Действующие лица (они же, случайные прохожие)
ПЛАТОН ДОБРСКИ (поэт)
РИНА (проститутка, подруга Добрски)
ВАСЬКА ГРИН (алкоголик со стажем)
ФИЛОН (менеджер среднего звена)
НИКИТА ШИШКОВИЧ (художник, приятель Добрски)
ЭДУАРД МОЦАХИН (музыкант, приятель Добрски)
АЛЬБЕРТ ПИЧБЕКТОРСОН (аспирант)
1
Старая, заброшенная однокомнатная квартира; пожелтевшие рваные обои на грязных стенах; перекошенное, забитое окно, надтреснутый залитый потолок; замасленная мебель; скрипучий пол, на полу разбросаны бутылки, заметки, журналы, книги; в углу разбитый телевизор; тусклая лампочка остывает полусветом, создающим ощущение потерянного пространства дня и ночи. Вваливается Добрски с початой бутылкой водки в обнимку с Риной.
ДОБРСКИ (откинувшись на диван, нетрезвым, задумчиво-задушевным голосом). Как неоконченную тягостную повесть…читает время нас…жизнь – клетка…творчество – лишь краткий миг свободы…чем дальше, тем сильнее скрип цепей…и жизни храм – всего лишь сладкий куш…игра измученного духа…любви протёртые страницы…которым воля даровала своеволье…крадутся тени, я одна из них…что множат нескончаемый поток…вопросов и ответов многозначных.…и дым былого, лишь случайный эпизод…что убивает нас иллюзиями страха…
РИНА (театрально запрокидывая голову). Мой мелкотравчатый глупенький бард, жизнь –
сплошная проза, поэтому проза лучше продаётся.
ДОБРСКИ (отхлебнув из бутылки). Девочка моя, жизнь – это деление секундной стрелки между мёртвой и ещё не рождённой плотью времени, между прошлым и будущим…
РИНА. Платоша, не гони …
ДОБРСКИ (самозабвенно сотрясая бутылкой водки воздух). Вот она, жизнь, вот она – сучья правда!
РИНА. Тайм-аут, милый…брейк… Лучше, сориентируй бедную, слабохарактерную жрицу-разрядницу многоконфессиональной любви, где это мы?
ДОБРСКИ (озадачено). Мы…в аду!
РИНА. Уж лучше в аду, чем на улице в минус десять, порожняком морозить, мать их, чресла.
ДОБРСКИ (осматриваясь). Блаженный хаос уединения…
РИНА (развязно). Да…Тихо здесь как-то, аж помереть хочется.
ДОБРСКИ. Т-с-с…Нам будет радость – под ночным покровом…свободной грудью воздуха глоток…
РИНА (перебивая). Ага, или как там, у тебя – нет звёзд, лишь пузырь ледяной пустынного неба. Добрски, ты зачем в этот гадюшник наш бренный прах приволок, а?
ДОБРСКИ. Писал любовь, писал красоту, но дрогнула кисть…
РИНА (возбуждённо). Слушай, засранец, будь так любезен, излагай по-людски.
ДОБРСКИ. Прости. Всего лишь последний штрих к портрету вечера…
РИНА. Так уж и последний…
ДОБРСКИ (недовольно). Вот стервоза…
РИНА. Ага…всё блекнешь в одиночестве хмельном…и в конуру свой превращаешь дом… Знаем, проходили.
ДОБРСКИ. Проходили…проходили…Может ты лучше с малой выпьешь, и сделаешь напряжение своих щекотливых голосовых вязанок менее притязательным?
РИНА (высокомерно). Передавай эстафету, марафонец изустный… Нет бы, давно предложить очаровательной спутнице подогреть хмельком её продрогшее невостребованное сердце… вечно у вас, у мужиков, от замысла до реализации – жизнь проходит.
ДОБРСКИ. М-да…Ты ещё внеси это, со всей причитающейся помпезностью, в свои розовые беллетристические анналы, и книгу желчных афоризмов издай на радость неподъёмной женской доле…
РИНА. Извращенец-с!
Раздаётся глухой удар, доносится отзвук проржавелого осеннего сквозняка. На пороге появляется дрожащий, скверно выглядящий Грин.
ДОБРСКИ. Грохочут конкистадоры…Ты кто, бедолага?
РИНА. Кто, кто, не видишь алкаш какой-то местный, ну или бомж, к которому аппетит приходит вместо еды, родной контингент, только поиздержавшейся поболее тебя, трубадур мой окаянный (смеётся).
ДОБРСКИ (с иронией). Варварским духом разит на переправах латинских.
ГРИН (лакейски заигрывая при виде бутылки водки в руках Добрски). Позвольте заметить …коллега…весна, как никогда ужасна…
Добрски молча, с разумеющим видом, протягивает бутылку Грину. Грин, присосавшись к горлышку, большими глотками опустошает содержимое до дна. Морщится, кашляет и облегчённо вздыхает.
ДОБРСКИ. Бремя забот минувших прахом рассеял ветер.
ГРИН (бросая бутылку на пол). В опустошённом желании – истинный дар.
ДОБРСКИ. А вы, однако, батенька, я смотрю, философией не брезгуете?
РИНА. Я же говорю, дурак дурака …
ГРИН (разомлев и продолжая тираду). Безмятежно сердце, расстающегося без сожаления…
РИНА (негодуя). Б-р-р-р…
ДОБРСКИ (косясь на Рину). Прощай любовь, прощай прекрасный слог…теперь к тебе я холоден и строг?
ГРИН (освоившись). Я Грин. Васька Грин. Василий Грин.
РИНА. Заметно…
ГРИН. Бывший член…
РИНА. И это заметно…
ДОБРСКИ. Пошлячка.
ГРИН. …областного союза независимых литераторов.
РИНА. Я бы сказала алкоголезависимых литераторов…
ДОБРСКИ. Платон Добски, очень приятно…
РИНА (язвительно). Да уж, очень-очень…
ДОБРСКИ. …а эту милую жертву общественного темперамента зовут…
РИНА. Кому как нравится, тот так и зовёт…
ДОБРСКИ. Ну, или для друзей, просто, Рина.
РИНА. Хм-м… нашёл дружков, кифаред забулдыжный …
ДОБРСКИ. Любезный, а не соизволите ли прояснить двум заблудшим в лабиринтах сладострастия, душам, где мы имеем честь находится?
РИНА (саркастически). Забыл добавить – и что мы здесь делаем по незабвенной случайности, волею судеб…
ГРИН. Вопрос!
РИНА. Вот Платоша заявляет, что мы в аду.
ДОБРСКИ. Был бы дураком, был бы в раю, и уж точно без твоего скалисто-миловидного мордоплясия, Ринусик.
ГРИН (озабоченно). Честно сказать…буффон его знает…я, было, вышел до Петровны…ну, там, подлечиться с гулькин нос опосля вчерашнего…авось, чаял мужиков своих перехвачу где…ну дверь открыл подъездную, а дальше…всё как в тумане, полный провал, чёрт ногу сломит…
РИНА (язвительно). Ох, ох, ох, как печально…
ДОБРСКИ (подмигивая Рине). Моё погибшее, но милое создание, печаль – всего лишь отпечаток мгновенья…
ГРИН. Так вот, как в воду канул, представляете, амнезия, по самые вёсла…
ДОБРСКИ (снисходительно смотря на Грина). Дорогой поклонник Бахуса, берег есть правый, есть левый…жизнь же – река между ними…
ГРИН (наклонившись к Добрски). А вы то, как я посмотрю, никак, притязаете на творческую интеллигенцию в десятом колене, и что здесь забыли-то, любимец муз и прочего бабья (метя в Рину)?
РИНА. Спроси, спроси у него (щерится на Добрски), что он в этой норе отрыл, пиит кротовый.
ДОБРСКИ (возвышенно к Рине). Ты смотри в эти контуры мира…как дитя…
ГРИН (подхватывая). В столь поздний час, когда природа…молчит, как будто бы мертва… Это из моего раннего…
РИНА (недовольно). Ещё один. А-у-у, мы где, ядрёна копоть, Платошик, меня начинает нервически передёргивать от ваших диалогических пароксизмов?
ДОБРСКИ. Да какая разница, где мы, где мы…
РИНА. Ха…
ДОБРСКИ (мечтательно). Представь … мы затаились…и ожиданья час…смиренно служит утешением для нас…выводящих безграничность из бренности…
РИНА (лихорадочно). Слушай, родной, будешь своим центральным органом кровообращения в виде мускульного мешка проецировать вечное в свободное от меня время….
ДОБРСКИ. Ринок, ну где справедливость?...на её чаше сердца плач невзрачен…
РИНА. Боже…
ГРИН (окончательно размякнув от водки). Хе…Сходит заповедь божья с Моисеевых уст…
РИНА. Васёк, если хочешь поддержать разговор, прикуси свой, заплетающийся сорокоградусным серпантином, язычок…
ГРИН. О-о-о! Всенепременно, моя лёгкая кавалерия.
Грин, приглушённо пошатываясь, отходит в сторонку. Нависает пауза.
Лампочка на потолке начинает беспорядочно мерцать, лопается,
комната погружается в пустотелую темноту.
2
Добрски, Рина,Грин. Сидят в темноте. Добрски прикуривает.
РИНА. Приехали.
ГРИН. Как сказал бы Китс: “И полночь благовонная нежна…”
РИНА. Будь он здесь, в этом дрянном храме Мельпомены, то точно бы откорректировал свою кисейную музу, в русле – “и ночь зловонная грешна”…
ДОБРСКИ (с видом знатока). Дело ясное, что дело тёмное.
РИНА. Оригинал, блин. Посвети лучше, “солнце русской поэзии”.
Добрски подходит с зажигалкой к Рине, та роется в сумочке и достаёт оттуда новую лампочку.
ГРИН (восхищённо). Мадмуазель, целую ваше древко…
РИНА. Фу-у-у…мерзость какая…давай, вставляй…и не то, что ты там себе подумал.
Грин вставляет новую лампочку, патрон от старой кидая на пол.
ГРИН. Как родная!
РИНА (иронично). Ага, сродственница, единоутробная, кровинка, плоть от плоти, Вася, да ты гений!
Добрски подозрительно сверлит взглядом Рину.
РИНА. Не спрашивай…
ДОБРСКИ (бубнит под нос). И в этой несговорчивой тиши…к унылым будням с кротостью спешить…
ГРИН. Темнота сближает.
РИНА. Темнота…сам ты темнота…Добрски, пошли отсюда…хватит вынюхивать приключений на свой багажник, по, не в меру, хлебосольным трущобам.
ДОБРСКИ. Кто бы говорил… Риночка, вот смотрю я на тебя, и диву даюсь, как же в таком жалком объёме хрупкой, аккуратной черепной коробочки вмещается всё пёстрое мировое многообразие наслаждений, отражённых в вечной женственности?
ГРИН. Силу и напор побеждают скорость и выносливость, как говорится.
РИНА (негодующе). Чтоб ваши мозги, как эта лампочка…а на мои объёмы, пасть не хрен разевать…
Слышится отборный мат. В дверях вырисовывается взъерошенный Филон
с толстой папкой бумаг под мышкой.
ФИЛОН (напряжённо). Чё за дела!?
РИНА. Пока не родила.
ДОБРСКИ. И слава богу…
ФИЛОН. Это кто…где…почему…?
ГРИН (комментируя). Многозначительное благословение, пронзающее безутешный вакуум вековечного холода…
ФИЛОН. А!?
ГРИН. Риночка, ну что вы, в самом деле, поприветствуйте нашего почтеннейшего гостя, со всем подобающим…а то…
ДОБРСКИ. …безмолвным призраком стоишь…надеждой светишь драгоценной….но молчалива, как луна…
РИНА. Пошли вы на…! Ты кто будешь, товарищ дорогой?
ФИЛОН. Чё?
РИНА. Тоже что ль память не жалуешь?
ФИЛОН. А откуда….
РИНА. Откуда, откуда…откуда и все…
ГРИН. Какими судьбами, каким ветром, за каким чёртом, с чем пожаловали?
РИНА (смотря на причёску Филона). Призрак ядерной дымки…
ФИЛОН. Я!?
ДОБРСКИ (шагая со всей открытостью к Филону и пытаясь как-то разрядить обстановку). А я Платон, Платон Добрски, поэт…
РИНА. Душа, что словами ведала…целительной красоты…
ДОБРСКИ. Не ёрничай, моя падшая гетера. Эта очаровательная блудница – Рина, а этот субъект непомерных возлияний, наш брат по литературному забвению – почтеннейший шатун и побродяга, Василий Грин…
РИНА. Грин…Пис…
ФИЛОН. (озадачено). Филон…
РИНА. А, ну всё ясно!
ФИЛОН. Что ясно?
РИНА. Слышь, Платончатый, прочисть ему жёсткий диск своей филологической эквилибристикой, а то он меня слегка перегрузил этой сугубо глубокомысленной беловоротничковой мордолизацией…
ГРИН. “Чтоб в слове жить, над смертью торжествуя”, Байрон…
РИНА. Байрон у тебя между ног, зелёный ты змий…
ДОБРСКИ. Да, неисправима, чертовка…
ФИЛОН. Кто-нибудь мне объяснит…
РИНА. Ишь ты какой, здравомыслящий, попался…
ДОБРСКИ. Мягче, мягче бабочка моя дорогая, нетленное пламя моей ненасытной палитры…
ФИЛОН (поёживаясь). Не бабочка, а коршун…
РИНА. Ты смотри, он ещё и чувством юмора решил сразить несчастную женщину.
ГРИН (воодушевлённо). Так ум безбрежный с чувствами разнится…Из раннего…
РИНА. Гринок, припозднился ты со своим ранним.
ДОБРСКИ (принимая миротворческую позу). Дамы и господа, леди и джентльмены, баста, объявляется ан-тракт…
ГРИН (ещё более воодушевлённо). А наливать будут, каких-нибудь шальных рудиментов винных паров не завалялось?
ДОБРСКИ (улыбаясь). Поищи у Рины в сумочке… где-нибудь рядом с универсальным полевым набором слесаря-инструментальщика…
РИНА (кривляясь). Бр-р-р…
ДОБРСКИ (принимая вид римского трибуна). А теперь по существу. Что мы имеем?
РИНА. Вот-вот, ощущение, как будто поимели задарма, Дерьмосфены недоделанные…
ДОБРСКИ (не обращая никакого внимания на выпад Рины). Четыре человека, под неусыпным прикрытием полноводной ночи…
РИНА. …барахтаются в словесном дерьме…
ДОБРСКИ. …дислоцировавшись в малознакомом районе…
РИНА. …на неизвестной высоте…
ГРИН. …при полном отсутствии горячительных стимулов …
РИНА. Но ты, спиртуоз!
ДОБРСКИ. О чём это всё нам говорит?
РИНА. О том, что пора отсюда уматывать к едрене-фене…
ДОБРСКИ (ухмыляясь). Баба с возу…
ГРИН. И выбор, обещавший грёз канву…сам у себя в безвыходном плену… Из нынешнего…
РИНА. “ И нынче каждый конюх – рифмоплет”, Бен Джонсон.
ГРИН (переваривая). Э-э-э…Разрази меня гром…
РИНА. Ха…разродился, громовержец бражный…
ФИЛОН (неуверенно). А-а…может…
ДОБРСКИ (бросив удивлённый взгляд на Рину и игнорируя потуги Филона). Ну, да ладно…Раз мы все перманентно пребываем в полнейшем замешательстве, предлагаю выйти…
ФИЛОН (грубо). ...из мрачной клоаки речитативных баталий…
ДОБРСКИ. …на свет божий, вдохнуть нежнейшего аромата свежескошенной смоляной травы с полночной нивы, и с просветлённой головой…
РИНА. …разжениться на все четыре стороны…
Что-то сильно ударяет в стену. Филон роняет паку с бумагами. Добрски помогает собирать разлетевшиеся листы.
ДОБРСКИ. Чёрт! Что это? Да тут целый автобиографический повествовательный ряд…
РИНА. Жизнеописатель, блин, говёный…
ДОБРСКИ (вчитываясь). Причём…похоже…имеется скабрезная сводочка и на твою несравненную особу, Ринуль…а, ты смотри…и мои что ль, обугленные солнцем попрания, лавры, не без внимания теплятся…
ФИЛОН. Чё!? Это не моё…где отчёт, мать его…меня начальник повесит за…
РИНА. Ага, а я ему помогу с удовольствием,…а уж в удовольствии, как известно, я секу…
ДОБРСКИ (замечая мимолетно под нос). Есть цель, есть результат, но нет удовлетворения, потому что желание безгранично…лавры…лавры…бронтозавры...
РИНА. Добрски, а ты, не льсти себе… Дай гляну…
ГРИН (испуганно хватая за рукав Добрски). Эй…что за хрень…где выход? Там за дверью стена какая-то…!
РИНА. …предстала белым бредом пред глазами винопийцы…Ребятушки, харе дурочку валять, наша залётная свора начинает принимать образ и подобие образцовой психиатрической здравницы.
ГРИН (истерически метнувшись к забитому окну, пытаясь его безуспешно вскрыть). Почему окно забито?! А!? Где нах…
РИНА (легковесно). Забей…
ФИЛОН. Да какого…ёб…
Ещё один вызывающий удар в стену. Слышатся крики. Резко гаснет свет.
3
Гробовое молчание обволакивающее мясистую влажную тьму. Добрски и Рина. Добрски закуривает.
ДОБРСКИ (держась бодрячком). Чертовщина какая-то.
РИНА (слегка неуверенно). Добрски, дай сигаретку, что ль…
ДОБРСКИ (прикуривает Рине сигарету, неловко передаёт в темноте). На, птичка, развей свою меланхолию забористо-индейской табачной химерой...тьфу ты…что за чушь…
РИНА. Да ничего экзотического, всё трафаретно …А где эти, двое, из ларца?
ДОБРСКИ. Возгордились в богатстве своем и не удержались.
РИНА. Я серьезно.
ДОБРСКИ. Занимаются единственным оставшимся искусством – приготовлением к молитве.
РИНА. Слышь, ты вселенная отглагольной рифмы, существующая ради самой себя, задрал со своей кустарной антологией афоризмов.
ДОБРСКИ. Да-а, не вытанцовывается у нас с тобой, Риночка, интеллектуальный симбиоз на почве сердечной склонности.
РИНА. Ноги вместе, шашни врозь. Эй, зелень! Фаллос! Или как там тебя.
ДОБРСКИ. Одни ваньки-встаньки на уме – вот она, панельная аттическая соль. Ты зачем Филона обижаешь-то, гурия.
РИНА. Да не важно…Эй, братья по разоружению!
Внезапно загорается лампочка. Филона и Грина нигде нет.
Полутонами проявляются недоумевающие фигуры Шишковича и Моцахина.
РИНА. Вот те раз! Рокировочка.
ДОБРСКИ (ошарашено). Ба! Какие люди в нашем захолустье! Эдик, Ник! Ринок, ты смотри, медвежий угол прирастает новыми неискоренимыми ветеранами умственного труда на эстетическом поприще… Вас как занесло-то сюда? А где же, в самом деле, этот старый гвардеец Грин на пару с залётным раскосмаченым щёголем, осведомлённым до бесстыдства?
РИНА. Где, где…Гриня, ясно где, на дне бутылки, вон, их сколько погребено жаждущими странниками высокогоблагородного алкоголизма, потри какую-нибудь, может, найдёшь этого джина без тоника… А второй дурошлёп...не знаю я ничего…я вообще ничего не пойму …
ШИШКОВИЧ (немного акклиматизировавшись). Добрски, ты? Какого…
МОЦАХИН. Я же тебе говорил, Никита…Сущее – иррационально…
ДОБРСКИ (шутливо). Аминь, Эдуардо. Вот, Риночка, позволь отрекомендовать тебе, мой закадычный друг и товарищ, Никита Шишкович, художник во всех спектрах этого слова, и его сателлит, панибратский маэстро, Эдуард Моцахин, музыкант, так сказать, на все двенадцать тонов хроматической гаммы. Но, а это публичное лицо женского пола, достигшее физической зрелости во всех смыслах психоаналитических изысканий, как вы уже догадались, Рина, немного погибшее, но милое создание,…
МОЦАХИН. Платон, дружище, у меня в оркестровой яме центрального отдела головного мозга полнейший диссонанс…
ДОБРСКИ. Мысль формирует реальность.
ШИШКОВИЧ. А где это мы, и как…?
ДОБРСКИ. В разлагающемся бессмыслием бытие, обречённом на выживание…
ШИШКОВИЧ (указывая на Рину, находящеюся в небольшой прострации). А что с ней?
ДОБРСКИ. Скорее всего, эта женщина постигает азы искусства молчать и, в тоже время, быть услышанной.
МОЦАХИН. В своём репертуаре…
РИНА (морщась). М-да…
ДОБРСКИ. Само красноречье природы раскрывается в фигуре её умолчания.
РИНА. Я надеюсь, ты закончил? Добрски, давай, отдекорируй своё краснобайство – каким-нибудь созвучным ему делом…Я долго буду ждать пока…
ДОБРСКИ. Ожидание – лживо, моя конспиративная Венера.
РИНА. Мне что, ещё бабью слезу пустить над всем этим ералашем…
ШИШКОВИЧ (улыбаясь). Скорбящее – значит живое.
РИНА. У меня хоть надежда-то есть, что…?
МОЦАХИН. С ним, боюсь, что нет.
ДОБРСКИ. Когда нет никакой надежды – самое время начать новую жизнь.
ШИШКОВИЧ. У меня такое ощущение, что я твёрдо знаю, кто я, но не могу себе этого объяснить.
ДОБРСКИ. Истина – всегда на шаг впереди её предполагаемого носителя.
РИНА. Платонча, знаешь, ты абсолютное зло…
ДОБРСКИ. А противящийся злу – зло приумножает…Так что…
РИНА. Толстовец дранный…
ШИШКОВИЧ. Поблагодари своего обидчика.
РИНА. Но куда делись эти-то?
МОЦАХИН. Кто? О ком вы? И в чём здесь дело?
ДОБРСКИ (насмешливо). Если любишь своё дело – не лезь в дела других, Ники.
РИНА. Да хрен с ними, пропащими… А эти то, что, гуси-лебеди?
ШИШКОВИЧ. А чаво, собственно, мамзель, вас смущает?
ДОБРСКИ (будто вспоминает). Как ты говоришь, “’эти”….”эти”…Как мне кажется, они, всего лишь ловят уникальность живого мгновенья, в житейском море, переполненном товарно-денежной грязью.
РИНА. Хорошо, попробуем с другого ракурса… Вы что здесь забыли?
ШИШКОВИЧ. Вообще-то я, просто, спал дома…
МОЦАХИН. И я спал…пусть и не дома…
РИНА. Ага, а мы значит вам тут, понимаешь, приснились!
ШИШКОВИЧ (садясь на пол). И даже остановившись, мы всё равно куда-то идём…
МОЦАХИН. У вас выпить нет? А то надо бы слегка гармонизировать происходящее…
ДОБРСКИ (наигранно). К сожалению, некоторое время назад, бледная злодейка пожелала скоропостижно скончаться.
МОЦАХИН. Никит, осчастливь маломочного, многострадального музыканта, сбегай?
ШИШКОВИЧ (сердито). Сча, обойдешься…Счастье начинается с умения обуздать своё счастье.
РИНА (дерзко). Возлюби ближнего своего, ибо он – враг твой.
МОЦАХИН. Милая девочка…
ДОБРСКИ. А что там наш незабвенный Василиск кричал про аллегорически замурованную дверь в алкалоидных лучах своего туманного восприятия?
РИНА. По-моему, до метафоры он как-то не дотягивал…
ДОБРСКИ. Да, обрастая злободневной искушенностью, теряешь девственность мысли. Пойду, облеку ударным мониторингом это келейное входное отверстие, ведь наши гости как-то должны были материализоваться в этом укромном уголке исконной духовной свободы.
РИНА. Господи…
Раздаётся очередной глухой удар в стену, весенним снегом осыпается побелка, тает свет.
4
Глубокий мелодический штиль. Добркси и Рина сидят в темноте.
РИНА (возмущённо). Ну, давай уже, Платончик, прикуривай, по старой, так сказать, доброй традиции…
ДОБРСКИ (окликая пустоту). Эдик, Ник, вы здесь?!
РИНА (реагируя на беспросветное затишье). Похоже, твои ребята решили пойти по следам двух свои славных предшественников и безнадёжно канули…
ДОБРСКИ. Я падал в ночь свою начальную...
РИНА (со знанием дела). Но ты – не Даниил Андреев …
ДОБРСКИ (цедит сквозь зубы). Пропотевший уют человеческих стойл и квартирок…
РИНА (капризно хлопая в ладоши). Свет, свет! У меня уже глаза болят от этой въедливой чёрной мошкары…
ДОБРСКИ (встряхнувшись). Страх перед болью подстёгивает чувственные наслаждения.
РИНА. Ща-с…Раскатал свою кожно-мускульную подвижную складку... Да чтоб мне сдохнуть, если я с тобой пере…
ДОБРСКИ. Совокупление для меня столь же священно, как смерть.
РИНА (о Добрски). …и не Уолт Уитмен даже…
ДОБРСКИ (изумленно, пытаясь отшутится). В тебе, моя фурия, никак любовь к медицине в купе с высокой литературой проснулась?
РИНА (парируя). Кто там может говорить о любви их темноты собственного сердца?
ДОБРСКИ. Любовь разумеет жертву. Ринуль, пожертвуй мне немного своего человеческого тепла… И, кстати, о темноте, у тебя там ещё, по случаю, в ридикюле, стеклянного пузырька с раскалённым тугоплавкой ниточкой Ариадны, али иного осветительного агрегата не завалялось?
РИНА. Я тебе что, кошёлка какая-то, всполох ты вычурный.
ДОБРСКИ. Каждый видит в другом то – что есть в нём самом.
Расползается кислая пауза. Слышится неуверенное кряхтение и сопение в углу.
РИНА (окликая). Эй, мудрецы невидимого фронта… как слышно, приём … это вы там подаёте признаки нездорового образа жизни?
ГОЛОС. Нет, это я…
ДОБРСКИ (строго). Кто я?
ГОЛОС (боязливо). Пичбекторсон… А кто здесь?
РИНА (резко). Здесь совсем не поэтически настроенная Рина с шалавистой квинтэссенцией Платона Добрски, причём оба – по самое “нехочу”…
ДОБРСКИ. Грубовато, но экспромт - одобряю…
РИНА (плюясь). Сам Добрски одобрил! Тьфу-у…
ПИЧБЕКТОРСОН (испугано). Я был в лаборантской, и вдруг…
РИНА. Подробности можешь опустить, здесь всё, как-то – “вдруг”.
ДОБРСКИ. Стало быть, вы у нас, светило науки…
ПИЧБЕКТОРСОН (скромно). Скорее, едва-едва теплящийся лучик аспирантуры…я –физик…
ДОБРСКИ. Ринуль, ты за физику или за лирику?
РИНА. Я за физиологию.
ДОБРСКИ. Действительно, и зачем только спрашивал.
ПИЧБЕКТОРСОН (шёпотом). Скажите, пожалуйста, а….
РИНА. Помолчи…
ДОБРСКИ (назидательно). Res est magna tacere, великое дело – молчать.
РИНА. Ты бы тоже помолчал, для разнообразия.
ПИЧБЕКТОРСОН. И всё-таки, что всё это значит?
РИНА (нервозно). Это значит, залепи фонтан и засвети клапан!
ДОБРСКИ. Эдик…Ник…
РИНА. …и дружки твои какие-то…
ДОБРСКИ. На вкус и цвет…
РИНА. В темноте все цвета одинаковы.
ПИЧБЕКТОРСОН (кротко). Джозеф Томсон?
РИНА. Ага…закуси и выкуси… Фрэнсис Бэкон.
ДОБРСКИ (шокировано). Не пугай так, солнышко…
РИНА. Эй, Пич…как там тебя…у тебя имя есть, а то от твоего наследственного наименования язык в капусту изрежешь...
ПИЧБЕКТОРСОН (с гордецой). Альберт.
РИНА. Значит, Берт…
ДОБРСКИ (цитируя Бродского). Я сижу в темноте. И она не хуже…в комнате, чем темнота снаружи…
РИНА. Коль пошла такая пьянка, может быть, Бертик, развлёчёт нас, тёмных, какими-нибудь наукоёмкими баснями?
ДОБРСКИ. Например, что-нибудь из разряда terra incognita…
РИНА. На злобу дня…
ДОБРСКИ (делая глаза на манер китайца и зачитывая из Чжуан-Цзи). Чтобы во тьме увидеть свет, и в тишине услышать гармонию….
ПИЧБЕКТОРСОН (немного заунывно). Ну, тогда, подкиньте, материал, что ль, какой-нибудь…
РИНА (недовольно). Иди ты к такой-то матери, материал ему…
ДОБРСКИ (напевая). Чёрная ночь…только…
ПИЧБЕКТОРСОН (обрывая). Могу…
РИНА. Он может! Аллилуйя!
ДОБРСКИ (остепеняя Рину, насмешливо). Что? Уверовала в свет в темноте?
Загорается лампочка и сразу гаснет.
РИНА. Обнадёживающая прелюдия.
ПИЧБЕКТОРСОН. Могу о тёмной материи, немного… Что, рассказывать, да?
РИНА. Давай, сказитель русского Севера, впрягай…
ПИЧБЕКТОРСОН. Э…э…э…э…э…
РИНА. Тридцать первая буква русского алфавита, обозначающая гласный звук. У тебя всё?!
ДОБРСКИ. Рина!
.
РИНА. У меня всё.
ПИЧБЕКТОРСОН. М-м-м…э…э…так вот…если вкратце…
РИНА (вскользь). Только когда исчезнешь, предупреди, незакономерное ты явление природы…
ПИЧБЕКТОРСОН. Не понял?
РИНА. Проехали…теореотизируй далее…
ПИЧБЕКТОРСОН. Хм-м-м… тёмная материя…итак…как явствует…
РИНА (нагло). Начинать доклад со жратвы, профессор, думаю, не самый подходящий момент…
ДОБРСКИ. Её печаль всё шепчет ей…о днях весеннего ненастья…
ПИЧБЕКТОРСОН (проглотив кротко предыдущие реплики и монотонно разгоняясь). Из космологии и астрономии нам известно о форме материи, не испускающей электромагнитного излучения и не взаимодействующего с ним…
РИНА (манерно). Да оставьте вы этот академический тон, батенька…
ДОБРСКИ. А тебе что, хлеба и зрелищ подавай из уст астрофизики, расплывшейся крупномасштабной вселенской ухмылкой на тринадцать миллиардов световых лет.
ПИЧБЕКТОРСОН (продолжая). …это свойство вещества делает его недоступным для прямого наблюдения…однако, возможно выявление скрытой тёмной материи по создаваемому ей гравитационному эффекту…не секрет, что тёмная масса взаимодействует с барионным веществом, представляя собой среду со средней космологической плотностью, в несколько раз превышающую плотность барионов…
РИНА (несдержанно). Тёмная масса….прямо-таки тёмная месса…жаль, что главного “бариона” мы ещё на заре формирования, так сказать, потеряли…
ДОБРСКИ. Угомонись, мятежная дочь Евы!
РИНА. Ась?
ДОБРСКИ. А коль родилась, спеши к вожделенным воротам Аида…
ПИЧБЕКТОРСОН (недовольно-сдержанно продолжая). …по современным подсчётам обычное видимое вещество составляет лишь пять процентов массы вселенной……попытки регистрации тёмной материи в земных условиях при редких взаимодействиях частиц с обычной материей, обречены…
РИНА. Но не в нашем случае…а, Платош?
ПИЧБЕКТОРСОН. …согласно современным взглядам, энергия вакуума определяется локально однородным и изотропным скалярным полем…
РИНА. В дебри-то, не лезь…
ПИЧБЕКТОРСОН (раздражённо). Да какого….!
ДОБРСКИ. Вспыхни, пламя зари и гнева!
РИНА (кривляясь). Господи, помилуй, Господи, помилуй…
Звучит оглушительный удар в стену, слышится треск, подытоживаемый
ослепительной зарницей зажёгшейся лампочки. Пичбекторсон бесследно испаряется.
5
Рина и Добрски сидят на полу в разных углах комнаты.
РИНА. Очередная, на сей раз, слуховая, галлюцинация драматично перешедшая в разряд залежной мемуаристики. Добрски, пока расцвело, сходи, проведай, да подтолкни что ль эту закулисную старую перечницу дверь, своей позвоночно-барионной глистой…
ДОБРСКИ. Дура…ничего ты не понимаешь…вот, что тебе Альберт говорил… наш видимый мир, такой, казалось бы, понятный и разжёванный до самых косточек, оказывается, лишь незначительным придатком к чему-то большему, из чего действительно всё состоит… а ты…может, мы сейчас с тобой, случайно, оказались в такой точке пространства-времени, где это незримое, становится таким же явным, например, как завтрашнее похмелье Грина…
РИНА. Наслушался этого эйнштейновского лямбда-члена…
ДОБРСКИ. А у тебя, старая, воз и ныне там…
РИНА. Вынь из глаз межгалактический газ, и скобли своим чахоточным маршем на разведку, в духе материалистичного реализма…я уже слишком задержалась тут, чтобы…
ДОБРСКИ. …а я не хочу смотреть, что там с этой чёртовой дверью, и что там за этим чёртовым окном…неведение и провидение – части одного великого замысла под названием…
РИНА. …Платон Добрски – человек-импровизация на тему продажной любви в облаках очищенного зелья…
ДОБРСКИ. Шут Мефистофель, дай вина!
РИНА. Сама схожу, лодырь ты бумажный…
Рина встаёт, в этот момент за стенами раздаётся железный голос из рупора,
сообщающий, о готовящемся в ближайшие часы сносе здания. Рину передёргивает. Добрски бежит к двери (за дверью стена), с трудом выбивает заколоченное досками окно (там чёрное, молчаливо-беспросветно пространство).
РИНА. Дохнуло новизной…Вот бля…ство!
ДОБРСКИ. Или, что покрепче…
Рина замирает в тонко-скульптурном окаменевшем образе. Добрски, лихорадочно подскакивая, ферментирует из угла в угол. Затем, зачем-то, подходит к старому шкафу, открывает его, вдыхая туманную пыльцу заледенелого времени, достаётся из шкафа старинную фотографию в деревянной рамке, пристально смотрит на неё. На фотографии общий снимок: Добрски, Рина, Грин, Филон, Шишкович, Моцахин и незнакомая истёртая фигура. Добрски роняет рамку. Слышится звук битого стекал.
РИНА. Что там?
ДОБРСКИ (ногой заталкивая разбитую фотографию под шкаф). Ничего…преданья старины глубокой…
РИНА (отвлечённо). Придумаешь что-то новое, сразу припомнят чего-нибудь старое…А почему этот-то исчез, и никто больше, в порядке очерёдности, не соблаговолил пришвартоваться на аудиенцию в нашу метафизическую юдоль?
ДОБРСКИ (суетно). Тьма египетская мне в прищур…не знаю…
РИНА. Что ты не особо бойкий на язык стал, добрунчик.
ДОБРСКИ (в пустоту). Родные сестры - истина и ложь…
РИНА (робко заигрывая). Джон Донн…
ДОБРСКИ (перекосившись и изображая биение колокола). У-гу… дон-н-н…дон-н-н…. дон-н-н…дон-н-н….
РИНА (сладострастно). Несчастный Добрски, по всей вероятности, совсем колокольню снесло…
ДОБРСКИ (в пустоту). Fortuna miserrima tuta est, несчастливая судьба безопасна.
РИНА (неожиданно, немного судорожно, начиная раздеваться, словно под гипнозом). Опасный искус…безопасный секс…
Голос из рупора повторяется.
ДОБРСКИ (безответно). Вот и дискурсу конец, а кто слушал…тот и автор…
Застывший безапелляционный кадр: Рина, оголенная до нижнего белья, совершающая змеевидные инфернально-ядовитые телодвижения; Добрски, опирающийся на стену, нарезающий взглядом замшелый вакуум трещащей по швам комнатушки …медленно гаснет свет… кто-то играет на фортепьяно Шопена…
6
Добрски и Рина, в той же комнате, но с опять заколоченным окном и распахнутой настежь дверью, без признаков загадочной стены; просыпаются в обнимку; в мягком кофейном свете отчётливо вырисовываются признаки бурной ночи на лицах обоих.
РИНА (скомканным голосом). Доброе…Мы здесь започивать что ль вчера соизволили, а, барин?
ДОБРСКИ (хмуро). А-а-а…
РИНА. Хорошо спалось?
ДОБРСКИ (аляповато). Угу…
РИНА. А мне, как-то не очень, в этой замызганной пещере эпохи неолита. Такая дрянь снилась.
ДОБРСКИ. Анна-логично.
РИНА (передёргивая). Ага, я логична, как никогда…Ты что это, с похмела, женскую логику решил упразднить?
ДОБРСКИ. Рина, иди к чёрту, не до тебя …Я похоже в издательство опоздал…
РИНА. Да кому ты там нужен…
ДОБРСКИ. Собственно, никому, но…
РИНА. Вот-вот…
ДОБРСКИ (закуривая, слегка мобилизовавшись). Что тебе снилось-то, крейсер Аврора, поделишься сокровенным?
РИНА. Я поделюсь, тебе ещё захочется, Цирцея, блин, доморощенная…и зачем я с тобой только переспала, ума ни приложу?
ДОБРСКИ. ???
РИНА. Да это во сне, не пугайся, Платончик…
ДОБРСКИ (обрывая сам себя). И мне тоже, представляешь, приснилось, что мы с тобой…
РИНА. Эй, давай не нагнетай…оставь при себе эти фантасмагорические персональные области интимной жизни и свои сексуальные мотивы грёзоподобного преступления по отношению к моему божественному телу.
Рина закуривает. Каждый утомительно думает о своём.
ДОБРСКИ. А зря ты, Ринка, литинститут бросила, была бы сейчас…
РИНА. Была да сплыла…хватит мусолить…лучше пошли отсюда скорей…здесь мертвечинкой попахивает какой-то, и сны идиотские преют на средостеньях, предаваясь бесплодным мечтам…
ДОБРСКИ. А мне почему-то кажется, что мы, только сейчас и уснули…и это всё, и есть настоящий сон, сон, как возмездие.
РИНА. За грехи наши несовершённые… Блин, очнись ты уже, олух царя небесного…
ДОБРСКИ. Что?
РИНА. Добрски, о, боже…
Падает одна из досок, забитых в перекошенное окно,
в комнату врывается распаренный шум проезжей части.
Рина включает плеер, в наушниках играет Шопен.
КОНЕЦ
ПЛАТОН ДОБРСКИ (поэт)
РИНА (проститутка, подруга Добрски)
ВАСЬКА ГРИН (алкоголик со стажем)
ФИЛОН (менеджер среднего звена)
НИКИТА ШИШКОВИЧ (художник, приятель Добрски)
ЭДУАРД МОЦАХИН (музыкант, приятель Добрски)
АЛЬБЕРТ ПИЧБЕКТОРСОН (аспирант)
1
Старая, заброшенная однокомнатная квартира; пожелтевшие рваные обои на грязных стенах; перекошенное, забитое окно, надтреснутый залитый потолок; замасленная мебель; скрипучий пол, на полу разбросаны бутылки, заметки, журналы, книги; в углу разбитый телевизор; тусклая лампочка остывает полусветом, создающим ощущение потерянного пространства дня и ночи. Вваливается Добрски с початой бутылкой водки в обнимку с Риной.
ДОБРСКИ (откинувшись на диван, нетрезвым, задумчиво-задушевным голосом). Как неоконченную тягостную повесть…читает время нас…жизнь – клетка…творчество – лишь краткий миг свободы…чем дальше, тем сильнее скрип цепей…и жизни храм – всего лишь сладкий куш…игра измученного духа…любви протёртые страницы…которым воля даровала своеволье…крадутся тени, я одна из них…что множат нескончаемый поток…вопросов и ответов многозначных.…и дым былого, лишь случайный эпизод…что убивает нас иллюзиями страха…
РИНА (театрально запрокидывая голову). Мой мелкотравчатый глупенький бард, жизнь –
сплошная проза, поэтому проза лучше продаётся.
ДОБРСКИ (отхлебнув из бутылки). Девочка моя, жизнь – это деление секундной стрелки между мёртвой и ещё не рождённой плотью времени, между прошлым и будущим…
РИНА. Платоша, не гони …
ДОБРСКИ (самозабвенно сотрясая бутылкой водки воздух). Вот она, жизнь, вот она – сучья правда!
РИНА. Тайм-аут, милый…брейк… Лучше, сориентируй бедную, слабохарактерную жрицу-разрядницу многоконфессиональной любви, где это мы?
ДОБРСКИ (озадачено). Мы…в аду!
РИНА. Уж лучше в аду, чем на улице в минус десять, порожняком морозить, мать их, чресла.
ДОБРСКИ (осматриваясь). Блаженный хаос уединения…
РИНА (развязно). Да…Тихо здесь как-то, аж помереть хочется.
ДОБРСКИ. Т-с-с…Нам будет радость – под ночным покровом…свободной грудью воздуха глоток…
РИНА (перебивая). Ага, или как там, у тебя – нет звёзд, лишь пузырь ледяной пустынного неба. Добрски, ты зачем в этот гадюшник наш бренный прах приволок, а?
ДОБРСКИ. Писал любовь, писал красоту, но дрогнула кисть…
РИНА (возбуждённо). Слушай, засранец, будь так любезен, излагай по-людски.
ДОБРСКИ. Прости. Всего лишь последний штрих к портрету вечера…
РИНА. Так уж и последний…
ДОБРСКИ (недовольно). Вот стервоза…
РИНА. Ага…всё блекнешь в одиночестве хмельном…и в конуру свой превращаешь дом… Знаем, проходили.
ДОБРСКИ. Проходили…проходили…Может ты лучше с малой выпьешь, и сделаешь напряжение своих щекотливых голосовых вязанок менее притязательным?
РИНА (высокомерно). Передавай эстафету, марафонец изустный… Нет бы, давно предложить очаровательной спутнице подогреть хмельком её продрогшее невостребованное сердце… вечно у вас, у мужиков, от замысла до реализации – жизнь проходит.
ДОБРСКИ. М-да…Ты ещё внеси это, со всей причитающейся помпезностью, в свои розовые беллетристические анналы, и книгу желчных афоризмов издай на радость неподъёмной женской доле…
РИНА. Извращенец-с!
Раздаётся глухой удар, доносится отзвук проржавелого осеннего сквозняка. На пороге появляется дрожащий, скверно выглядящий Грин.
ДОБРСКИ. Грохочут конкистадоры…Ты кто, бедолага?
РИНА. Кто, кто, не видишь алкаш какой-то местный, ну или бомж, к которому аппетит приходит вместо еды, родной контингент, только поиздержавшейся поболее тебя, трубадур мой окаянный (смеётся).
ДОБРСКИ (с иронией). Варварским духом разит на переправах латинских.
ГРИН (лакейски заигрывая при виде бутылки водки в руках Добрски). Позвольте заметить …коллега…весна, как никогда ужасна…
Добрски молча, с разумеющим видом, протягивает бутылку Грину. Грин, присосавшись к горлышку, большими глотками опустошает содержимое до дна. Морщится, кашляет и облегчённо вздыхает.
ДОБРСКИ. Бремя забот минувших прахом рассеял ветер.
ГРИН (бросая бутылку на пол). В опустошённом желании – истинный дар.
ДОБРСКИ. А вы, однако, батенька, я смотрю, философией не брезгуете?
РИНА. Я же говорю, дурак дурака …
ГРИН (разомлев и продолжая тираду). Безмятежно сердце, расстающегося без сожаления…
РИНА (негодуя). Б-р-р-р…
ДОБРСКИ (косясь на Рину). Прощай любовь, прощай прекрасный слог…теперь к тебе я холоден и строг?
ГРИН (освоившись). Я Грин. Васька Грин. Василий Грин.
РИНА. Заметно…
ГРИН. Бывший член…
РИНА. И это заметно…
ДОБРСКИ. Пошлячка.
ГРИН. …областного союза независимых литераторов.
РИНА. Я бы сказала алкоголезависимых литераторов…
ДОБРСКИ. Платон Добски, очень приятно…
РИНА (язвительно). Да уж, очень-очень…
ДОБРСКИ. …а эту милую жертву общественного темперамента зовут…
РИНА. Кому как нравится, тот так и зовёт…
ДОБРСКИ. Ну, или для друзей, просто, Рина.
РИНА. Хм-м… нашёл дружков, кифаред забулдыжный …
ДОБРСКИ. Любезный, а не соизволите ли прояснить двум заблудшим в лабиринтах сладострастия, душам, где мы имеем честь находится?
РИНА (саркастически). Забыл добавить – и что мы здесь делаем по незабвенной случайности, волею судеб…
ГРИН. Вопрос!
РИНА. Вот Платоша заявляет, что мы в аду.
ДОБРСКИ. Был бы дураком, был бы в раю, и уж точно без твоего скалисто-миловидного мордоплясия, Ринусик.
ГРИН (озабоченно). Честно сказать…буффон его знает…я, было, вышел до Петровны…ну, там, подлечиться с гулькин нос опосля вчерашнего…авось, чаял мужиков своих перехвачу где…ну дверь открыл подъездную, а дальше…всё как в тумане, полный провал, чёрт ногу сломит…
РИНА (язвительно). Ох, ох, ох, как печально…
ДОБРСКИ (подмигивая Рине). Моё погибшее, но милое создание, печаль – всего лишь отпечаток мгновенья…
ГРИН. Так вот, как в воду канул, представляете, амнезия, по самые вёсла…
ДОБРСКИ (снисходительно смотря на Грина). Дорогой поклонник Бахуса, берег есть правый, есть левый…жизнь же – река между ними…
ГРИН (наклонившись к Добрски). А вы то, как я посмотрю, никак, притязаете на творческую интеллигенцию в десятом колене, и что здесь забыли-то, любимец муз и прочего бабья (метя в Рину)?
РИНА. Спроси, спроси у него (щерится на Добрски), что он в этой норе отрыл, пиит кротовый.
ДОБРСКИ (возвышенно к Рине). Ты смотри в эти контуры мира…как дитя…
ГРИН (подхватывая). В столь поздний час, когда природа…молчит, как будто бы мертва… Это из моего раннего…
РИНА (недовольно). Ещё один. А-у-у, мы где, ядрёна копоть, Платошик, меня начинает нервически передёргивать от ваших диалогических пароксизмов?
ДОБРСКИ. Да какая разница, где мы, где мы…
РИНА. Ха…
ДОБРСКИ (мечтательно). Представь … мы затаились…и ожиданья час…смиренно служит утешением для нас…выводящих безграничность из бренности…
РИНА (лихорадочно). Слушай, родной, будешь своим центральным органом кровообращения в виде мускульного мешка проецировать вечное в свободное от меня время….
ДОБРСКИ. Ринок, ну где справедливость?...на её чаше сердца плач невзрачен…
РИНА. Боже…
ГРИН (окончательно размякнув от водки). Хе…Сходит заповедь божья с Моисеевых уст…
РИНА. Васёк, если хочешь поддержать разговор, прикуси свой, заплетающийся сорокоградусным серпантином, язычок…
ГРИН. О-о-о! Всенепременно, моя лёгкая кавалерия.
Грин, приглушённо пошатываясь, отходит в сторонку. Нависает пауза.
Лампочка на потолке начинает беспорядочно мерцать, лопается,
комната погружается в пустотелую темноту.
2
Добрски, Рина,Грин. Сидят в темноте. Добрски прикуривает.
РИНА. Приехали.
ГРИН. Как сказал бы Китс: “И полночь благовонная нежна…”
РИНА. Будь он здесь, в этом дрянном храме Мельпомены, то точно бы откорректировал свою кисейную музу, в русле – “и ночь зловонная грешна”…
ДОБРСКИ (с видом знатока). Дело ясное, что дело тёмное.
РИНА. Оригинал, блин. Посвети лучше, “солнце русской поэзии”.
Добрски подходит с зажигалкой к Рине, та роется в сумочке и достаёт оттуда новую лампочку.
ГРИН (восхищённо). Мадмуазель, целую ваше древко…
РИНА. Фу-у-у…мерзость какая…давай, вставляй…и не то, что ты там себе подумал.
Грин вставляет новую лампочку, патрон от старой кидая на пол.
ГРИН. Как родная!
РИНА (иронично). Ага, сродственница, единоутробная, кровинка, плоть от плоти, Вася, да ты гений!
Добрски подозрительно сверлит взглядом Рину.
РИНА. Не спрашивай…
ДОБРСКИ (бубнит под нос). И в этой несговорчивой тиши…к унылым будням с кротостью спешить…
ГРИН. Темнота сближает.
РИНА. Темнота…сам ты темнота…Добрски, пошли отсюда…хватит вынюхивать приключений на свой багажник, по, не в меру, хлебосольным трущобам.
ДОБРСКИ. Кто бы говорил… Риночка, вот смотрю я на тебя, и диву даюсь, как же в таком жалком объёме хрупкой, аккуратной черепной коробочки вмещается всё пёстрое мировое многообразие наслаждений, отражённых в вечной женственности?
ГРИН. Силу и напор побеждают скорость и выносливость, как говорится.
РИНА (негодующе). Чтоб ваши мозги, как эта лампочка…а на мои объёмы, пасть не хрен разевать…
Слышится отборный мат. В дверях вырисовывается взъерошенный Филон
с толстой папкой бумаг под мышкой.
ФИЛОН (напряжённо). Чё за дела!?
РИНА. Пока не родила.
ДОБРСКИ. И слава богу…
ФИЛОН. Это кто…где…почему…?
ГРИН (комментируя). Многозначительное благословение, пронзающее безутешный вакуум вековечного холода…
ФИЛОН. А!?
ГРИН. Риночка, ну что вы, в самом деле, поприветствуйте нашего почтеннейшего гостя, со всем подобающим…а то…
ДОБРСКИ. …безмолвным призраком стоишь…надеждой светишь драгоценной….но молчалива, как луна…
РИНА. Пошли вы на…! Ты кто будешь, товарищ дорогой?
ФИЛОН. Чё?
РИНА. Тоже что ль память не жалуешь?
ФИЛОН. А откуда….
РИНА. Откуда, откуда…откуда и все…
ГРИН. Какими судьбами, каким ветром, за каким чёртом, с чем пожаловали?
РИНА (смотря на причёску Филона). Призрак ядерной дымки…
ФИЛОН. Я!?
ДОБРСКИ (шагая со всей открытостью к Филону и пытаясь как-то разрядить обстановку). А я Платон, Платон Добрски, поэт…
РИНА. Душа, что словами ведала…целительной красоты…
ДОБРСКИ. Не ёрничай, моя падшая гетера. Эта очаровательная блудница – Рина, а этот субъект непомерных возлияний, наш брат по литературному забвению – почтеннейший шатун и побродяга, Василий Грин…
РИНА. Грин…Пис…
ФИЛОН. (озадачено). Филон…
РИНА. А, ну всё ясно!
ФИЛОН. Что ясно?
РИНА. Слышь, Платончатый, прочисть ему жёсткий диск своей филологической эквилибристикой, а то он меня слегка перегрузил этой сугубо глубокомысленной беловоротничковой мордолизацией…
ГРИН. “Чтоб в слове жить, над смертью торжествуя”, Байрон…
РИНА. Байрон у тебя между ног, зелёный ты змий…
ДОБРСКИ. Да, неисправима, чертовка…
ФИЛОН. Кто-нибудь мне объяснит…
РИНА. Ишь ты какой, здравомыслящий, попался…
ДОБРСКИ. Мягче, мягче бабочка моя дорогая, нетленное пламя моей ненасытной палитры…
ФИЛОН (поёживаясь). Не бабочка, а коршун…
РИНА. Ты смотри, он ещё и чувством юмора решил сразить несчастную женщину.
ГРИН (воодушевлённо). Так ум безбрежный с чувствами разнится…Из раннего…
РИНА. Гринок, припозднился ты со своим ранним.
ДОБРСКИ (принимая миротворческую позу). Дамы и господа, леди и джентльмены, баста, объявляется ан-тракт…
ГРИН (ещё более воодушевлённо). А наливать будут, каких-нибудь шальных рудиментов винных паров не завалялось?
ДОБРСКИ (улыбаясь). Поищи у Рины в сумочке… где-нибудь рядом с универсальным полевым набором слесаря-инструментальщика…
РИНА (кривляясь). Бр-р-р…
ДОБРСКИ (принимая вид римского трибуна). А теперь по существу. Что мы имеем?
РИНА. Вот-вот, ощущение, как будто поимели задарма, Дерьмосфены недоделанные…
ДОБРСКИ (не обращая никакого внимания на выпад Рины). Четыре человека, под неусыпным прикрытием полноводной ночи…
РИНА. …барахтаются в словесном дерьме…
ДОБРСКИ. …дислоцировавшись в малознакомом районе…
РИНА. …на неизвестной высоте…
ГРИН. …при полном отсутствии горячительных стимулов …
РИНА. Но ты, спиртуоз!
ДОБРСКИ. О чём это всё нам говорит?
РИНА. О том, что пора отсюда уматывать к едрене-фене…
ДОБРСКИ (ухмыляясь). Баба с возу…
ГРИН. И выбор, обещавший грёз канву…сам у себя в безвыходном плену… Из нынешнего…
РИНА. “ И нынче каждый конюх – рифмоплет”, Бен Джонсон.
ГРИН (переваривая). Э-э-э…Разрази меня гром…
РИНА. Ха…разродился, громовержец бражный…
ФИЛОН (неуверенно). А-а…может…
ДОБРСКИ (бросив удивлённый взгляд на Рину и игнорируя потуги Филона). Ну, да ладно…Раз мы все перманентно пребываем в полнейшем замешательстве, предлагаю выйти…
ФИЛОН (грубо). ...из мрачной клоаки речитативных баталий…
ДОБРСКИ. …на свет божий, вдохнуть нежнейшего аромата свежескошенной смоляной травы с полночной нивы, и с просветлённой головой…
РИНА. …разжениться на все четыре стороны…
Что-то сильно ударяет в стену. Филон роняет паку с бумагами. Добрски помогает собирать разлетевшиеся листы.
ДОБРСКИ. Чёрт! Что это? Да тут целый автобиографический повествовательный ряд…
РИНА. Жизнеописатель, блин, говёный…
ДОБРСКИ (вчитываясь). Причём…похоже…имеется скабрезная сводочка и на твою несравненную особу, Ринуль…а, ты смотри…и мои что ль, обугленные солнцем попрания, лавры, не без внимания теплятся…
ФИЛОН. Чё!? Это не моё…где отчёт, мать его…меня начальник повесит за…
РИНА. Ага, а я ему помогу с удовольствием,…а уж в удовольствии, как известно, я секу…
ДОБРСКИ (замечая мимолетно под нос). Есть цель, есть результат, но нет удовлетворения, потому что желание безгранично…лавры…лавры…бронтозавры...
РИНА. Добрски, а ты, не льсти себе… Дай гляну…
ГРИН (испуганно хватая за рукав Добрски). Эй…что за хрень…где выход? Там за дверью стена какая-то…!
РИНА. …предстала белым бредом пред глазами винопийцы…Ребятушки, харе дурочку валять, наша залётная свора начинает принимать образ и подобие образцовой психиатрической здравницы.
ГРИН (истерически метнувшись к забитому окну, пытаясь его безуспешно вскрыть). Почему окно забито?! А!? Где нах…
РИНА (легковесно). Забей…
ФИЛОН. Да какого…ёб…
Ещё один вызывающий удар в стену. Слышатся крики. Резко гаснет свет.
3
Гробовое молчание обволакивающее мясистую влажную тьму. Добрски и Рина. Добрски закуривает.
ДОБРСКИ (держась бодрячком). Чертовщина какая-то.
РИНА (слегка неуверенно). Добрски, дай сигаретку, что ль…
ДОБРСКИ (прикуривает Рине сигарету, неловко передаёт в темноте). На, птичка, развей свою меланхолию забористо-индейской табачной химерой...тьфу ты…что за чушь…
РИНА. Да ничего экзотического, всё трафаретно …А где эти, двое, из ларца?
ДОБРСКИ. Возгордились в богатстве своем и не удержались.
РИНА. Я серьезно.
ДОБРСКИ. Занимаются единственным оставшимся искусством – приготовлением к молитве.
РИНА. Слышь, ты вселенная отглагольной рифмы, существующая ради самой себя, задрал со своей кустарной антологией афоризмов.
ДОБРСКИ. Да-а, не вытанцовывается у нас с тобой, Риночка, интеллектуальный симбиоз на почве сердечной склонности.
РИНА. Ноги вместе, шашни врозь. Эй, зелень! Фаллос! Или как там тебя.
ДОБРСКИ. Одни ваньки-встаньки на уме – вот она, панельная аттическая соль. Ты зачем Филона обижаешь-то, гурия.
РИНА. Да не важно…Эй, братья по разоружению!
Внезапно загорается лампочка. Филона и Грина нигде нет.
Полутонами проявляются недоумевающие фигуры Шишковича и Моцахина.
РИНА. Вот те раз! Рокировочка.
ДОБРСКИ (ошарашено). Ба! Какие люди в нашем захолустье! Эдик, Ник! Ринок, ты смотри, медвежий угол прирастает новыми неискоренимыми ветеранами умственного труда на эстетическом поприще… Вас как занесло-то сюда? А где же, в самом деле, этот старый гвардеец Грин на пару с залётным раскосмаченым щёголем, осведомлённым до бесстыдства?
РИНА. Где, где…Гриня, ясно где, на дне бутылки, вон, их сколько погребено жаждущими странниками высокогоблагородного алкоголизма, потри какую-нибудь, может, найдёшь этого джина без тоника… А второй дурошлёп...не знаю я ничего…я вообще ничего не пойму …
ШИШКОВИЧ (немного акклиматизировавшись). Добрски, ты? Какого…
МОЦАХИН. Я же тебе говорил, Никита…Сущее – иррационально…
ДОБРСКИ (шутливо). Аминь, Эдуардо. Вот, Риночка, позволь отрекомендовать тебе, мой закадычный друг и товарищ, Никита Шишкович, художник во всех спектрах этого слова, и его сателлит, панибратский маэстро, Эдуард Моцахин, музыкант, так сказать, на все двенадцать тонов хроматической гаммы. Но, а это публичное лицо женского пола, достигшее физической зрелости во всех смыслах психоаналитических изысканий, как вы уже догадались, Рина, немного погибшее, но милое создание,…
МОЦАХИН. Платон, дружище, у меня в оркестровой яме центрального отдела головного мозга полнейший диссонанс…
ДОБРСКИ. Мысль формирует реальность.
ШИШКОВИЧ. А где это мы, и как…?
ДОБРСКИ. В разлагающемся бессмыслием бытие, обречённом на выживание…
ШИШКОВИЧ (указывая на Рину, находящеюся в небольшой прострации). А что с ней?
ДОБРСКИ. Скорее всего, эта женщина постигает азы искусства молчать и, в тоже время, быть услышанной.
МОЦАХИН. В своём репертуаре…
РИНА (морщась). М-да…
ДОБРСКИ. Само красноречье природы раскрывается в фигуре её умолчания.
РИНА. Я надеюсь, ты закончил? Добрски, давай, отдекорируй своё краснобайство – каким-нибудь созвучным ему делом…Я долго буду ждать пока…
ДОБРСКИ. Ожидание – лживо, моя конспиративная Венера.
РИНА. Мне что, ещё бабью слезу пустить над всем этим ералашем…
ШИШКОВИЧ (улыбаясь). Скорбящее – значит живое.
РИНА. У меня хоть надежда-то есть, что…?
МОЦАХИН. С ним, боюсь, что нет.
ДОБРСКИ. Когда нет никакой надежды – самое время начать новую жизнь.
ШИШКОВИЧ. У меня такое ощущение, что я твёрдо знаю, кто я, но не могу себе этого объяснить.
ДОБРСКИ. Истина – всегда на шаг впереди её предполагаемого носителя.
РИНА. Платонча, знаешь, ты абсолютное зло…
ДОБРСКИ. А противящийся злу – зло приумножает…Так что…
РИНА. Толстовец дранный…
ШИШКОВИЧ. Поблагодари своего обидчика.
РИНА. Но куда делись эти-то?
МОЦАХИН. Кто? О ком вы? И в чём здесь дело?
ДОБРСКИ (насмешливо). Если любишь своё дело – не лезь в дела других, Ники.
РИНА. Да хрен с ними, пропащими… А эти то, что, гуси-лебеди?
ШИШКОВИЧ. А чаво, собственно, мамзель, вас смущает?
ДОБРСКИ (будто вспоминает). Как ты говоришь, “’эти”….”эти”…Как мне кажется, они, всего лишь ловят уникальность живого мгновенья, в житейском море, переполненном товарно-денежной грязью.
РИНА. Хорошо, попробуем с другого ракурса… Вы что здесь забыли?
ШИШКОВИЧ. Вообще-то я, просто, спал дома…
МОЦАХИН. И я спал…пусть и не дома…
РИНА. Ага, а мы значит вам тут, понимаешь, приснились!
ШИШКОВИЧ (садясь на пол). И даже остановившись, мы всё равно куда-то идём…
МОЦАХИН. У вас выпить нет? А то надо бы слегка гармонизировать происходящее…
ДОБРСКИ (наигранно). К сожалению, некоторое время назад, бледная злодейка пожелала скоропостижно скончаться.
МОЦАХИН. Никит, осчастливь маломочного, многострадального музыканта, сбегай?
ШИШКОВИЧ (сердито). Сча, обойдешься…Счастье начинается с умения обуздать своё счастье.
РИНА (дерзко). Возлюби ближнего своего, ибо он – враг твой.
МОЦАХИН. Милая девочка…
ДОБРСКИ. А что там наш незабвенный Василиск кричал про аллегорически замурованную дверь в алкалоидных лучах своего туманного восприятия?
РИНА. По-моему, до метафоры он как-то не дотягивал…
ДОБРСКИ. Да, обрастая злободневной искушенностью, теряешь девственность мысли. Пойду, облеку ударным мониторингом это келейное входное отверстие, ведь наши гости как-то должны были материализоваться в этом укромном уголке исконной духовной свободы.
РИНА. Господи…
Раздаётся очередной глухой удар в стену, весенним снегом осыпается побелка, тает свет.
4
Глубокий мелодический штиль. Добркси и Рина сидят в темноте.
РИНА (возмущённо). Ну, давай уже, Платончик, прикуривай, по старой, так сказать, доброй традиции…
ДОБРСКИ (окликая пустоту). Эдик, Ник, вы здесь?!
РИНА (реагируя на беспросветное затишье). Похоже, твои ребята решили пойти по следам двух свои славных предшественников и безнадёжно канули…
ДОБРСКИ. Я падал в ночь свою начальную...
РИНА (со знанием дела). Но ты – не Даниил Андреев …
ДОБРСКИ (цедит сквозь зубы). Пропотевший уют человеческих стойл и квартирок…
РИНА (капризно хлопая в ладоши). Свет, свет! У меня уже глаза болят от этой въедливой чёрной мошкары…
ДОБРСКИ (встряхнувшись). Страх перед болью подстёгивает чувственные наслаждения.
РИНА. Ща-с…Раскатал свою кожно-мускульную подвижную складку... Да чтоб мне сдохнуть, если я с тобой пере…
ДОБРСКИ. Совокупление для меня столь же священно, как смерть.
РИНА (о Добрски). …и не Уолт Уитмен даже…
ДОБРСКИ (изумленно, пытаясь отшутится). В тебе, моя фурия, никак любовь к медицине в купе с высокой литературой проснулась?
РИНА (парируя). Кто там может говорить о любви их темноты собственного сердца?
ДОБРСКИ. Любовь разумеет жертву. Ринуль, пожертвуй мне немного своего человеческого тепла… И, кстати, о темноте, у тебя там ещё, по случаю, в ридикюле, стеклянного пузырька с раскалённым тугоплавкой ниточкой Ариадны, али иного осветительного агрегата не завалялось?
РИНА. Я тебе что, кошёлка какая-то, всполох ты вычурный.
ДОБРСКИ. Каждый видит в другом то – что есть в нём самом.
Расползается кислая пауза. Слышится неуверенное кряхтение и сопение в углу.
РИНА (окликая). Эй, мудрецы невидимого фронта… как слышно, приём … это вы там подаёте признаки нездорового образа жизни?
ГОЛОС. Нет, это я…
ДОБРСКИ (строго). Кто я?
ГОЛОС (боязливо). Пичбекторсон… А кто здесь?
РИНА (резко). Здесь совсем не поэтически настроенная Рина с шалавистой квинтэссенцией Платона Добрски, причём оба – по самое “нехочу”…
ДОБРСКИ. Грубовато, но экспромт - одобряю…
РИНА (плюясь). Сам Добрски одобрил! Тьфу-у…
ПИЧБЕКТОРСОН (испугано). Я был в лаборантской, и вдруг…
РИНА. Подробности можешь опустить, здесь всё, как-то – “вдруг”.
ДОБРСКИ. Стало быть, вы у нас, светило науки…
ПИЧБЕКТОРСОН (скромно). Скорее, едва-едва теплящийся лучик аспирантуры…я –физик…
ДОБРСКИ. Ринуль, ты за физику или за лирику?
РИНА. Я за физиологию.
ДОБРСКИ. Действительно, и зачем только спрашивал.
ПИЧБЕКТОРСОН (шёпотом). Скажите, пожалуйста, а….
РИНА. Помолчи…
ДОБРСКИ (назидательно). Res est magna tacere, великое дело – молчать.
РИНА. Ты бы тоже помолчал, для разнообразия.
ПИЧБЕКТОРСОН. И всё-таки, что всё это значит?
РИНА (нервозно). Это значит, залепи фонтан и засвети клапан!
ДОБРСКИ. Эдик…Ник…
РИНА. …и дружки твои какие-то…
ДОБРСКИ. На вкус и цвет…
РИНА. В темноте все цвета одинаковы.
ПИЧБЕКТОРСОН (кротко). Джозеф Томсон?
РИНА. Ага…закуси и выкуси… Фрэнсис Бэкон.
ДОБРСКИ (шокировано). Не пугай так, солнышко…
РИНА. Эй, Пич…как там тебя…у тебя имя есть, а то от твоего наследственного наименования язык в капусту изрежешь...
ПИЧБЕКТОРСОН (с гордецой). Альберт.
РИНА. Значит, Берт…
ДОБРСКИ (цитируя Бродского). Я сижу в темноте. И она не хуже…в комнате, чем темнота снаружи…
РИНА. Коль пошла такая пьянка, может быть, Бертик, развлёчёт нас, тёмных, какими-нибудь наукоёмкими баснями?
ДОБРСКИ. Например, что-нибудь из разряда terra incognita…
РИНА. На злобу дня…
ДОБРСКИ (делая глаза на манер китайца и зачитывая из Чжуан-Цзи). Чтобы во тьме увидеть свет, и в тишине услышать гармонию….
ПИЧБЕКТОРСОН (немного заунывно). Ну, тогда, подкиньте, материал, что ль, какой-нибудь…
РИНА (недовольно). Иди ты к такой-то матери, материал ему…
ДОБРСКИ (напевая). Чёрная ночь…только…
ПИЧБЕКТОРСОН (обрывая). Могу…
РИНА. Он может! Аллилуйя!
ДОБРСКИ (остепеняя Рину, насмешливо). Что? Уверовала в свет в темноте?
Загорается лампочка и сразу гаснет.
РИНА. Обнадёживающая прелюдия.
ПИЧБЕКТОРСОН. Могу о тёмной материи, немного… Что, рассказывать, да?
РИНА. Давай, сказитель русского Севера, впрягай…
ПИЧБЕКТОРСОН. Э…э…э…э…э…
РИНА. Тридцать первая буква русского алфавита, обозначающая гласный звук. У тебя всё?!
ДОБРСКИ. Рина!
.
РИНА. У меня всё.
ПИЧБЕКТОРСОН. М-м-м…э…э…так вот…если вкратце…
РИНА (вскользь). Только когда исчезнешь, предупреди, незакономерное ты явление природы…
ПИЧБЕКТОРСОН. Не понял?
РИНА. Проехали…теореотизируй далее…
ПИЧБЕКТОРСОН. Хм-м-м… тёмная материя…итак…как явствует…
РИНА (нагло). Начинать доклад со жратвы, профессор, думаю, не самый подходящий момент…
ДОБРСКИ. Её печаль всё шепчет ей…о днях весеннего ненастья…
ПИЧБЕКТОРСОН (проглотив кротко предыдущие реплики и монотонно разгоняясь). Из космологии и астрономии нам известно о форме материи, не испускающей электромагнитного излучения и не взаимодействующего с ним…
РИНА (манерно). Да оставьте вы этот академический тон, батенька…
ДОБРСКИ. А тебе что, хлеба и зрелищ подавай из уст астрофизики, расплывшейся крупномасштабной вселенской ухмылкой на тринадцать миллиардов световых лет.
ПИЧБЕКТОРСОН (продолжая). …это свойство вещества делает его недоступным для прямого наблюдения…однако, возможно выявление скрытой тёмной материи по создаваемому ей гравитационному эффекту…не секрет, что тёмная масса взаимодействует с барионным веществом, представляя собой среду со средней космологической плотностью, в несколько раз превышающую плотность барионов…
РИНА (несдержанно). Тёмная масса….прямо-таки тёмная месса…жаль, что главного “бариона” мы ещё на заре формирования, так сказать, потеряли…
ДОБРСКИ. Угомонись, мятежная дочь Евы!
РИНА. Ась?
ДОБРСКИ. А коль родилась, спеши к вожделенным воротам Аида…
ПИЧБЕКТОРСОН (недовольно-сдержанно продолжая). …по современным подсчётам обычное видимое вещество составляет лишь пять процентов массы вселенной……попытки регистрации тёмной материи в земных условиях при редких взаимодействиях частиц с обычной материей, обречены…
РИНА. Но не в нашем случае…а, Платош?
ПИЧБЕКТОРСОН. …согласно современным взглядам, энергия вакуума определяется локально однородным и изотропным скалярным полем…
РИНА. В дебри-то, не лезь…
ПИЧБЕКТОРСОН (раздражённо). Да какого….!
ДОБРСКИ. Вспыхни, пламя зари и гнева!
РИНА (кривляясь). Господи, помилуй, Господи, помилуй…
Звучит оглушительный удар в стену, слышится треск, подытоживаемый
ослепительной зарницей зажёгшейся лампочки. Пичбекторсон бесследно испаряется.
5
Рина и Добрски сидят на полу в разных углах комнаты.
РИНА. Очередная, на сей раз, слуховая, галлюцинация драматично перешедшая в разряд залежной мемуаристики. Добрски, пока расцвело, сходи, проведай, да подтолкни что ль эту закулисную старую перечницу дверь, своей позвоночно-барионной глистой…
ДОБРСКИ. Дура…ничего ты не понимаешь…вот, что тебе Альберт говорил… наш видимый мир, такой, казалось бы, понятный и разжёванный до самых косточек, оказывается, лишь незначительным придатком к чему-то большему, из чего действительно всё состоит… а ты…может, мы сейчас с тобой, случайно, оказались в такой точке пространства-времени, где это незримое, становится таким же явным, например, как завтрашнее похмелье Грина…
РИНА. Наслушался этого эйнштейновского лямбда-члена…
ДОБРСКИ. А у тебя, старая, воз и ныне там…
РИНА. Вынь из глаз межгалактический газ, и скобли своим чахоточным маршем на разведку, в духе материалистичного реализма…я уже слишком задержалась тут, чтобы…
ДОБРСКИ. …а я не хочу смотреть, что там с этой чёртовой дверью, и что там за этим чёртовым окном…неведение и провидение – части одного великого замысла под названием…
РИНА. …Платон Добрски – человек-импровизация на тему продажной любви в облаках очищенного зелья…
ДОБРСКИ. Шут Мефистофель, дай вина!
РИНА. Сама схожу, лодырь ты бумажный…
Рина встаёт, в этот момент за стенами раздаётся железный голос из рупора,
сообщающий, о готовящемся в ближайшие часы сносе здания. Рину передёргивает. Добрски бежит к двери (за дверью стена), с трудом выбивает заколоченное досками окно (там чёрное, молчаливо-беспросветно пространство).
РИНА. Дохнуло новизной…Вот бля…ство!
ДОБРСКИ. Или, что покрепче…
Рина замирает в тонко-скульптурном окаменевшем образе. Добрски, лихорадочно подскакивая, ферментирует из угла в угол. Затем, зачем-то, подходит к старому шкафу, открывает его, вдыхая туманную пыльцу заледенелого времени, достаётся из шкафа старинную фотографию в деревянной рамке, пристально смотрит на неё. На фотографии общий снимок: Добрски, Рина, Грин, Филон, Шишкович, Моцахин и незнакомая истёртая фигура. Добрски роняет рамку. Слышится звук битого стекал.
РИНА. Что там?
ДОБРСКИ (ногой заталкивая разбитую фотографию под шкаф). Ничего…преданья старины глубокой…
РИНА (отвлечённо). Придумаешь что-то новое, сразу припомнят чего-нибудь старое…А почему этот-то исчез, и никто больше, в порядке очерёдности, не соблаговолил пришвартоваться на аудиенцию в нашу метафизическую юдоль?
ДОБРСКИ (суетно). Тьма египетская мне в прищур…не знаю…
РИНА. Что ты не особо бойкий на язык стал, добрунчик.
ДОБРСКИ (в пустоту). Родные сестры - истина и ложь…
РИНА (робко заигрывая). Джон Донн…
ДОБРСКИ (перекосившись и изображая биение колокола). У-гу… дон-н-н…дон-н-н…. дон-н-н…дон-н-н….
РИНА (сладострастно). Несчастный Добрски, по всей вероятности, совсем колокольню снесло…
ДОБРСКИ (в пустоту). Fortuna miserrima tuta est, несчастливая судьба безопасна.
РИНА (неожиданно, немного судорожно, начиная раздеваться, словно под гипнозом). Опасный искус…безопасный секс…
Голос из рупора повторяется.
ДОБРСКИ (безответно). Вот и дискурсу конец, а кто слушал…тот и автор…
Застывший безапелляционный кадр: Рина, оголенная до нижнего белья, совершающая змеевидные инфернально-ядовитые телодвижения; Добрски, опирающийся на стену, нарезающий взглядом замшелый вакуум трещащей по швам комнатушки …медленно гаснет свет… кто-то играет на фортепьяно Шопена…
6
Добрски и Рина, в той же комнате, но с опять заколоченным окном и распахнутой настежь дверью, без признаков загадочной стены; просыпаются в обнимку; в мягком кофейном свете отчётливо вырисовываются признаки бурной ночи на лицах обоих.
РИНА (скомканным голосом). Доброе…Мы здесь започивать что ль вчера соизволили, а, барин?
ДОБРСКИ (хмуро). А-а-а…
РИНА. Хорошо спалось?
ДОБРСКИ (аляповато). Угу…
РИНА. А мне, как-то не очень, в этой замызганной пещере эпохи неолита. Такая дрянь снилась.
ДОБРСКИ. Анна-логично.
РИНА (передёргивая). Ага, я логична, как никогда…Ты что это, с похмела, женскую логику решил упразднить?
ДОБРСКИ. Рина, иди к чёрту, не до тебя …Я похоже в издательство опоздал…
РИНА. Да кому ты там нужен…
ДОБРСКИ. Собственно, никому, но…
РИНА. Вот-вот…
ДОБРСКИ (закуривая, слегка мобилизовавшись). Что тебе снилось-то, крейсер Аврора, поделишься сокровенным?
РИНА. Я поделюсь, тебе ещё захочется, Цирцея, блин, доморощенная…и зачем я с тобой только переспала, ума ни приложу?
ДОБРСКИ. ???
РИНА. Да это во сне, не пугайся, Платончик…
ДОБРСКИ (обрывая сам себя). И мне тоже, представляешь, приснилось, что мы с тобой…
РИНА. Эй, давай не нагнетай…оставь при себе эти фантасмагорические персональные области интимной жизни и свои сексуальные мотивы грёзоподобного преступления по отношению к моему божественному телу.
Рина закуривает. Каждый утомительно думает о своём.
ДОБРСКИ. А зря ты, Ринка, литинститут бросила, была бы сейчас…
РИНА. Была да сплыла…хватит мусолить…лучше пошли отсюда скорей…здесь мертвечинкой попахивает какой-то, и сны идиотские преют на средостеньях, предаваясь бесплодным мечтам…
ДОБРСКИ. А мне почему-то кажется, что мы, только сейчас и уснули…и это всё, и есть настоящий сон, сон, как возмездие.
РИНА. За грехи наши несовершённые… Блин, очнись ты уже, олух царя небесного…
ДОБРСКИ. Что?
РИНА. Добрски, о, боже…
Падает одна из досок, забитых в перекошенное окно,
в комнату врывается распаренный шум проезжей части.
Рина включает плеер, в наушниках играет Шопен.
КОНЕЦ
Обсуждения Нора Парнас