Удивительное

Она была Его сутью, Его основным Божественным Проявлением. Когда родилась она – никто не знал, никто, кроме Того, кто был причиной её рождения, никто, кроме Отца. Он проявил её в своём Творении и нарёк ей имя – Любовь. С Любовью Отец творил бесчисленные миры.

Удивительные в своём разнообразии, которые объединялись в звёздные системы, звёздные системы – в Галактики, а Галактики, словно жемчужины, нанизанные на нить, составляли ожерелье Вселенной.

Всё, что создал Отец с Любовью, было...

1
Все было просто: я любил Робин, Робин любила Тома, а Том любил какого-то гея из Риги. Гей, вероятно, тоже любил Тома, но это ничего не меняет.

Мы трое – я, Том и Робин – были лучшими в мире друзьями. Выросли на одной улице, ходили в одну школу и часто гуляли вместе. Эта идиллия продолжалась класса до девятого или десятого, пока Робин не поняла, что любит Тома, а я – что люблю Робин. Кого любил в тот момент Том никто понятия не имел. Впрочем, это тоже ничего не меняет. С этого момента все...

Жимолость.
Тропа. Спешим.
Бежит тропинка, петляет среди кустов и деревьев, огибает большие камни и валуны. Ее протоптали люди. На прохожих местах всегда появляются тропинки. Часто тропинка не самый короткий путь к цели, но удобно идти по проторенной дорожке. Мы идем по ней, и нам совершенно никакого дела нет до того, кто проложил ее когда-то, и почему он прошел именно здесь, а не где-нибудь еще. Ведь мы торопимся и редко замечаем окружающее. А вокруг кипит жизнь.

Может случиться, что...

Как много света и цвета вокруг: кармина, голубизны, зелени, золота. Город сверкает и искрится, словно его обмакнули в радугу. Я мог бы оттолкнуться ногами от асфальта и воспарить туда, где в чистой синей воде резвятся серебряные рыбки облаков. А внизу полыхают всеми оттенками красного черепичные крыши, отчего кажется, будто летишь над засеянным маками полем. Но я люблю идти в толпе. Среди вас. Мне нравится быть беззащитным и прозрачным для ваших взглядов. И — хотя вы не можете увидеть улыбку на...

Его звали Алекс. А фамилия звучала необычно, на французский манер — де Темпль. Сказать, что он был странным мальчишкой, было бы не совсем верно. Это мы сделали его странным.

Алекс, сколько я его помню, всегда был отщепенцем, неприкасаемым, с которым брезговали общаться даже первоклашки. Его не принимали ни в одну игру, да что там игры, он даже в столовой сидел не за общим столом, а за отдельным столиком около двери. Любая беседа смолкала, стоило Алексу приблизиться, а говорившие молча, в упор...

«...Я уверен, во всем виноват химический завод. Тот самый, под сенью которого приютился наш забытый Богом промышленный поселок Ведельскирхен. Первое, что мне вспоминается из детства, это разрывающие беспомощно-нежную голубизну весеннего неба трубы, огромные, антрацитно-блестящие. Окутанные зловещими клубами ядовито-радужного дыма. Они казались мне тогда чем-то само собой разумеющимся, как детская песочница под окном или заваленный осколками битого кирпича и поросший чахлой травой школьный дворик...

Однажды ветер унес его записи на вершину холма, где они случайно попали в оставленный злым духом костер. Превратившись в пепел, его слова были размыты водой и впитаны вместе с нею тяжелой черной землей... Горюя об этой потере, он не заметил, как на заднем дворе нашего дома вырос удивительный яблоневый сад. Сила пяти элементов соединилась, что бы мы, длинными зимними ночами, могли пить чай с вареньем из летних яблок.

Однажды ему в голову пришла удивительная идея. Целый день он провел как в монастыре на хлебе и воде, сосредоточенно строгая и выпиливая странную конструкцию на самой крыше. Он был похож на прожигателя жизни, внезапно осознавшего близость Страшного суда. Работая, он целый день напевал третий акт из оперы Рубинштейна «Демон». Он как будто боялся не успеть, потому не переставая щедро осыпал опилками маленький дворик, вместе с соседской кошкой Нюрой. В результате этих героических усилий появилось...

Иногда в нашем доме, построенном на воздушных сваях, случаются дни молчания. Они складываются из дырявых мешков смеха, шумных разговоров, вырастающих из темного пива и сбежавших с соседских огородов гномов, игры в петанк, сидения в кресле-качалке, шатаемой ветром, фотографий и прочитанных чужим стихов... В такие дни я сильнее, чем когда-либо, чувствую, что пространство наполнено лишь им, и на всем лежит его взгляд, и во всем – его голос. Мне хочется написать ему письмо, что-то очень красивое и...

Порой, когда я прихожу к нему в комнату, неся в подоле спелые лесные орехи и летние яблоки, откусив которые начинаешь видеть, его в ней нет. Только на столе лежит толстая книга, и ветер играет страницами, шелестит и смеется – попробуй, догадайся, где он.

А мне и не нужно догадываться. Никто из тех, кого я знаю, не умеет читать книги, минуя слова и буквы, только он. Я знаю, что бы я ни говорила в эти минуты, он не прервет своего путешествия, зато вечером меня ждет удивительный рассказ о...