Семейная замуть

С соседкой - Томкой, я познакомилась, когда она только въехала в наш дом. А как было не познакомиться – квартиры-то совсем рядом – через стену. Кухни через стену – плита к плите, унитазы – через стену. Все слышно. Она ругалась часто. И – громко! Чуть что не по ней – в крик. И сама криком этим так себе изведет, что плохо ей становится. А потом, когда отойдет, плачет. Зря, мол, на дочку накричала – незаслуженно, несправедливо. Словом, плакала от жалости к дочери за самостоятельно же нанесенную ей обиду. Странный, конечно, человек…

Во время одного такого скандала мы и познакомились. Они там за стеной так шумели, что сил терпеть это уже не было.

Душевная женщина вышла замуж…

Тамара, несмотря на всю свою грубость и нервозность, оказалась вполне душевной женщиной: трепетной и ранимой. А огрубеть ей было от чего. Мать-одиночка. Как старшую дочь родила, так муж ее и бросил. Ребята на нее, с ребенком, даже не смотрели. Ухажер у нее появился намного позже, уже после того, как она в наш дом въехала. Да и ухажер-то – так-себенький: серый невзрачный мужик, с плохой работой и ничтожной зарплатой. Озлобленный на мир, жизнь, людей и – все на свете. Много раз я ее спрашивала, зачем он ей – такой красивой, сильной, самостоятельной. А она, криво улыбаясь, отвечала: «Не все ж одной быть».

Год он к ней ходил. Потом стал на ночь оставаться, и так, незаметно, поселился.

С этого момента крики и вопли из-за стены усилились. Но на сей раз инициатором была не Тамара, а Танюшка – дочка ее. Не могла я сказать соседке, но была уверена, что мужичок Томкин, в ее отсутствие, рукоприкладствует.

Таня ненавидела его лютой ненавистью. И рыдала неделю подряд, когда узнала, что мама выходит замуж за этого злыдня.

«Хорошие» карты вместо «плохих»

Жизнь соседушки, однако, не изменилась. Та же брань, те же крики, те же истерики и слезы раскаяния. Ничего удивительного в том нет, что и Анька родилась с… некоторыми отклонениями. Еще бы, все беременность в нервотрепке! Понятно, что Тамара, обеспокоенная задержкой в развитии ребенка, и врачей всех исходила, и знахарей, и еще бог знает кого.

Но только одна гадалка - картами менявшая судьбу, запала ей в душу. Раскинет карты – плохой расклад. Напугает клиента, а потом скажет: «Дай-ка я попытаюсь все исправить!» И тут же берет, и на места «плохих» карт, «хорошие» подкладывает, что-то нашептывая. Вот так она меняла-меняла судьбу соседки, пока вконец ни иссякла, остановившись на том, что «выправила Анечкино развитие». «Теперь, - подытожила она, - девочка и ходить научится, и заговорит – да так, что не остановить будет!» Так что, ходить Анька начала учиться в возрасте 3 лет, а говорить – еще позже. Но, зато, - КАК!

Сильное детское слово

Про мат-перемат я уже молчу: было у кого учиться, и мама ее в этом смысле не промах, да и папа любил словцо по делу и без дела вставить. Но мат этот в детских устах имел особенную силу. Придет, бывало, ко мне Тамара с Анькой, а девочка возьми, да скажи: «Х…вый у тебя чайник, тетка!», на следующий день чайник взрывается – сам по себе.

Папашу своего она как-то словцом в больницу отправила. Тот в ванной мылся, фыркал, кряхтел. Анька подслушивала-подслушивала, а потом начала в дверь стучаться: «Папа, на х…, вызови, б…, врача!» - В тот же вечер папу увезли на скорой.

Тамара верила, что это совпадения – так ведь и на меня Анечка огрызается, и – ничего, жива-здорова! На Тамару, правда, «Анечка» огрызалась «по-доброму», без мата. И, как правило, по одному и тому же поводу – когда ее заставляли убирать игрушки. Тамара дочины выпады воспринимала философски: «Поздний ребенок, отец – не интеллектуал, и – какая сложная была беременность!..»

Перевоспитание

Мнение моей соседушки изменилось, когда Анька пошла в школу. Тамара в детском садике работала рядом с домом, и всегда домой забегала – обед доченьке приготовить. А тут как-то не смогла вырваться. Пришла Анька, залезла в холодильник – пусто! И – давай мамке звонить. Сотрудницу ее обматюгала, которая сказала, что мама занята. А потом – и саму маму – чего, мол, там возишься, с…, где, б…, обед?

И как бы Тамара ни оправдывалась, и ни переводила разговор в шутку, детские злобливые слова действие возымели-таки. На следующий день Тамарину коллегу, подошедшую первой к телефону, сбил автомобиль, а сама Тамара ни с того – ни с сего получила инсульт. Поскользнулась на улице, потеряла сознание, а когда очнулась, поняла, что ни двинуться не может, ни слова сказать. Хорошо знакомый мужичок из соседней парадной проходил мимо, помог и до квартиры добраться, и скорую вызвал, и в больницу сопроводил.

Пока Тамара проходила лечение, Аньку доверили старшей сестре. Некому больше было. Танюшке, конечно, было не до малышки, сама-то она уже в институте училась, да как училась – одни пятерки. Но чтобы получить их дни и ночи за письменным столом просиживала – зубрила! Но когда она поняла, что делать нечего, заявила всем, что, так уж и быть, присмотрит за Анькой, но если кто-то в ее процесс воспитания вмешается, то тут же все бросит, и больше ни на какие уговоры не поддастся! А кому вмешиваться-то было? – Томка в больнице, а отец Анькин, когда сам из больницы выписался, дочку побаиваться стал. Приходил домой к полуночи, и сразу – бочком-бочком в свою комнату. Закроется, и сидит до утра, пока будильник ни прозвенит. А если ночью по нужде выйти надо, так прежде в щель подсматривает – нет ли кого в коридоре – до такой степени девчонок видеть не хотел!

Вода примиряющая

Я, в общем, по-соседски понимала почему, ибо как-то удалось мне подслушать такой странный диалог по ту сторону стены. Сперва – какая-то возня, кряхтение отчима и слабый визг Тани. Потом как будто все затихло, отчим ойкнул, а далее послышался звук льющейся воды, сквозь который отчетливо проступали Татьянины слова:

«Вода не святая, да живая, все лихо, всю скверну заживляет. Всю одурь да омуть перерождает, отчима моего (его имя) в запуганного старика превращает. Меня силой наделяет. Загрубь, замуть исцеляет».

Всплеск воды – как будто таз ее она на отчима вылила. Его недружелюбное бурчание – неразборчиво. И снова заговор:

«Два дня, три дня, пять дней – вода на службе моей. Кто водой этой умоется, ни ко мне ни вдоль ни поперек меня не пристроится. Слова недоброго ни мне, ни обо мне не скажет, дела недоброго со мной совершить не сможет. Кто воду ту пить будет – сырой или кипяченой, холодной или горячей – глядеть на меня будет взглядом незрячим, говорить со мной словами безмолвными, мимо пролетающими, ни злобы, ни охвори не несущими».

Снова всплеск. И снова совсем уже нечленораздельное шипение отчима.

«Кого вода эта – кранная-подземная-речная-озерная - коснется, тот ко мне не прикоснется! Аминь!»

И снова всплеск. И – тишина.

С этого времени ругани за стеной я больше не слышала.

Окормила супчиком…

На следующий день у лифта столкнулась с Тамариным мужем.

Спрашиваю его: «Что у вас вчера произошло, я места себе найти не могла!»

А он как будто не понимает меня. «Ничего!» - Отвечает.

Я ему – наводящий вопрос: «Как Танюша себя чувствует, давненько ее не видела.»

А он, мне в ответ: «А я-то еще дольше ее не видел, кажется, она и дома не бывает. Как в институт поступила, так и исчезла куда-то.»

Я, от греха подальше, вопросов больше решила не задавать, по всему видно, что мужчина не в себе, ибо Танечка все время с малышкой: в школу ее отводит, из школы встречает. Я, было, подумала, что она из-за этого учебу решила забросить…

Ан, нет!

Заявляется она ко мне как-то: «Тетечка Ирочка, 4 часика посидите с Анькой, у меня зачет сегодня, кровь из носу – сдать надо, я итак учебу подзабросила…»

Я согласилась. Но как только Татьяна ушла, тут же пожалела об этом. Анька вела себя хуже некуда, прыгала на моем диване - а он старенький, того и гляди, пружины повылезают), сделала стрижки цветам – они у меня 15 лет росли-разрастались, а тут на тебе! В общем, я не выдержала, и прикрикнула на ее, не бесись, мол, лучше пойдем, грибным супом тебя накормлю. Анька уселась за стол, взяла ложку, но прежде, чем супа зачерпнуть, спросила:

- Супчик этот – на воде из-под крана, который у нас с вами общий?

Я онемела. Но быстро нашлась:

- Что ты, Анечка, супчик я на родниковой водичке варю. Разве воду из-под крана не опасно пить?

- Опасно, согласилась Анька, и принялась зачерпывать ложку за ложкой.

Съев звучно рыгнула и - думаю, сейчас матюгнется – открыла рот, да так и застыла.

- Нет, - говорит, - тетка Ирка, брешешь ты, из-под крана вода была. Сейчас хотела я сказать кое-что, да не могу. Зачем меня этим супом накормила? Чтобы я как папа была, - тупая?

Я не нашлась, что ответить, но определенную дозу страха поймала. Уложила Аньку спать – так проще с ней сидеть. И вдруг, во сне, она начала матюгаться?

- Б… эта соседка! Она, с…, е… супом меня окормила, чертова п…! Забыла, б…, как я ей чайник кокнула. Знала бы, не жрала бы! Тогда бы все повзрывала!

Меня взяла оторопь, я перекрестилась и, не сводя глаз с циферблата, считала секунды – скорее бы пришла Танюшка.

Увидев сестру, девочка преобразилась:

- Сестричка, как хорошо, что ты пришла! У тебя все хорошо? Сдала?

М-да, подумала я, - дела! – и решила больше ни под каким предлогом с Анькой не оставаться.

…Да и не смогла бы остаться, ибо после тех «посиделок» у меня по вечерам стала страшно болеть голова. И никакие таблетки боль эту не снимали. А при этом – ни давления, ни простуды, ни других причин для такого самочувствия не было. Может потому я легким испугом и отделалась, думала про себя, превозмогая ноющую боль, что Анька во сне меня обматерила. А что бы было, обматери она меня в ясном уме – страшно представить!..

Муж ворожащий

Тамару я навестила перед самой выпиской.

- Что там – мои? – Поинтересовалась она. – Ох и соскучилась я по ним!

- Все хорошо, - ответила я, - ни ругани, ни криков, все тихо-мирно. Только, вот, муж твой, похоже, отравился. Воду из-под крана пил, а экология-то знаешь какая!.. Сама, как выйдешь, на воде нашей ничего не вари, и чай с ней не заваривай, лучше я тебе водицы приносить буду – родниковой.

Однако ни муж, ни вода Тамару не беспокоили. Она интересовалась Анькой, ибо только после удара ей стало ясно, каких дел наворотила та гадалка, подтасовывающая карты. И, выписавшись, она решила во что бы то ни стало разыскать ее, ибо только теперь до нее дошел смысл зловещей фразы, о том, КАК разговорится младшая дочка.

Изменения, произошедшие за время ее отсутствия, немного поумерили Тамарин пыл.

Анька вела себя прилежно, матом ругалась только во сне, и ничего, кроме головной боли это не вызывало. А на боль Тамара жаловалась ежедневно. Наконец, я не выдержала, и выложила ей все начистоту.

Гадалку Тамаре разыскать не удалось. Несколько лет прошло с момента последнего к ней визита, она давно сменила место жительства, а людей, порекомендовавших ее, уже в живых не было. Тамара пустилась во все тяжкие. Ведь говорила же гадалка, что раклад плохой! Может, и не надо было его менять, тем более что лучше не стало.

Так нашла моя подруга Елизавету Матвеевну – в далеком-далеком загородье. Неделю у нее гостила, пока та магическими способами докапывалась до истины, да занималась целительством. Вернулась Тамара посвежевшей, помолодевшей и поздоровевшей. И рассказала престранную историю. Оказывается, ныне благополучно сошедший с ума муженек ее, сам к колдуньям обращался, чтобы жениться и ребенка родить. Таким серым и невзрачным он был, что девки на него не зарились. Так нашел он одну знахарку – матершинницу. Обряд-то она провела по всем правилам, только читая заговор, то и дело крепкое словцо вставляла – говорила она на таком языке, по-другому не могла. Вот и результат…

Отчитали!

Аньку отчитали заговором от дурных привычек и пагубных слов:

Святая Тамара, услышь мольбу тезки Твоей – Тамары. Дай ей сил, мудрости, здоровья преодолеть все трудности, вырастить и воспитать дочь достойным человеком. Как голубица печется над голубенком, там пусть и Тамара воспитывает своего ребенка – сильным и умным, добрым и нежным, любящим и понимающим. Аминь, аминь, аминь!

Этот заговор Елизавета Матвеевна читала вместе с Тамарой, у Иконы Всех Святых, каждый день после утренней и вечерней службы.

Как околдованную воду обычной сделать:

В 15-й лунный день набрать в церкви 1 литр святой воды. Шприцем вливать ее в кран, приговаривая: «Вода святая, слейся с водой простой, верни воде той ее изначальные свойства – поить, кормить, лечить, спасать, добро да радость в дом наливать. Добро лить – не перелить, счастью в доме быть – не миновать, мир и покой в дом вселять! Аминь!»

К слову сказать, Тамара совета моего не послушалась, околдованную воду в пищу пускала. От того, наверно, и остыла к старшей своей дочке. Совсем ей интересоваться перестала. А когда та ушла жить к парню, то даже не остановила ее – пусть идет, раз там лучше! А после того, как Танюшка ушла, ритуал этот по расколдованию воды проводить стала.

Мужа выгнала, от греха подальше. Так он, негодяй, ко мне начал приставать! Вот тут-то мне и пригодились слова по заговору воды, что я подслушала. Трижды его из таза окатила! – Отстал!

Правда, потом такой счет на воду пришел – не расплатишься! Ну и ладно, зато от черта этого безумного отделалась! Теперь тоже буду воду расколдовывать – мало ли что в ней…