Немногочисленным знатокам моего прозаического творчества я известен как автор коротких рассказов самого разного содержания: от бестолково-метафоричных размышлизмов до изящно-бессюжетной лирики и от банальных триллеров до мистических откровений. Ещё менее, чем сам факт моего существования и творчества, известно то, что первая моя проза была громоздкими приключенческо-фантастическими повестями, с невероятными наворотами событий и полным пренебрежением красотой языка. Сейчас же, когда стиль мой заметно улучшился (отмечу без ложной скромности, никогда меня не портившей), а фантазии совсем не поубавилось, я замечаю, что мне проще писать на одном дыхании короткие искромётные новеллы, чем вымучивать из себя нудные повести и — храни Аллах! — романы.
Дело тут вовсе не в неумении нагромождать сюжеты и образы или в нежелании утруждать читателя. Я вполне легко могу измыслить интригу необозримой сложности, одного описания тонкостей которой хватит на пару томов; фантазия и эрудиция позволяют мне охватить повествованием целые миры и эпохи, чего тоже вполне достаточно для романа или эпопеи; отточенное в трудах поэтических перо даёт безусловную возможность безмерно раздуть произведение лирическими отступлениями и прочими внесюжетными красульками.
Однако — тут я принципиален (хотя, вероятно, склонен подгонять принципы под свои стереотипы, а не наоборот) — я полагаю, что вещь длинная теряет единство изложения, сколь искусен бы ни был автор: в ней неизбежны неровности стилей, что ведёт к неравноценности отдельных сегментов и, как следствие, к «диагональному» прочтению. Всё, что может добросовестный писатель, это свести к минимуму подобную неоднородность, вплетя необходимые для понимания сюжета детали в не слишком благозвучные, осмысленные или полезные абзацы.
Есть и другой метод создания грандиозных (по объёму) произведений, не выходящих, однако, из ранга рассказов. Метод этот вполне себе тривиален и не претендует даже на то, чтобы называться простым, как всё гениальное. Предпосылки его возникновения просты: а) повторное прочтение может протекать с иным переосмыслением, нежели первое, б) знание финала облегчает понимание сюжета, и в) учения о цикличности всего сущего всё более входят в повседневную жизнь.
Именно этот несложный приём позволил мне написать мой
Самый Длинный Рассказ
[это место надобно смазать клеем,
дабы то, что вверху, стало тем, что внизу]
Дело тут вовсе не в неумении нагромождать сюжеты и образы или в нежелании утруждать читателя. Я вполне легко могу измыслить интригу необозримой сложности, одного описания тонкостей которой хватит на пару томов; фантазия и эрудиция позволяют мне охватить повествованием целые миры и эпохи, чего тоже вполне достаточно для романа или эпопеи; отточенное в трудах поэтических перо даёт безусловную возможность безмерно раздуть произведение лирическими отступлениями и прочими внесюжетными красульками.
Однако — тут я принципиален (хотя, вероятно, склонен подгонять принципы под свои стереотипы, а не наоборот) — я полагаю, что вещь длинная теряет единство изложения, сколь искусен бы ни был автор: в ней неизбежны неровности стилей, что ведёт к неравноценности отдельных сегментов и, как следствие, к «диагональному» прочтению. Всё, что может добросовестный писатель, это свести к минимуму подобную неоднородность, вплетя необходимые для понимания сюжета детали в не слишком благозвучные, осмысленные или полезные абзацы.
Есть и другой метод создания грандиозных (по объёму) произведений, не выходящих, однако, из ранга рассказов. Метод этот вполне себе тривиален и не претендует даже на то, чтобы называться простым, как всё гениальное. Предпосылки его возникновения просты: а) повторное прочтение может протекать с иным переосмыслением, нежели первое, б) знание финала облегчает понимание сюжета, и в) учения о цикличности всего сущего всё более входят в повседневную жизнь.
Именно этот несложный приём позволил мне написать мой
Самый Длинный Рассказ
[это место надобно смазать клеем,
дабы то, что вверху, стало тем, что внизу]
Обсуждения Самый Длинный Рассказ