Коротая время за приятной беседой, профессор рассказал мне о рецепте одного колдовства, который ему удалось выудить у старого деда, год назад в одной из богом забытых деревень. Суть его заключалась в том, что с помощью определённых приготовлений можно вызывать духов и через них узнать своё будущее.
Для этого требуется: протапливая печь, откладывать из охапки дров по одному полену. Раз в месяц в течение года. Под новый год, по старому стилю, необходимо положить все дрова в печь и ровно в полночь поджечь их все разом. О последствиях дед не сообщил, но дал понять, что у каждого это происходит по-разному и то, что ты узнаешь, будет только твоим и только для тебя. Профессор хотя и считал себя высокообразованным человеком, но иногда любил слегка расслабиться, впасть в детство и поэкспериментировать с каким, ни будь явлением, выходившим за рамки научных реалий. Это был как раз тот случай. Уже год, в его сарае, пылились одиннадцать отборных поленьев, и сегодня к ним добавится ещё одно.
Огонь вспыхнул сразу. Фиолетовые языки пламени мгновенно охватили облитые спиртом дрова и закружились в страстном танце, причудливо переплетаясь с оранжевыми язычками уже занимающейся бересты. Воздух в помещении наполнился запахом спирта и горящей древесины. Рождённые грозной стихией тени, беспорядочно заметались по оплавленным стенам топливника, в закопченном чреве старой русской печи. Профессор сидел, устроившись в кресле-качалке, с бокалом наполненным шампанским в руке и отрешённо смотрел на огонь. Он находился в лёгком трансе и в его расширенных зрачках, мерцающими бликами отражалось пламя очага. У подножья печи валялась перевёрнутая склянка, в которой недавно находился технический спирт, использованный для розжига дров. В доме присутствовали двое – профессор, облачённый в чёрный атласный халат, да пламя, устремившееся в дымоход и уже успевшее пожрать добрую половину пылающего топлива.
Внезапный скрежет вывел учёного из оцепенения. Ему показалось, будто кто-то, с переменным усилием, ведёт железом по стеклу, при этом мелко барабаня костлявыми пальцами в такт участившимся ударам сердца. Зрачки профессора то сужались до малых крупинок, то расширялись до размеров роговицы. Он резко обернулся и с ужасом вперился взглядом в чернильную тьму не зашторенных окон. Огромная летучая мышь то, приближаясь, то, скрываясь в черноте ночного мрака, ломилась с улицы в окно. Мечась и повизгивая, она рвалась внутрь дома, разбрызгивая отвратительные сгустки слюны и размазывая их по стеклу. Вдруг, словно осознав тщетность своих попыток, она последний раз сильно ударилась о деревянную створку окна и устремилась прочь, увлекая за собой чавкающие звуки, издаваемые взмахами её перепончатых крыльев. Словно камень из пращи профессор выскочил из кресла. Он рванулся к окну и плотно прижавшись, стал внимательно всматриваться в то, что скрывала зимняя ночь. Мрак распался над поверхностью снега и постепенно привыкающие к темноте глаза, стали различать всё происходящее.
Спавший в сладкой неге лес вдруг закричал, завопил немыслимыми голосами и выпустил из своих недр полчища ужасных тварей и созданий. Стадо разъярённых вепрей как опасной бритвой срезало большую часть, примыкающего к лесу, забора. Они группами разбрелись по всему саду и с дикой яростью принялись рыть и выковыривать замёрзшие корни плодовых деревьев.
Стаи визжащих нетопырей, вызволенных неведомой силой из объятий зимней спячки, чёрной тучей нависли над садом. Взмахи тысяч крыльев, словно огромным вентилятором, подняли к небу свежевыпавший снег, закручивая его в вихри и заметая всю округу. Сквозь едва проглядную мглу можно было различить, как от чёрной стены леса, отделяются крадущиеся тени. Это волки. Они выстроились по линии лежащего на земле забора, на некотором расстоянии друг от друга, и напоминали взвод почетного караула в ожидании важной персоны. И персона не заставила долго ждать.
Вершины сосен содрогнулись, сбросив шапки плотного снега. Деревья словно расступились, предлагая дорогу неведомому путнику, и из леса появилось нечто. Оно шло, уверенно передвигая ноги, и остановилось в метре от заснеженных спин подвывающей охраны. Таинственное свечение, мерцающим ореолом окружавшее его, позволяло разглядеть всё до мельчайших деталей. Невиданный монстр, весь усеянный бородавками и кожаными наростами, казалось, безмолвно взирал по сторонам молочными зрачками, поражённых бельмами глаз. На его серой вздувшейся коже, зияли гниющие воспаленные язвы. Он походил на угловатого голема, грубо высеченного из каменной глыбы, нетвёрдой рукой начинающего мастера. Его безжизненный взгляд терпеливо блуждал по поверхности старого дома. Казалось, он ощупывает невидимыми пальцами каждую пядь покосившегося строения. Когда же его взор добрался до окна, в котором застыл беззащитный силуэт профессора, чудовище замерло.
Резкая боль в глубине черепа парализовала мысли и движения ученого. Он сильно страдал, не имея возможности пошевелиться и крепко сжать поражённую голову. Всё что у него осталось: это стон - не требующий движений, да слёзы неподвластные разуму.
Внезапно раздался тяжёлый дребезжащий голос. Но не из пасти урода. Нет. Он зазвучал в мозгах профессора, болезненно вибрируя и повторяясь долгим эхом во, всех уголках обескураженного сознания. Слов было пять: «ЖИТЬ ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ТРИ МЕСЯЦА».
Голова закружилась. Комната поплыла. Тело обмякло.
Очнулся Анатолий Николаевич поздним утром. Он лежал на полу и весь дрожал от холода. Сильно болела голова, а особенно беспокоила ссадина, на лбу, назойливо напоминавшая о причине своего возникновения. Опираясь на стену, профессор поднялся и недоверчиво подошёл к окну. Его взору открылся залитый солнцем зимний сад, устланный белым ковром. Нетронутые шапки снега на высоких соснах. Серый забор, стоявший на своём месте, как ни в чём небывало. Все хорошо, но что-то было не так. И только сейчас Анатолий Николаевич заметил перепончатое крыло замёрзшей летучей мыши, которое акульим плавником торчало из сугроба и слегка подрагивало при слабых порывах ветра. Осмотрев кухню, он увидел: перевёрнутую склянку, из-под спирта, обветренные остатки ужина - разбросанные по столу, пустую бутылку, от шампанского - закатившуюся в угол, осколки стекла от разбитого бокала и сваленное на бок кресло-качалку.
Об этом случае, профессор рассказал мне, на следующий день, после своего необычного пробуждения. Излагал подробно, стараясь не упустить деталей и только в глазах его, нет, да и вспыхивали предательские искорки зарождающегося психического недуга.
Farvater
Огонь вспыхнул сразу. Фиолетовые языки пламени мгновенно охватили облитые спиртом дрова и закружились в страстном танце, причудливо переплетаясь с оранжевыми язычками уже занимающейся бересты. Воздух в помещении наполнился запахом спирта и горящей древесины. Рождённые грозной стихией тени, беспорядочно заметались по оплавленным стенам топливника, в закопченном чреве старой русской печи. Профессор сидел, устроившись в кресле-качалке, с бокалом наполненным шампанским в руке и отрешённо смотрел на огонь. Он находился в лёгком трансе и в его расширенных зрачках, мерцающими бликами отражалось пламя очага. У подножья печи валялась перевёрнутая склянка, в которой недавно находился технический спирт, использованный для розжига дров. В доме присутствовали двое – профессор, облачённый в чёрный атласный халат, да пламя, устремившееся в дымоход и уже успевшее пожрать добрую половину пылающего топлива.
Внезапный скрежет вывел учёного из оцепенения. Ему показалось, будто кто-то, с переменным усилием, ведёт железом по стеклу, при этом мелко барабаня костлявыми пальцами в такт участившимся ударам сердца. Зрачки профессора то сужались до малых крупинок, то расширялись до размеров роговицы. Он резко обернулся и с ужасом вперился взглядом в чернильную тьму не зашторенных окон. Огромная летучая мышь то, приближаясь, то, скрываясь в черноте ночного мрака, ломилась с улицы в окно. Мечась и повизгивая, она рвалась внутрь дома, разбрызгивая отвратительные сгустки слюны и размазывая их по стеклу. Вдруг, словно осознав тщетность своих попыток, она последний раз сильно ударилась о деревянную створку окна и устремилась прочь, увлекая за собой чавкающие звуки, издаваемые взмахами её перепончатых крыльев. Словно камень из пращи профессор выскочил из кресла. Он рванулся к окну и плотно прижавшись, стал внимательно всматриваться в то, что скрывала зимняя ночь. Мрак распался над поверхностью снега и постепенно привыкающие к темноте глаза, стали различать всё происходящее.
Спавший в сладкой неге лес вдруг закричал, завопил немыслимыми голосами и выпустил из своих недр полчища ужасных тварей и созданий. Стадо разъярённых вепрей как опасной бритвой срезало большую часть, примыкающего к лесу, забора. Они группами разбрелись по всему саду и с дикой яростью принялись рыть и выковыривать замёрзшие корни плодовых деревьев.
Стаи визжащих нетопырей, вызволенных неведомой силой из объятий зимней спячки, чёрной тучей нависли над садом. Взмахи тысяч крыльев, словно огромным вентилятором, подняли к небу свежевыпавший снег, закручивая его в вихри и заметая всю округу. Сквозь едва проглядную мглу можно было различить, как от чёрной стены леса, отделяются крадущиеся тени. Это волки. Они выстроились по линии лежащего на земле забора, на некотором расстоянии друг от друга, и напоминали взвод почетного караула в ожидании важной персоны. И персона не заставила долго ждать.
Вершины сосен содрогнулись, сбросив шапки плотного снега. Деревья словно расступились, предлагая дорогу неведомому путнику, и из леса появилось нечто. Оно шло, уверенно передвигая ноги, и остановилось в метре от заснеженных спин подвывающей охраны. Таинственное свечение, мерцающим ореолом окружавшее его, позволяло разглядеть всё до мельчайших деталей. Невиданный монстр, весь усеянный бородавками и кожаными наростами, казалось, безмолвно взирал по сторонам молочными зрачками, поражённых бельмами глаз. На его серой вздувшейся коже, зияли гниющие воспаленные язвы. Он походил на угловатого голема, грубо высеченного из каменной глыбы, нетвёрдой рукой начинающего мастера. Его безжизненный взгляд терпеливо блуждал по поверхности старого дома. Казалось, он ощупывает невидимыми пальцами каждую пядь покосившегося строения. Когда же его взор добрался до окна, в котором застыл беззащитный силуэт профессора, чудовище замерло.
Резкая боль в глубине черепа парализовала мысли и движения ученого. Он сильно страдал, не имея возможности пошевелиться и крепко сжать поражённую голову. Всё что у него осталось: это стон - не требующий движений, да слёзы неподвластные разуму.
Внезапно раздался тяжёлый дребезжащий голос. Но не из пасти урода. Нет. Он зазвучал в мозгах профессора, болезненно вибрируя и повторяясь долгим эхом во, всех уголках обескураженного сознания. Слов было пять: «ЖИТЬ ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ТРИ МЕСЯЦА».
Голова закружилась. Комната поплыла. Тело обмякло.
Очнулся Анатолий Николаевич поздним утром. Он лежал на полу и весь дрожал от холода. Сильно болела голова, а особенно беспокоила ссадина, на лбу, назойливо напоминавшая о причине своего возникновения. Опираясь на стену, профессор поднялся и недоверчиво подошёл к окну. Его взору открылся залитый солнцем зимний сад, устланный белым ковром. Нетронутые шапки снега на высоких соснах. Серый забор, стоявший на своём месте, как ни в чём небывало. Все хорошо, но что-то было не так. И только сейчас Анатолий Николаевич заметил перепончатое крыло замёрзшей летучей мыши, которое акульим плавником торчало из сугроба и слегка подрагивало при слабых порывах ветра. Осмотрев кухню, он увидел: перевёрнутую склянку, из-под спирта, обветренные остатки ужина - разбросанные по столу, пустую бутылку, от шампанского - закатившуюся в угол, осколки стекла от разбитого бокала и сваленное на бок кресло-качалку.
Об этом случае, профессор рассказал мне, на следующий день, после своего необычного пробуждения. Излагал подробно, стараясь не упустить деталей и только в глазах его, нет, да и вспыхивали предательские искорки зарождающегося психического недуга.
Farvater
Обсуждения Наваждение