Сон в летнюю ночь

Я сижу в постели, это только сон, а сердце стучит. Нет это продолжение вашей ссоры. Ничего нет тайного. Всё где то слышно. Вы так ругались. Откуда она знает всё. Кто она. И в его архивных фотографиях её нет. Она так его охраняет и защищает. Что он только поглядывает из за её спины.

Её громкий голос приводит меня в чувство, я вздрагиваю. Что ей нужно, пот прошиб. Может я что то днем не так сделала. Но ведь за дело получил. А она так громко говорит: где документы? Где документы? Отдаётся эхом в...

Нервно подёргивает своим носиком – кнопкой, наверное моё дыхание коснулось её… Ночь была очень страстной, она утомилась любовью… Хотя непонятно – как можно утомиться любовью? Неправильное выражение. Надо говорить «немного прервалась».

А ведь так оно и есть. Сколько мы с ней уже? Полгода? Надо же. А для меня всё как вчера: знакомство, ухаживание, наивные попытки казаться суперменом… Не нужно ей этого всего, она любит просто и бесхитростно, без всяких обязательств и требований. Нежная… И имя у...

Грязное от пороховой дымки солнце привычно отразилось в тёплой, пузырящейся жиже, высветило омшелые брёвна под земляной насыпью, упало в узкий проём бойницы. Сан Саныч приподнял каску на ручке лопатки, и тотчас грохнуло, взвизгнуло, дёрнуло, — и пуля рикошетом ушла в жухлую дерновину, свисающую с края обрыва.

— Засел, гад, — сквозь зубы процедил Саныч, разглядывая вмятину в болотного цвета металле под рваной маскировочной сеткой, — поди выкури, нос отсюда не высунешь.

— А на хер выкуривать...

Он лежал на песке вниз лицом в полнолуние.
Свет Луны, расслоясь, входил в душу, погружал в забытье – заставляя от боли очнуться.

Неопределенность жизни без Нее вставала перед ним; как топор нависала неопределенность Ее любви.

Она играет со мной, думал он; она сон о кольце называет бредом.

Кому, как ни ей, не знать, что его сны сильнее яви. Что его сны – перст кармы.

Кому, как ни ей, прирожденному мистику с трезвым сознанием, изящно прорезавшим самую скрытую суть, не предвидеть их...

В возрасте двенадцати лет мне однажды приснился очень интересный и содержательный сон, который я вам сейчас расскажу. Со временем он как-то стёрся из памяти, но моя сестра узнав, что я начала писать стихи и рассказы, проговорила: "А помнишь, как ты в 6 классе написала рассказ про дельфина по имени Лори?

Мне он так понравился, что я его до сих пор помню". Я, что называется, остолбенела… Надо же! Я за суетою жизни забыла сон, а она помнит до сих пор его описание. И в памяти тотчас всё всплыло...

Поздней ночью Ваня просыпался с чувством, что его потревожили. Он лежал, глядел в потолок и в висках его гулко колотилось сердце. Мысли не давали уснуть, а на душе становилось тяжело и как-то угрюмо. Тогда он вставал, выпивал стакан воды и десять раз приседал. Приятная усталость поселялась в ногах, за окном маячили на столбах фонари, в доме напротив у полуночников горел свет. Когда проезжал автомобиль, оставлял светлые пятна на стене, которые позже исчезали. Ваня ложился и засыпал.

Ване было...

Когда на очередную встречу поэтов Российского Общества Современных Авторов пришел новенький, его стихи сразу как-то не произвели сильного впечатления, сбой ритма резал слух. Хотя Давид Синицын читал их умело: где не хватало слога протяжно, как два вместо одного, произносил предыдущий, а лишний слог ловко проглатывал, словно цирковой факир шпагу. Слушать короткие стихотворения было еще, куда ни шло. Каким бы несовершенным по форме не было оно, его смысл, иронию Давида слушатели встречали...

Разорвана в клочья душа жестокой несчастной любовью. Сердце как будто бы тлеет угольками уходящей любви, надеясь на чудо и зачарованно веря в то, что не угаснет любви затухающий огонек.

Сердце с душою звуча в унисон, играя ритмами жизни, напевают мелодию уходящей любви, неохотно прощаясь с чувством былым и пытаясь забыть все то, что когда-то сжигало горячей и пылкой любовью два сердца, две влюбленных души унося их в далеко-дивный край забвенного счастья, взаимного чувства коварно-прекрасной...

Дожорный дозор…это, как бы объяснить…это, когда вы часа в два ночи, что говорите, в три? Ладно, пусть будет в три.

На цыпочках, осторожно, чтоб ни одна половица не скрипнула, прокрадываетесь на кухню, открываете холодильник, и начинаете что-то там восторженно созерцать. Потом оборачиваетесь, а вокруг они, все. И глаза такие ласково – укоризненные, как будто вы как минимум корону российской империи увели, и примерили.

Смотрят, молча, но очень ощутимо. И ощущаете вы себя преступником всея земель...

Возможно, первая сказка в основу сюжета которой положен реальный медицинский факт о больных шизофренией во время ВОВ.
ДВОЙНАЯ МОТИВИРОВКА ВТОРИЧНОЙ УСЛОВНОСТИ .
Традиции фантастики в том смысле как ее понимали русские классики: В, Ф . Одоевский, Н. В. Гоголь, А. Н. Толстой , И.С. Тургенев , Ф. М. Достоевский, идр.
Эпиграф
А может, не было войны
И людям все это приснилось
Александр Розенбаум

Рыбы плавают в моей черепной коробке. Они поедают серое вещество моего мозга, а из белого делают коконы...