I
Скоро зима.
Надо достроить дачу…, купить машину…
Включил телевизор… Шансон… Поет Ваенга: «… солнце ярче, чем на Мадагаскаре»! А чем Мадагаскар лучше Таити?
Высоцкий с Мариной Влади были на Таити. Что они там искали?
Гоген… Зачем Гоген уехал жить на Таити? Подальше от самого себя? Так он всего себя захватил с собой.
Океанский лайнер. Каюта как в пятизвездочном отеле. Все включено. Мне бы на Таити…
Чтобы добраться до Таити, нужны деньги, и немалые, а надо достроить дачу, купить машину...
Зима скоро.
II
Напился.
Что творил, кому и что обещал, с кем целовался и кому в чем клялся — не помню.
Утром стыдно в зеркало смотреть. Лучше бы меня не рожали. Про жену и говорить нечего.
Пошел на работу. Голова болит. Тошнит. Поклялся — больше ни капли, даже пива.
Неделю трудился как папа Карло. Сделал много полезных дел. Сам себя зауважал. Знай наших — ум не пропьешь.
В пятницу напился.
III
Один авторитетный человек сказал: «Всё тяготеет к лени. Хочешь сделать что-нибудь великое — приляг, отдохни и желание пройдет».
Чушь! Разработаю новую теорию. Напишу книгу. Починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Звонок друга — пошли вдарим по пивку. Не могу, занят: творю теорию, катаю книгу, починяю диван.
Включил компьютер. Поиграл с ним в преферанс, посмотрел фотографии. Книга потом. Приподнял диван. Осмотрел. Работы много, а пыли еще больше — тоже на потом.
Отобедал. Отправил ребенка с матерью на прогулку. Посмотрел по телевизору сериал. Полистал книгу. Сходил в магазин за сигаретами и пирожным.
Отужинал. Посмотрел программу «Время». Попил чай с пирожным. Покурил на балконе. Поразмышлял о вечном. Зевнул. Прилег на кровать. Хорошо! Завтра обязательно разработаю новую теорию. Напишу книгу. Непременно починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Уснул.
Все тяготеют к лени.
IV
Люди сволочи, а я — бездарь.
Что-то надо менять в этом мире и внутри себя. Позавтракал, пошел умываться, бриться. Под раковиной лужа. Попытался подтянуть прокладки. Затопил соседей. Угрозы и шум. Позвонил на работу— сегодня не приду. Вызвал слесаря. Заплатил тысячу рублей. Вымыл пол. Поужинал, выпил сухого вина — снял стресс. Пошел мыться. Включил душ. Под ванной лужа.
Слесарь сволочь, а я — неисправимая бездарь.
V
Вспоминаю новейшую историю.
Великое горе постигло весь советский народ, когда умер Ленин. Долгие годы он освещал путь, своими руками творил историю. Привел нас в чувство Сталин. Жить стало веселее.
Как же мы огорчились, когда умер Сталин! Погас свет, потухла путеводная звезда. Нашлись, конечно, отщепенцы, которые возрадовались. Но их немощный голос утонул в общем потоке слез.
Потом пришел Хрущев с новыми идеями, волюнтаризмом и оттепелью. Мы вначале возрадовались, а потом когда в магазинах вместо товаров и продуктов остались одни продавцы, сильно опечалились.
Когда убрали Хрущева и вместо него пришел Брежнев, мы снова воспрянули духом и возрадовались. Наступил период абсолютной адекватности нашему менталитету, который потом почему-то назвали «застоем».
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. К нашему прискорбию умер Брежнев, и начался смутный период коротковластия, завершившийся приходом Горбачева с его перестройкой и «процесс пошел». Что следует перестраивать и куда двигать процесс мы не знали, но радовались. Правда когда началась борьба за трезвость — опечалились.
Печаль завершилась с приходом Ельцина. Про борьбу за трезвость как-то незаметно забыли. Страну развалили и стали строить капитализм. Кто печалился, а кто радовался.
Только-только стали приноравливаться к новым порядкам, как неожиданно пришел Путин с его «мочить всех террористов в сортире». Те, что печалились, обрадовались, а те, что радовались, опечалились. Но не надолго. Жизнь вошла в более-менее стабильную колею, стала более предсказуемой.
Далее, с легкой руки Путина и вопреки национальной традиции бороться за власть до конца, на политическом олимпе появился Медведев — молодой, энергичный, говорит складно и Internet уважает. Армию, правда, окончательно развалил, систему образования дорушил, но в остальном все нормально: радости и печали пополам.
Скоро снова придет Путин, а потом опять Медведев… И политическое бытие замкнется само в себе, принося нам перманентные огорчения и отрады, которые можно безболезненно поменять местами.
VI
Лето. Жара. Пухнет голова. Клонит ко сну. Отключили свет. Вырубился кондиционер. Все валится из рук. Курить, и то не хочется. В машине как в кочегарке, на капоте можно яичницу жарить. Пиво почти не помогает, а о водке и вспоминать тошно.
Когда же похолодает?
Зима. Холод. Одет в семь одежек, но трудно дышать. Чтобы отогреться перебегаю от магазина к магазину. Ноги словно чужие, мерзнут в шерстяных носках. Курить невозможно, сигарета примерзает к губам. Слово «пиво» вызывает озноб. Водка стала тягучей, как сироп.
Когда же потеплеет?
VII
Крым. Коктебель. Карадаг с реликтовой растительностью. Уютные улочки. Лазурное, теплое море. Мыс Хамелеон. Прекрасное вино. Стройные молодые мамы в бикини с красивыми детишками. Бахчисарай. Фонтан, о котором писал Пушкин. Вкуснейшие чебуреки. Чуфут-Кале — старинная крепость на высокой скале. Посмотришь вокруг — дух захватывает…. Что может быть прекраснее? Пять раз отдыхал в этом Крыму. Надоело. Хочу в Египет.
Египет. Хургада. Наичистейшее Красное море. Рыбки как в аквариуме. Дельфины. Коралловые острова. Шведский стол с немыслимым количеством экзотических блюд. Услужливый портье. Луксор. Карнакский храм. Нил. Долина мертвых. Гробница Тутанхамона…Чудо! Был я в этом Египте. Больше не поеду. Осточертел он вместе с его мумиями. Хочу в Крым.
VIII
Неоспоримый факт — жизнь идет полосами: то белая, то черная, почти без полутонов. И определить какая сейчас полоса нет никакой возможности.
Встречаю однокашника.
— Как дела? Как поживаешь? Чем занимаешься?
— Да хуже некуда. Уволили из армии. Назначили мизерную пенсию. Развелся с женой. Разменял квартиру. Живу в коммуналке на четыре хозяина. Устроился ночным сторожем и по совместительству грузчиком в молочном магазине. Еле-еле концы с концами свожу. Собираю пустые бутылки и сдаю. Видимо в моей жизни наступила черная полоса.
Встречаю его же через год. Идет понурый. Одет как бомж. В руках все та же авоська, но не с пустыми бутылками, а с алюминиевыми банками.
— Как дела? Как поживаешь?
Он с удивлением поднял глаза, с трудом признавая меня. Потряс авоськой, и махнул рукой:
— Тогда была белая полоса.
IX
Мне двадцать. Жизнь прекрасна и безоблачна. Лекция. За окном весна. Яркое солнце. Зеленеет молодая листва. Жду, не дождусь вечера — свидания с красавицей. Шестидесятилетний профессор что-то бубнит про теорию поля. Поле меня не волнует, а профессора жаль. Разве у него жизнь? Конечно, нет. Бедный, он лишен удовольствий, доступных мне. А какие у него перспективы? Никаких. Кроме памятника на кладбище.
… Вчера перевалил за шестьдесят. Читаю студентам лекцию За окном весеннее солнышко. Весело журчат ручьи. Деревья в легкой зелени. Жизнь хороша, интересна и полна. Жду лета — в отпуске осяду на даче. Буду писать новую книгу. Студент на последней парте. Ерзает. Разговаривает. Теребит мобильник. Лекция — по барабану. Подхожу. Смотрю в глаза. Он молчит, но я слышу: «Профессор, мне жаль вас. Разве у вас жизнь? Ее нет. Вы лишены того, что есть у меня. А какие перспективы? Тихая музыка в доме, да гранит с выцветшей фотографией».
X
Летняя теплая ночь. Балдею на даче. Рассматриваю белого мотылька, бестолково суетящегося около светильника.
Сколько же дней он живет? День, два … неделю? Пока не отложит яйца. Из них вылупится гусеница. А она сколько живет? Пока не превратиться в кокон, а затем в мотылька.
Так кто же из них живет: мотылек или гусеница? Все они живут. Они двухактные создания. А я одноразовое существо.
Родился. Учился. Работал, к чему-то стремился. Веселился, влюблялся и страдал. Мечтал. Женился. Любил и ругался. Построил дом. Посадил дерево. Воспитал ребенка. Вышел на пенсию. Помогал внукам. Учил других. Отдыхал. Вспоминал…
Заболею. Умру. А круги бытия будут по-прежнему вращаться с поразительной легкостью, вознося нас из ниоткуда, и возвращая в никуда.
Скоро зима.
Надо достроить дачу…, купить машину…
Включил телевизор… Шансон… Поет Ваенга: «… солнце ярче, чем на Мадагаскаре»! А чем Мадагаскар лучше Таити?
Высоцкий с Мариной Влади были на Таити. Что они там искали?
Гоген… Зачем Гоген уехал жить на Таити? Подальше от самого себя? Так он всего себя захватил с собой.
Океанский лайнер. Каюта как в пятизвездочном отеле. Все включено. Мне бы на Таити…
Чтобы добраться до Таити, нужны деньги, и немалые, а надо достроить дачу, купить машину...
Зима скоро.
II
Напился.
Что творил, кому и что обещал, с кем целовался и кому в чем клялся — не помню.
Утром стыдно в зеркало смотреть. Лучше бы меня не рожали. Про жену и говорить нечего.
Пошел на работу. Голова болит. Тошнит. Поклялся — больше ни капли, даже пива.
Неделю трудился как папа Карло. Сделал много полезных дел. Сам себя зауважал. Знай наших — ум не пропьешь.
В пятницу напился.
III
Один авторитетный человек сказал: «Всё тяготеет к лени. Хочешь сделать что-нибудь великое — приляг, отдохни и желание пройдет».
Чушь! Разработаю новую теорию. Напишу книгу. Починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Звонок друга — пошли вдарим по пивку. Не могу, занят: творю теорию, катаю книгу, починяю диван.
Включил компьютер. Поиграл с ним в преферанс, посмотрел фотографии. Книга потом. Приподнял диван. Осмотрел. Работы много, а пыли еще больше — тоже на потом.
Отобедал. Отправил ребенка с матерью на прогулку. Посмотрел по телевизору сериал. Полистал книгу. Сходил в магазин за сигаретами и пирожным.
Отужинал. Посмотрел программу «Время». Попил чай с пирожным. Покурил на балконе. Поразмышлял о вечном. Зевнул. Прилег на кровать. Хорошо! Завтра обязательно разработаю новую теорию. Напишу книгу. Непременно починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Уснул.
Все тяготеют к лени.
IV
Люди сволочи, а я — бездарь.
Что-то надо менять в этом мире и внутри себя. Позавтракал, пошел умываться, бриться. Под раковиной лужа. Попытался подтянуть прокладки. Затопил соседей. Угрозы и шум. Позвонил на работу— сегодня не приду. Вызвал слесаря. Заплатил тысячу рублей. Вымыл пол. Поужинал, выпил сухого вина — снял стресс. Пошел мыться. Включил душ. Под ванной лужа.
Слесарь сволочь, а я — неисправимая бездарь.
V
Вспоминаю новейшую историю.
Великое горе постигло весь советский народ, когда умер Ленин. Долгие годы он освещал путь, своими руками творил историю. Привел нас в чувство Сталин. Жить стало веселее.
Как же мы огорчились, когда умер Сталин! Погас свет, потухла путеводная звезда. Нашлись, конечно, отщепенцы, которые возрадовались. Но их немощный голос утонул в общем потоке слез.
Потом пришел Хрущев с новыми идеями, волюнтаризмом и оттепелью. Мы вначале возрадовались, а потом когда в магазинах вместо товаров и продуктов остались одни продавцы, сильно опечалились.
Когда убрали Хрущева и вместо него пришел Брежнев, мы снова воспрянули духом и возрадовались. Наступил период абсолютной адекватности нашему менталитету, который потом почему-то назвали «застоем».
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. К нашему прискорбию умер Брежнев, и начался смутный период коротковластия, завершившийся приходом Горбачева с его перестройкой и «процесс пошел». Что следует перестраивать и куда двигать процесс мы не знали, но радовались. Правда когда началась борьба за трезвость — опечалились.
Печаль завершилась с приходом Ельцина. Про борьбу за трезвость как-то незаметно забыли. Страну развалили и стали строить капитализм. Кто печалился, а кто радовался.
Только-только стали приноравливаться к новым порядкам, как неожиданно пришел Путин с его «мочить всех террористов в сортире». Те, что печалились, обрадовались, а те, что радовались, опечалились. Но не надолго. Жизнь вошла в более-менее стабильную колею, стала более предсказуемой.
Далее, с легкой руки Путина и вопреки национальной традиции бороться за власть до конца, на политическом олимпе появился Медведев — молодой, энергичный, говорит складно и Internet уважает. Армию, правда, окончательно развалил, систему образования дорушил, но в остальном все нормально: радости и печали пополам.
Скоро снова придет Путин, а потом опять Медведев… И политическое бытие замкнется само в себе, принося нам перманентные огорчения и отрады, которые можно безболезненно поменять местами.
VI
Лето. Жара. Пухнет голова. Клонит ко сну. Отключили свет. Вырубился кондиционер. Все валится из рук. Курить, и то не хочется. В машине как в кочегарке, на капоте можно яичницу жарить. Пиво почти не помогает, а о водке и вспоминать тошно.
Когда же похолодает?
Зима. Холод. Одет в семь одежек, но трудно дышать. Чтобы отогреться перебегаю от магазина к магазину. Ноги словно чужие, мерзнут в шерстяных носках. Курить невозможно, сигарета примерзает к губам. Слово «пиво» вызывает озноб. Водка стала тягучей, как сироп.
Когда же потеплеет?
VII
Крым. Коктебель. Карадаг с реликтовой растительностью. Уютные улочки. Лазурное, теплое море. Мыс Хамелеон. Прекрасное вино. Стройные молодые мамы в бикини с красивыми детишками. Бахчисарай. Фонтан, о котором писал Пушкин. Вкуснейшие чебуреки. Чуфут-Кале — старинная крепость на высокой скале. Посмотришь вокруг — дух захватывает…. Что может быть прекраснее? Пять раз отдыхал в этом Крыму. Надоело. Хочу в Египет.
Египет. Хургада. Наичистейшее Красное море. Рыбки как в аквариуме. Дельфины. Коралловые острова. Шведский стол с немыслимым количеством экзотических блюд. Услужливый портье. Луксор. Карнакский храм. Нил. Долина мертвых. Гробница Тутанхамона…Чудо! Был я в этом Египте. Больше не поеду. Осточертел он вместе с его мумиями. Хочу в Крым.
VIII
Неоспоримый факт — жизнь идет полосами: то белая, то черная, почти без полутонов. И определить какая сейчас полоса нет никакой возможности.
Встречаю однокашника.
— Как дела? Как поживаешь? Чем занимаешься?
— Да хуже некуда. Уволили из армии. Назначили мизерную пенсию. Развелся с женой. Разменял квартиру. Живу в коммуналке на четыре хозяина. Устроился ночным сторожем и по совместительству грузчиком в молочном магазине. Еле-еле концы с концами свожу. Собираю пустые бутылки и сдаю. Видимо в моей жизни наступила черная полоса.
Встречаю его же через год. Идет понурый. Одет как бомж. В руках все та же авоська, но не с пустыми бутылками, а с алюминиевыми банками.
— Как дела? Как поживаешь?
Он с удивлением поднял глаза, с трудом признавая меня. Потряс авоськой, и махнул рукой:
— Тогда была белая полоса.
IX
Мне двадцать. Жизнь прекрасна и безоблачна. Лекция. За окном весна. Яркое солнце. Зеленеет молодая листва. Жду, не дождусь вечера — свидания с красавицей. Шестидесятилетний профессор что-то бубнит про теорию поля. Поле меня не волнует, а профессора жаль. Разве у него жизнь? Конечно, нет. Бедный, он лишен удовольствий, доступных мне. А какие у него перспективы? Никаких. Кроме памятника на кладбище.
… Вчера перевалил за шестьдесят. Читаю студентам лекцию За окном весеннее солнышко. Весело журчат ручьи. Деревья в легкой зелени. Жизнь хороша, интересна и полна. Жду лета — в отпуске осяду на даче. Буду писать новую книгу. Студент на последней парте. Ерзает. Разговаривает. Теребит мобильник. Лекция — по барабану. Подхожу. Смотрю в глаза. Он молчит, но я слышу: «Профессор, мне жаль вас. Разве у вас жизнь? Ее нет. Вы лишены того, что есть у меня. А какие перспективы? Тихая музыка в доме, да гранит с выцветшей фотографией».
X
Летняя теплая ночь. Балдею на даче. Рассматриваю белого мотылька, бестолково суетящегося около светильника.
Сколько же дней он живет? День, два … неделю? Пока не отложит яйца. Из них вылупится гусеница. А она сколько живет? Пока не превратиться в кокон, а затем в мотылька.
Так кто же из них живет: мотылек или гусеница? Все они живут. Они двухактные создания. А я одноразовое существо.
Родился. Учился. Работал, к чему-то стремился. Веселился, влюблялся и страдал. Мечтал. Женился. Любил и ругался. Построил дом. Посадил дерево. Воспитал ребенка. Вышел на пенсию. Помогал внукам. Учил других. Отдыхал. Вспоминал…
Заболею. Умру. А круги бытия будут по-прежнему вращаться с поразительной легкостью, вознося нас из ниоткуда, и возвращая в никуда.
Обсуждения Замкнутые круги бытия