груди его матери или в бутылочке, которая заменяла грудь, когда он был еще грудным ребенком, и любви в газах матери, когда он уже научился кушать сам из тарелки с помощью ложки. Тем более это кажущееся равнодушие близких становится болезненным, если оказывается повторением взаимоотношений в детстве. Когда мать хотела своему ребенку добра, но не могла (не умела) показать ему своей любви.
Надо уметь выражать свою любовь, также как и надо научиться замечать любовь со стороны своих близких. Но как же научиться замечать любовь своей матери маленькому ребенку, если мать не может ее выразить? (Может быть в этом виновата ее мать? Или мать ее матери? Или наше общество и тяжелая жизнь? Война? Голод? Сталин, который запрещал любить кого-либо, кроме себя?)
Кто научит этого ребенка, который теперь стал взрослым, замечать любовь своих близких, чувствовать потребность в любви, самому выражать свою любовь, говорить о любви?
Это связано с тем, что сама депрессия, кроме того, что, являясь внутренним переживанием, представляет собой также некое послание для окружающих, прежде всего для близких людей. Внутренняя реальность не существует сама в себе, также как внутренние переживания не могут возникать ниоткуда. Вся внутренняя жизнь человека существует не столько для него самого, а, в конце концов, для проявлений в окружающем мире через взаимодействие с окружающими его людьми, прежде всего близкими людьми, теми, кого мы любим (или кого мы хотели бы любить). Человек не может существовать в изоляции, что всем известно. Но он не может существовать в изоляции не просто потому, что у него есть некая необходимость в общении, а потому что он имеет непреходящую потребность любить и быть любимым. В какой бы форме эта потребность не выражалась - это суть фундаментальная основа эмоциональной жизни человека, без которой он всего лишь конгломерат клеток, производящих потребление и выделение. Депрессивное состояние, а точнее, депрессивное поведение, следует считать выражением неудовлетворенной потребности в любви или, точнее, как метко выразился психоаналитик Шандор Радо (Rado, 1956), вопль о любви. А я бы добавил: немой вопль о любви, немой крик.
Вся трагедия человека, переживающего депрессию, заключается в том, что он оказывается неспособным выразить словами свою потребность в любви. Но часто, возможно даже чаще всего, сам человек в состоянии депрессии не может почувствовать всю остроту своей потребности в любви.
Склонность к депрессиям бывает связана с дефицитом любви в детстве со стороны родителей, прежде всего со стороны матери. Когда ребенок развивается, испытывая на себе хронический дефицит любви, ему приходится приспосабливаться, для того чтобы выжить в такой ситуации. Это приспособление заключается в том, что у него формируются специфические психологические защиты, прежде всего отрицание. Это выражается в том, что ребенку приходится отрицать свою потребность в любви: Раз любви нет - значит она мне не нужна, у меня нет в ней потребности.
Такой защитный способ реагирования становиться устойчивым. Проблема состоит в том, что психологические защиты бессознательны. В результате такого диссонанса - разверзается чудовищная пропасть между человеком, переживающим депрессию, и окружающими его людьми. Ведь этот человек не знает причину своего состояния, но находит что-то, что кажется окружающим преувеличенным, надуманными и, даже, несущественным (или несуществующим). Но ведь это ЕГО переживания - и они НАСТОЯЩИЕ!
В итоге получается, что человек в состоянии депрессии, не зная почему у него депрессия, называет "поверхностные" причины. А его близкие люди, не в силах его понять и помочь, в конце концов, дистанцируются от него. И человек, переживающий депрессию, получает вместо любви глицин, витамины и антидепрессанты, если не находит успокоение в алкоголе или наркотиках. Антидепрессанты, алкоголь и наркотики приводят к привыканию и только усугубляет его положение. Если антидепрессанты, все же помогают, человек становится для всех (и для себя самого) - больным. Если же помогает алкоголь или наркотики, он становится - больным и плохим. Тогда все его начинают учить и лечить - и вместо любви он, в конце концов, все равно, получает транквилизаторы, и нравоучения со стороны нарколога. А близкие, считая это лечением - перекладывают всю ответственность с себя на этого нарколога. А для самого человека, переживающего депрессию, это оказывается единственной формой любви и заботы, которых ему так не хватает со стороны близких. Нарколог (или психиатр) становится для него матерью, которая заботится о нем, а значит любит его, а транквилизаторы, витамины и глицин - молоком из ее груди. Он становится суррогатной матерью, а родственники находят себе оправдание, чтобы дистанцироваться. Так образуется порочный круг суррогатных взаимоотношений, из которого, кажется, нет выхода.
Конечно не всегда все бывает так трагично. Проблема чаще заключается не в том, что близкие люди человека, переживающего депрессию, не любят его, а в том, что они не могут выразить свою любовь и заботиться о нем так, как ему необходимо. Они не могут дать ему то, что ему так надо: молока, которого казалось так мало в груди его матери или в бутылочке, которая заменяла грудь, когда он был еще грудным ребенком, и любви в газах матери, когда он уже научился кушать сам из тарелки с помощью ложки. Тем более это кажущееся равнодушие близких становится болезненным, если оказывается повторением взаимоотношений в детстве. Когда мать хотела своему ребенку добра, но не могла (не умела) показать ему своей любви.
Надо уметь выражать свою любовь, также как и надо научиться замечать любовь со стороны своих близких. Но как же научиться замечать любовь своей матери маленькому ребенку, если мать не может ее выразить? (Может быть в этом виновата ее мать? Или мать ее матери? Или наше общество и тяжелая жизнь? Война? Голод? Сталин, который запрещал любить кого-либо, кроме себя?)
Кто научит этого ребенка, который теперь стал взрослым, замечать любовь своих близких, чувствовать потребность в любви, самому выражать свою любовь, говорить о любви?
Обсуждения Депрессивное состояние